И снова этот Баранкин, или Великая погоня

— Вот сейчас ещё немного поорёте, а потом в темноте преспокойно усядетесь на стулья и будете смотреть картину "Не болит голова у дятла".

— А откуда ты, то есть, вы это знаете? — чуть не плача спросила Марина.

Баранкин молчал, наслаждаясь произведённым впечатлением. В зале продолжали смеяться.

— А кто это с нами разговаривает? — спросила Марина Ольгу.

— Кто?.. Не узнаешь, что ли, голос Баранкина, — ответила Ольга.

— Так это он с нами разговаривал, или только его голос?

— Откуда я знаю? Может он сам, а может только его голос, — сказала Ольга.

— А как же может голос без самого человека разговаривать?

— У Баранкина всё может быть, — сказала Ольга.

В зале стало тихо.

— Баранкин, это ты? — робко спросила Марина.

— Я, — ответил голос Баранкина.

— А где ты?

— Нигде… и везде, — ответил Баранкин.

— Вот и попробуй такого поймать, если он нигде и везде!

— Это вас надо ловить, а не нас, — сказал Малинин. — Вас двое, да вон ещё сидят и ждут начало кино Коренев и Тулин.

— Коренев и Тулин, вы действительно здесь? — спросила Марина.

— Нам стыдно, — ответил Тулин, не поднимаясь с места, — но мы действительно тоже здесь с Петей.

Баранкин заметил, как привлечённая дружным смехом в зале появилась билетёрша. Юра ещё раньше успел заметить, что раздвижная лестница стояла рядом с пожарной, что вела к открытому окну, через которое можно было выбраться на крышу.

— Малинин, за мной! — скомандовал Баранкин.

— А как же это, как же это, — продолжала чуть не плача в зале Марина, — ну, мы с Олей слабенькие… нас поэтому послала Фокина на лёгкие задания, а вы то ведь, вы то ведь…

— Да не переживайте вы, — стал успокаивать их Баранкин, — там всё равно никто не работает!..

В зале раздался свист и топанье.

— Сапожники!..

— Пора кино начинать!..

Здесь билетёрша быстрым шагом направилась к сцене. Баранкин быстро перелез с раздвижной лестницы на пожарную. Малинин повторил его манёвр.

— А зачем туда, а не в зал? — спросил он снизу Баранкина.

— На крыше объясню, — ответил Баранкин.

На нагретой солнцем железной крыше было блаженно тепло и спокойно. Баранкин лёг на спину и зажмурился, как кошка, у которой чешут за ушами. Малинин улёгся с ним рядом, тоже блаженно щурясь.

— А хорошо нам было с тобой жить, Малинин, до нашей Эры… сказал мечтательно Юра.

— До какой, до нашей Эры? — переспросил Костя.

— До Кузякиной, — пояснил Баранкин.

— А, — поняв, о чём идёт речь, сказал Малинин, — и до нашей Зинки Фокиной ещё лучше было. А почему мы в кино не остались? — спросил обиженно Малинин.

— Пусть думают, что в кино был и вправду мой голос, а не я сам, — ответил Баранкин, а потом ещё добавил: — Понимаешь, Костя, если мы с тобой будем сидеть в кино и смотреть фильм, а они будут работать, это будет с нашей стороны несправедливо, а если мы будем лежать на крыше и сами сочинять кинофильм, то мы будем с тобой как бы работать в киностудии, которую я бы назвал «нос-фильм»! Именно «нос», Баранкин приложил растопыренную пятерню пальцев большим пальцем к носу и добавил, — им нос!.. — а нам — фильм!.. Нос — Фильм!.. Первым начинай сочинять ты…

Баранкин потянулся опять, как кошка, и приготовился слушать.

— Жили-были, — начал Малинин, — или вернее, были-жили!.. А точнее жили-были!.. А может всё-таки были-жили?!.

Баранкин слушал эту присказку минут пять, потом спросил:

— Слушай, Малинин, ты сначала выясни для себя: жили-были или были-жили, а потом уже показывай фильм.

Малинин подумал и сказал:

— Честно говоря, я точно не знаю, жили-были или были-жили…

— Тогда заткнись, — сказал Баранкин, — и слушай и смотри, что я тебе расскажу и покажу, только поклянись, что ты никому это не перескажешь!..

Малинин поклялся. Тогда Баранкин достал из кармана спичечный коробок, из коробка достал несколько семечек от яблока, несколько зёрен пшеницы или ржи и несколько ещё каких-то зёрен.

— Мы с тобой, Малинин, родились не на той планете, — сказал задумчиво Баранкин.

