Анни Маннинен

Кристальное озеро. Сомнений быть не могло. Вода сверкала и поблескивала, она струилась и пела. Девочки остановились завороженные, вдыхая всей грудью свежий аромат. Воздух тоже был такой прохладный и чистый, будто в нем растворились кристаллы хрусталя. К самому озеру подступал чудесный старый сад. В нем росли пихты и дубы, вишневые и яблоневые деревья, лиственницы и серебристые ивы. Некоторым деревьям было, наверно, по сто лет — такими старыми они казались. А там, подальше к берегу, росли кусты — розы, сирень, смородина. Обилие цветов поражало. Девочки смотрели на всю эту красоту широко раскрытыми глазами. Подумать только, какая прелесть! И венцом всего этого, вернее, жемчужиной в этом венце было озеро. Прозрачное и прохладное, оно неодолимо притягивало и манило к себе двух маленьких уставших девочек.

— Ой, Анни, — вздохнула Майкки. — Спасибо тебе за то, что ты показала мне это. Такого чуда я никогда не позабуду. Но теперь мне надо идти… Я пойду… А то вдруг возьмет и придет эта самая… ответственность…

— Никуда ты не пойдешь, — заявила Анни. — Вот именно, не пойдешь. Ты останешься здесь, и это так же верно, как то, что меня зовут Эдельхайд.

— А разве тебя зовут не Анни? — спросила озадаченная Майкки.

— Ну как тебе сказать, — ответила Анни. — Здесь я Эдельхайд. Видишь ли, это озеро, — если тебе честно сказать, — волшебное. Мы с тобой сейчас в волшебном мире. И здесь я имею право ходить где угодно. У меня есть такая бумага, и там написано, что имя мое — Эдельхайд.

— Что ты говоришь?! А я и не знала! Покажи мне, пожалуйста, эту бумагу, — попросила практичная Майкки.

— Ну-у, она у меня где-то… здесь, — неопределенно ответила Анни, указав рукой на сердце. — Я хочу, чтобы мы остались здесь по меньшей мере на семь лет.

— Я так долго не могу, — встревожилась Майкки. — К вечеру я должна быть дома. Я обещала маме собрать в лесу немного хворосту.

— Я же тебе сказала, что никуда мы не пойдем, — повелительным гоном повторила Анни. Затем совершенно другим, вкрадчиво-нежным голосом спросила:

— Деточка, ты собираешь в лесу хворост, чтобы согреть свою бедную хижину? Ведь твоя мать — старушка-хворостушка? А сама ты — дочь дровосека? Не так ли?

Майкки безмолвно смотрела на Анни, широко раскрыв от изумления глаза; так и не получив ответа, Анни добавила:

— А вот я — дочь дровосека.

И это была чистая правда, ведь ее отец действительно валил где-то лес.

— Только моя мама не старушка-хворостушка, как твоя. Мол мама ткачиха, — продолжала Анни. — А до этого она была подрубщицей, швы подрубала. А еще до этого она работала продавщицей в баре Кайкконена.

— Да я ведь все это знаю, — сказала Майкки.

Анни отвернулась. За деревья ми виднелся игрушечный домик, и Анни тут же к нему направилась. Майкки не оставалось ничего другого, как пойти за ней.

Домик был красный, с белыми подоконниками и белой дверью. Он весь так блестел и сверкал, будто в нем еще ни разу не играли. Когда девочки зашли внутрь, у Майкки перехватило дыхание.

— Настоящие обои в цветочек и даже занавески, да еще кружевные, — вздыхала Майкки. — А сколько кукол! Настоящие дачные кроватки, и совсем настоящая плита, и посудка, и все! А вон тут еще кресла, и комод, и даже зеркало! Ой, Анни!

— Ты хотела сказать — Эдельхайд. Выбери себе столько кукол, сколько захочешь. Можешь поиграть с ними.

— Я не смею…

— Ну возьми тогда хотя бы одну, — продолжала Анни и махнула рукой в сторону кукол. — Возьми Лийзу Длинную Косу, или Кайсу Забаву, или Принцессу, кого захочешь. Мне все они уже до того наскучили, я ведь часто прихожу сюда поиграть с ними.

