Сказки

Дома колдунья вытащила клетку из ванной и водрузила на стол, На Баклуше уже лица не было, так он похудел.

— Болезненный ты какой-то, — брезгливо сказала Гризелла.

— На свободу мне надо, тут я погибну, — едва слышно прошептал Баклуша.

— Еще чего, — со злостью буркнула колдунья. — Тут моя Альбертина бездельничает, вот и питайся ее баклушами. — И она поставила клетку возле спящего клубочка, а сама яростно зашарила среди иголок и ниток. И наконец нашла…

— Ножницы! — заорал в ужасе Баклуша, прикрывая голову руками. В панике он заметался по клетке, стараясь раздвинуть ее железные прутья. Но безуспешно.

Гризелла легко вытащила его за шиворот, деловито повертела в воздухе, как бы примеряясь, взмахнула ножницами и… отрезала бороду. Затем Баклуша кубарем полетел обратно в клетку.

На кухне она спрятала бороду в полиэтиленовый мешок и засунула в холодильник.

Минуту она спокойно размышляла, потом схватила клочок бумаги и принялась делить, умножать и складывать. Она никак не могла высчитать, на какое количество жителей города ей хватит этой бороды.

Взяв для начала десять волосинок, она принялась толочь их в ступке. Она так яростно стучала, что случайно вдохнула порошок сама.

С трудом превозмогая нахлынувшую на нее лень, зевая, она пошла в комнату. Ничего не хотелось делать. Она обвела комнату взглядом, ища подушку, но увидела клетку, спящую Альбертину и все вспомнила.

— И я попалась…

Чтоб уберечь себя от сна, она, держась за стены, побрела в ванную. Там пустила струю холодной воды и засунула под нее голову. Ледяная вода ее спасла, лень постепенно уходила.

ФАБРИКА БЕЗДЕЛЬЯ

Чтоб ни один волосок не смог попасть ей в легкие, Гризелла решила во что бы то ни стало раздобыть акваланг и работать в маске.

Она отправилась на пляж, захватив с собой в качестве оружия один-единственный Баклушин волосок. В длинном черном платье, увязая в песке, она брела по пляжу в поисках спасателей.

Кругом лежали люди. Кто подставлял солнцу спину, кто — живот. Шум и гам пляжа перекрикивал лишь громкоговоритель, который учил купающихся, как вести себя на воде. В каждом его совете обязательно имелось хоть одно «не»: не заплывать, не нырять, не находиться…

Он призывал к этому так настойчиво, как будто здесь собрались одни только ужасные нарушители, которые только и ждут, чтобы громкоговоритель замолк, и тогда они бросятся заплывать, нырять и находиться. Поэтому советы не прекращались ни на минуту.

Возле радиорубки, словно мемориальная доска, был прибит план с указанием, где и что расположено. Минуя буфет и раздевалку, милицию и приемный пункт стеклотары, Гризелла бросилась к спасательной станции.

Спасатель сидел один. Это был хилый паренек в морской тельняшке, загорелый до черноты. Джинсы его украшали иностранные надписи, но если как следует присмотреться, то видно было, что это все-таки свой, а не иноземный спасатель, потому что на пальцах его руки было вытатуировано простыми родными буквами: «Коля».

Время от времени спасатель лениво подносил к глазам бинокль, проверяя, далеко ли от него вода.

При виде решительно шагающей к нему старушки спасатель развернул бурную деятельность. Он прямо-таки врос в свой бинокль, надеясь, что его не посмеют оторвать от важного дела.

Решив, что Гризелла уже прошла мимо, спасатель тихонько повернул бинокль в ее сторону. И вскочил от страха: ведь в бинокле перед ним стояла увеличенная Гризелла-великанша. Чтобы успокоиться, он перевернул бинокль и уже спокойнее рассмотрел просительницу, которая стала теперь не больше мышки.

— Чего тебе, мамаша? Ходишь, людей пугаешь. Я при исполнении!

— Исполняй, касатик, — мирно сказала Гризелла и тут же схватила несчастного спасателя за нос.

Второй рукой она закрыла спасателю рот. А потом открыла нос и поднесла заветный волосок. Спасатель вдохнул, рухнул и захрапел.

Довольная Гризелла, подхватив баллоны и маску, тут же исчезла.

