Три веселых зайца

— Спасибо тебе, — сказал заяц Длинные Уши другу и побежал домой.

Вечером того же дня он сидел на капустнике бабушки Степаниды. Во рту его лежали три разжёванных полынных листочка, а глаза глядели в небо: как медленно загораются эти звёзды!

Вдруг заяц сморщился — э-э! — выплюнул разжёванный полынок и побежал к речке. Сел у воды и давай язык мыть. А пока мыл, высыпало на небе звёзд видимо-невидимо.

— Ладно, — вздохнул заяц Длинные Уши, — завтра приду.

И пришёл. Сорвал с полынка три листочка, разжевал и сидит, на небо смотрит. Одна звёздочка загорелась, вторая, тре… Но тут схватился заяц Длинные Уши за живот, закрыл глаза — э-э! — сплюнул. Высунул язык, открыл левый глаз. Смотрит, а в небе уже семь звёзд горят.

Но не таким был заяц Длинные Уши, чтобы отступиться от задуманного. На третий вечер он опять пришёл на капустник бабушки Степаниды. Глянул на полынок, схватился за живот — э-э! — сплюнул и побежал к речке. Зачерпнул горсть воды.

— Ала-ла-ла, — прополоскал во рту.

Хотел было опять на капустник бежать, да слышит — смеётся кто-то. Смотрит, а это Рваный Бок. Стоит на противоположном берегу и со смеху покатывается.

— Ну, как наговор мой? Помогает?

И понял тут заяц Длинные Уши, что подшутил над ним Рваный Бок, и обиделся. Ни слова не сказал, домой ушёл. На другое утро наловил головастиков в озере, завернул в лопух и отнёс в родничок, из которого Рваный Бок воду пил.

— Напьётся Рваный Бок, и заведутся у него в животе лягушки.

И тут зашуршало у него что-то позади. Оглянулся заяц Длинные Уши — Лиса. Вскрикнул и побежал. Далеко забежал, весь день потом назад дорогу отыскивал.

Пить захотел. Идёт по роще, только о воде и думает. Смотрит, родничок у берёзы плещется. Припал к нему. Напился. Смотрит, а это тот самый родничок, куда он утром головастиков напускал. И лопух вон валяется. И головастики плавают, рты разевают.

Сосчитал заяц головастиков — нет одного. Сосчитал ещё раз — так и есть, не хватает. И почувствовал заяц Длинные Уши: зашевелилось у него в животе что-то. Так и присел он:

— Лягушка!..

А в животе — блюм-блюм — колыхнулось что-то.

— Квакает!

Всю ночь сидел заяц Длинные Уши у родничка, слушал, как в животе у него бултыхается что-то, и шептал:

— Лягушка.

А утром пересчитал головастиков, а они все на месте. Пересчитал ещё раз — так и есть, все. Обрадовался, выловил их, завернул в лопушок и отнёс в озеро. Когда назад бежал, Рваного Бока увидел, предложил ему:

— Пойдём деда Назара наведаем.

— А я тебе как раз то же самое хотел предложить, — сказал Рваный Бок и протянул лапу: — Ну, здравствуй, смелый друг мой.

ПОТЕРЯ ЛЕВОГО УХА

Ещё весной приметил Рваный Бок, где посадили марьевцы арбузы. Раза три наведывался за лето, посмотреть, хорошо ли растут, а как увидел, что начали поспевать арбузы, каждый день бывать начал. И друга с собой прихватывал. Прибегут зайцы, поглядят, где караульщик дедушка Назар, выскочат из кустов, схватят арбуз — и в рощу.

— Я вас, я вас! — замашет на них дедушка Назар палкой.

А зайцы укатят арбуз в рощу, спрячутся в кустах и едят, семечками друг в друга постреливают. Заигрались один раз и не заметили, как подошёл дедушка Назар.

— А, — говорит, — вот вы где прячетесь, озорники.

Порскнули зайцы в стороны, только дед их и видел.

На другое утро с рассветом на бахчу пришли.

Выбрали большущий арбуз и покатили к роще. Увидел их дедушка Назар, замахал палкой:

— Опять пришли, окаянные.

А зайцы будто не слышат. Пыхтят. Упираются, знай себе катят. Докатили до канавы, толкнули и сами следом скатились.