После долгих уговоров Майкки взяла в руки Лийзу Длинную Косу. Ей, правда, очень хотелось взять Принцессу, одетую в нарядное серебристое платье. Но взять ее Майкки не посмела — побоялась испортить. Майкки так заигралась, что никак не хотела уходить из домика. Анни же относилась ко всему с таким равнодушием, словно все это было для нее привычным и обыденным.

— Когда мы придем сюда в следующий раз, то устроим угощение, ну хотя бы сок с булочками, сказала Анни.

С этими словами она вышла из домика и направилась к берегу. Вот уже полчаса она мечтает об этой воде…

— Мы не будем кататься на лодке, мы пойдем купаться, — сказала она. — Смотри, Майкки, вода здесь такая ясная и такая чистая, что на ней можно качаться хоть сколько — все равно не утонешь. Здесь совсем не обязательно плавать на надувном матрасе, как некоторые…

— А разве здесь есть кто-нибудь еще? — озабоченно спросила Майкки. — Или сюда кто-то плывет на надувном матрасе?

— А вот увидим, — ответила Анни. — Иди за мной.

И они побежали к берегу, к полоске белого песка; на бегу Анни заметила дом, мелькнувший за деревьями. Дом этот был очень некрасивый. Анни любила только деревянные, крашенные краской дома, а такие низенькие странные постройки ей совсем не нравились. В них один только кирпич да сталь, цемент да бетон да еще невесть что. А окна такие огромные, что с улицы наверняка видно все, что делается в доме. И даже по цвету эта постройка была странной: Анни показалось, будто стены заляпаны ржавой штукатуркой, «Наверно, так теперь модно», — подумала Анни и бултыхнулась в воду.

Вода дышала свежестью. Казалось, будто чьи-то нежные, тонкие руки поддерживают девочек. У самой поверхности резвились маленькие стайки мелких цветных рыбешек; тихо покачивались лилии; над озером летали стрекозы и ярко-желтые бабочки. «Как в раю, — думала Анни, плавая „по-собачьи“ недалеко от берега. — Я буду приходить сюда каждый день, — решила она. — Летом купаться, зимой кататься на коньках».

После купания девочки лежали на белом песке, который был привезен сюда откуда-то издалека. Они валялись на пляже и были счастливы. Если бы кто-нибудь подслушал их тихий разговор, то услышал бы примерно следующее:

— Давай будем приходить сюда каждый день и знаешь что — будем играть в домике по семь часов подряд, не меньше… Ага, если только мама отпустит… Да отпустит, конечно… И наварим варенья из шиповника… Как интересно нам будет!.. Очень интересно. И хорошо, что у меня есть та самая бумага, на которой написано, что я Эдельхайд… Давай будем с тобой вечно дружить, давай поклянемся…

Как?.. А вот так, соединим руки и скажем: «Дружба наша навсегда, ссор не будет никогда!»

Вволю отдохнув, девочки решили набрать в лесу хворосту. В хвойном лесу нашлось много и шишек, которые Майкки складывала в полиэтиленовый мешок. Потом девочки вернулись на песчаный пляж и сложили хворост в одну кучу, чтобы взять его по дороге домой. Они еще раз выкупались и, очень усталые, растянулись на песке и задремали.

Анни проснулась, когда до ее слуха донеслись всплески воды и какие-то фыркающие звуки. Может, это Выдра?.. Или водяная крыса? А может, Большой Лягух или Малый Ворнанен?.. На какой-то миг Анни показалось, что она находится на реке. Но вот девочка открыла глаза и села. И только тут она вспомнила: они с Майкки на Кристальном озере, на белом песчаном пляже.

Справа выплывал надувной резиновый матрас. А на матрасе кто-то лежал. Сначала показались мозолистые пятки и толстые растопыренные пальцы. От нечего делать Анни принялась их считать: кажется, все десять. Потом обозначились шишковатые колени, толстые ляжки и большой круглый живот. Анни в упор смотрела на лежащего. У него была довольно большая голова, торчавший кверху к нос и густые, кустистые брови. Человек лежал, распластавшись на матрасе, и громко сопел.

Анни не могла удержаться от смеха. Майкки тоже проснулась и села. От испуга она вскрикнула. Тогда плывший на матрасе проснулся, повернулся головой к берегу и посмотрел в сторону девочек. Взгляд его рассеянно скользнул по береговой линии, потом глаза вдруг широко распахнулись, и Уолеви Тёрхеля — а это был именно он — молниеносно сел на матрасе и зарычал.