Тяжело дыша, она потащила свое снаряжение через весь город.

Теперь кухня колдуньи походила на подводное царство. Нахлобучив маску, она усердно толкла в ступе волшебную бороду. Ни один волосок больше не мог ей повредить.

Гризелла трудилась в поте лица. Порошок она аккуратными щепотками ссыпала в стеклянные банки, стоящие на подоконнике. Банку с очередной порцией порошка она быстро закручивала металлической крышкой.

Наконец Гризелла перетолкла всю бороду.

— Город станет моим, — мечтала она. — Люди станут как сонные мухи. Они не смогут мне сопротивляться. Все станет моим: сберкассы, гастрономы, универмаги.

Она мечтала остаться одной, как на необитаемом острове, присвоив себе все, что сделали люди.

— Я все это увижу. Какая я счастливая! — улыбка блуждала на ее устах.

А пока надо было привести в чувство Альбертину. Гризелла начала усиленно сгибать-разгибать ее кривые ножки, время от времени награждая компаньонку хорошим тумаком, так как собака никак не хотела просыпаться.

Наконец Альбертина зевнула и широко открыла глаза.

— Ты, дурочка, все проспала, — не удержалась, чтобы не похвастаться, Гризелла. — Я теперь королева этого города.

— Всего города? — удивленно раскрыла рот Альбертина.

ЭПИДЕМИЯ

На город обрушилась непонятная эпидемия. Странная болезнь стала проникать повсюду: то вышел из строя детский сад, где все — и дети, и воспитательницы, и даже поварихи — погрузились в сон. Это был уже не тихий час, а может, даже тихий месяц. Ведь никто не знал, когда они проснутся. То засыпал в школе целый класс.

Пока болезнь была в основном детская, но кто знал, что будет дальше? Ведь первых взрослых (в основном это были взрослые, работающие с детьми) уже тоже надо было лечить.

Многие дети были заражены бездельем. Видно, их организм вообще очень предрасположен к баклушам. Их нельзя было утром поднять с постели, а о том, чтобы отправить в школу, не могло быть и речи. Некоторые спали так сильно и долго, что их приходилось кормить через трубочки.

По телевизору каждый день показывали передачу «Как накормить спящего ребенка». Даже подросткам, которые спали, родители покупали молочные смеси для малышей. Ведь не пропустишь через трубочку куриную ножку!

Доктора разводили руками. Они, если честно, и сами в последнее время чувствовали в себе странную потребность поваляться. И если раньше взрослые обменивались рассказами, кто какую книжку прочел или фильм посмотрел, то теперь все обсуждали, какие подушки на свете самые мягкие — из гагачьего пуха или из кроличьего.

Город всполошился не на шутку. Многие замечали в себе эту склонность к безделью. Вроде раньше не было, а теперь есть.

Поскольку доктора оказались бессильны, за дело взялся главный городской милиционер Иван Михайлович. Его сын Сережа пока не заболел, но ведь он уже в десятом классе, а дети остальных сотрудников, кто помладше, болели, и родители их тревожились. Вот эта тревога и заставила Ивана Михайловича заняться странным делом.

— Удивительно, — размышлял Иван Михайлович, когда вплотную занялся всеобщей сонливостью. — Почему эпидемия распространилась в определенных районах? Вот двое наших сотрудников живут в отдаленном районе, и никто из их детей не болен. А в ближних районах — почти все. Ведь болезнь должна была охватить всех без исключения.

Он снял трубку и позвонил в детскую поликлинику дальнего района. И там действительно заболеваний не было.

Тогда Иван Михайлович взялся за работу серьезно. К вечеру карта города была вся покрыта цифрами: когда и какие районы, школы, детские сады оказались в зоне этой странной эпидемии.

Болезнь начиналась всегда со школ. Оттуда приносили ее ученики и передавали своим младшим братикам и сестричкам, мамам и папам.

Сотрудники Ивана Михайловича разъехались по школам, но ничего интересного не нашли. Если эпидемия уже захватила школу, то там никого не было, кроме отдельных учителей. А если она еще не начиналась там, то тоже ничего нельзя было обнаружить. Как болезни удавалось вдруг в течение нескольких часов завладеть очередной школой — оставалось загадкой.