Подбежал дедушка Назар — нет зайцев. Один арбуз в канаве лежит. Подобрал его, лезет наверх, смотрит, а зайцы уж с другого конца бахчи арбуз покатили.

Взмахнул дедушка Назар рукой:

— Ах, озорники эдакие.

И засеменил к шалашу. В шалаше у деда ружьё. Схватил он его, побежал за зайцами. А зайцы — шмыг! — и спрятались за арбуз. Одни уши торчат.

Прицелился дедушка Назар в левое крайнее ухо да как тарарахнет. Только — а-ах! — эхо по роще прокатилось.

Хоть и плохонькое у деда ружьё было, а большого страху на зайцев нагнало. Ударились от бахчи — собаками не догнать.

И только за Яблоневым оврагом хватился заяц Длинные Уши, что нет у него одного уха.

С той поры и остался он с одним ухом. Но, несмотря на это, звали его все до конца жизни зайцем Длинные Уши.

РВАНЫЙ БОК ЗАДУМЫВАЕТСЯ

Было воскресенье. Заяц Длинные Уши спал в орешнике, когда прибежал к нему Рваный Бок и толкнул ногой:

— Видал?

И сунул под нос две сочные красные морковки.

— Э-э, — вскочил заяц Длинные Уши. — У кого своровал?

— Своровал! Пушок вырастил… На, ешь!

Швырнул зайцу Длинные Уши морковку и пошёл прочь.

Всю ночь ходил он по роще и о жизни своей думал. Незавидно она у него складывается как-то. У Пушка куда интереснее. У него и дом есть, и огород.

«Дом… Это ведь я придумал построить его. Придумать придумал, а построить не смог — терпения не хватило. А Пушок по моему совету построил и живёт. И огород я посадить предложил, а морковку вырастить терпения не хватило. А Пушок вырастил и теперь всю зиму с морковью будет. До многого я додумался, а довести до конца не сумел: терпения не хватило. Легко жить хотел. Потому и стреляли в меня, и собаками травили».

Всю ночь только об этом и думал, а утром отыскал зайца Длинные Уши, сказал ему:

— Решил я уйти из Гореловской рощи, где меня знают бездельником и озорником. Решил начать новую жизнь в Белоозёрском лесу. Хочешь — идём со мной, не хочешь — уйду один.

— Куда я без тебя, — сказал заяц Длинные Уши и потрогал отстрелянное ухо.

Пошли они по роще. По пути к Пушку свернули.

Пушок на крылечке сидел, морковь от ботвы очищал. Высокую кучу накидал.

— Видал? — шепнул Рваный Бок зайцу Длинные Уши.

А Пушку сказал:

— Может, и ты с нами пойдёшь? Втроём веселее будет.

— Нет, — отказался Пушок. — Зачем я пойду из родной рощи? Мне здесь хорошо. Дом имею. Морковку вырастил. На зиму с лихвой хватит, а там ещё посажу. Да и ты зря уходишь. По-новому жить и дома начать можно.

— Не скажи. Меня здесь все бездельником знают. Начни я по-новому жить, не поверят. Притворяется, скажут. Я лучше уйду. Да и имя у меня здесь какое-то несерьёзное: Рваный Бок. А на новом месте я скажу, что меня зовут Серёжа, все и поверят. И ты, когда писать письма будешь, не пиши «Зайцу Рваный Бок», а пиши так: «Белоозёрский лес, зайцу Серёже».

— А дорогу-то в лес знаете?

— Кто-нибудь покажет.

— А может, останешься? Дом у меня большой и морковки вырастил вон сколько. Проживём.

— Это что? Опять лежать у тебя на печке да ещё и есть твою морковь? Ни за что. Я стыд не весь потерял. Пойдём мы. Не поминай лихом, может, и обидел когда.

— Что ты, что ты, — дрогнул у Пушка голос.

Отвернулся он, выбрал две самые лучшие морковки, подал:

— Возьми, дорога большая, пригодятся. Может, и не встретимся больше.

— Эх, Пушок, — бросился Рваный Бок к другу и крепко-крепко к груди прижал. — К солнцу ты меня лицом повернул, спасибо тебе за это.

Обнялись зайцы. Уронили друг другу на плечи несколько светлых слезинок. Простились.

Долго стоял Пушок у края рощи и всё смотрел, как Рваный Бок и заяц Длинные Уши степь пересекают.