— Как это не на той? — заинтересовался Малинин.

— Понимаешь, — начал разъяснять Баранкин, — я уверен, что во Вселенной есть такая планета, где дети рождаются сразу с высшим образованием…

— Как это, как это, как это? — закудахтал Костя.

— А вот так это, так это, так это, — ответил Баранкин, и тут же объяснил "как это, как это, как это" — ты слышал, конечно, такое выражение, когда о каком-нибудь музыканте говорят, что он любовь к музыке впитал вместе с молоком матери? Слышал?..

— Ну, слышал, — сказал Малинин.

— А что такое знания? — спросил Баранкин, и сам же ответил: это биохимический электрический сдвиг в мозгу школьника, а если молоко твоей матери уже заранее обогащено этим биохимическим электрическим сдвигом, то получается, что тебя кормят в общем-то не молоком, а знаниями!.. Вот в коляске, скажем, сидит младенец и сосет из бутылочки обогащённое молоко. Подходим мы с тобой к этому младенцу, которого бабушка-инопланетянка катает в коляске. Подходим мы это и говорим ему: "Агу!" А он поднимается в коляске и сидя спрашивает нас: "Вы дурачки что ли оба?! Я уже среднее образование заканчиваю всасывать, а вы мне "агу!.."

— Так ведь молоко-то может быть ещё и сгущённым, — подчеркнул Малинин слово «сгущённым» интонацией. Малинин сам придумать подобного ничего не мог, но развить любую мысль Баранкина лучше Малинина никто бы так не удосужился. Баранкин подумал и сказал:

— Это идея!.. Сгущённое молоко тянет уже на окончание любого института!..

— Так может это можно и на Земле с молоком сделать? — спросил Малинин.

— Не можно, а нужно! — ответил ему Баранкин.

— Так может ты, Баранкин, — продолжил свою мысль Малинин.

— А кто же, кроме меня!.. — согласился Баранкин. — Не те скорости на земле, не те, Малинин! — заключил Баранкин своё рассуждение.

— Не те скорости на земле, не те, Баранкин, — как эхо отозвался Малинин. Ему стало интересно жить. Когда Баранкин начинал говорить, Малинину всегда становилось интереснее жить, чем когда тот молчал.

— Или вот возьмём урожай…

— Или вот возьмём урожай, — подтвердил Малинин. — А зачем его брать, этот урожай?! — спросил Костя.

— А затем, — ответил Баранкин, — люди посеют пшеницу и овёс, посадят овощи и фрукты… а потом что?..

— Что потом? — спросил Костя себя и Баранкина, но что на это ответить, он не знал.

— А потом люди сидят и ждут, — пояснил Баранкин, — то ждут хорошей погоды, а то дождя… То всё засохло, то всё намокло…

— Точно, — согласился Малинин, — ждут… то всё засохло, то всё намокло…

— А чтобы не ждать, надо, чтобы пшеница и овёс, — Юра достал из кармана снова спичечный коробок, а из коробка опрокинул на ладонь семена пшеницы, овса, яблочные семечки и сказал: — Ты помнишь, у меня на стене висит вопрос "Может ли дерево расти так быстро, как взрыв от снаряда?.."

— Помню, — сказал Малинин.

— В этом всё и дело… Значит в фильме всё должно быть так: я — Баранкин, — бросаю в землю семечко от яблони и у всех на глазах оно моментально вылезает из земли малюсеньким ростком, тут же на глазах превращающемся в куст, куст становится яблоней, на яблоне появляются цветки, затем цветки осыпаются и начинают расти яблоки. Вот они поспевают на наших глазах и вот я, Баранкин, срываю с яблони плод и угощаю своего друга Малинина… Крупным планом на экране твоё улыбающееся лицо! Затем ты с аппетитом уплетаешь яблоко!.. И всё это за каких-нибудь пять минут!..

— И здесь на экране появляется улыбающееся лицо, — сказал Малинин, — улыбающееся лицо Баранкина! И закадровый голос говорит: "Да здравствует сверхобогащённое и сверхсгущённое по системе Баранкина молоко! Ура ускоренным овощам и фруктам по системе Юрия Баранкина! — это Малинин уже крикнул изо всех сил. — Значит, бац и… яблони! Бац и… груши!.. Бац и… помидоры!.. Или виноград! Или персики!.. На экране сеялки сеют пшеницу, а за ними идут комбайны и сразу убирают хлеб!.. И неужели, ты, Баранкин, это всё уже придумал? — спросил Малинин Юру.