В глубине Великого Кристалла-2

Был суров, сумрачен и дик этот пустынный фиолетово-красный мир, и все же он привязал к себе маленького Фа-Дейка.

Но через несколько месяцев Фаддейка затосковал по дому...

Сейчас Фа-Тамир словно угадал его мысли.

- Вы скоро затоскуете снова, - сказал он. - Вы все равно не сможете остаться.

- Когда затоскую, тогда и уйду, - неуверенно огрызнулся Фа-Дейк.

- Воля владетеля тарги бесспорна... Но лучше бы вам уйти сразу. Для всех людей лучше, Фа-Дейк...

Фа-Дейк опять почувствовал себя виноватым четвероклассником Сеткиным.

- Ну хорошо, Фа-Тамир. Таргу я оставлю вам...

- Таргу вы возьмете с собой.

- Почему?!

- Фа-Дейк, мальчик мой, люди есть люди, они сильнее обычаев. Очень скоро те, кто поумнее, поймут, что войну остановила не тарга, а общая усталость... А те, кто злее и хитрее, подумают: как много власти может дать маленький кусочек меди! Появится множество подделок. Появятся и те, кто поклянется, что подделка - настоящая тарга, а вас объявят самозванцем. Это будут люди вроде Уна-Тура и его волков, которые сегодня почти все ушли в пески. Их закон - сила и жестокость...

"Ты и сам не захотел спасти Хоту", - вдруг вспомнил Фа-Дейк.

И опять старый Фа-Тамир словно услышал его мысли.

- Думаете, маршал может все? - спросил он. - И маршалы, и сеты, и короли тоже бывают беспомощны. И вы быстро сделаетесь беспомощным, если останетесь здесь. А если уйдете, мы объявим, что вы унесли таргу, и последний ваш закон был - покончить с враждой. Тогда не будет подделок тарги, и никто не сможет заставить вас отменить свои слова.

- И получится, что я стал... каким-то священным духом, - невесело усмехнулся Фа-Дейк.

- Вы станете легендой и законом... Хотя бы на некоторое время. И люди отдохнут от вражды и, может быть... может быть, еще что-то смогут спасти...

- "Что-то" или планету? - тихо спросил Фа-Дейк. И представил опять: пески, пески и кое-где на скалистых буграх башни и арки с начищенными летучим песком колоколами.

Старый маршал молчал.

- Фа-Тамир, кто поставил в песках колокола?

Маршал не удивился вопросу. Но и ответа не дал.

- Ты же слышал, Огонек, что про это никому не известно. Даже мудрый Лал не знает...

- Старые женщины, что готовят для воинов пищу, рассказывали, будто иногда колокола звонят сами собой...

- Это сказка. Про загадки песков много было сказок... Впрочем, кто знает, может быть, и звонят. Но, говорят, это бывает раз в сто лет, в самую холодную и черную ночь... Не знаю, мне слышать не приводилось.

- А как они звонят?

- Я же не слышал... Говорят, медленно, печально. Будто в память о ком-то.

- Похоже...

- Что похоже, Фа-Дейк?

- Видимо, на разных планетах одинаковый обычай - ставить башни с колоколами в память о ком-то... А может быть, это мы поставили их здесь?

- Мы? Итты?

- Да нет, Фа-Тамир, я не о том... Вы правы, маршал, надо ехать. Может быть, еще успею.

- Путь, конечно, тяжел, но не так уж далек. Вы успеете домой к рассвету.

- А вы проводите меня? Я один не найду дорогу.

- Тир знает дорогу...

Фа-Дейк быстро сел:

- Тир вернулся?

- Да, сет. Видимо, почуял, что вы здесь, и пришел в стан. Воины привязали его, он рядом...

Фа-Дейк прыгнул с постели и выскочил из шатра. Высокий конь мягко переступал на песке подковами. Он казался черным, но Фа-Дейк знал, что днем конь - огненно-оранжевый. Даже сейчас от света крошечных бегущих лун по гриве проскакивали рыжие искорки.

Фа-Дейк протянул ладони, конь радостно фыркнул, потянулся к ним теплыми губами. Фа-Дейк обнял лошадиную морду, прижался к ней щекой.

- Пришел, мой хороший...

Тир постоял, замерев, потом осторожно освободил голову и тихонько заржал, радуясь встрече. Он не знал, что свидание будет коротким... ВСЕ НЕ ТАК...

Фаддейкина мать приехала рано утром. Юля проснулась в полседьмого и услышала на дворе незнакомый громкий голос. Голоса Фаддейки и Киры Сергеевны она тоже услышала. Они перебивали друг друга. Разговор был шумный, суетливый и, видимо, веселый...

Юля почему-то вздохнула и стала торопливо одеваться.

Познакомились они во время завтрака. Когда Юля вошла в кухню, все уже были за столом, покрытым новой цветастой скатертью (подарок, что ли?). Фаддейкина мать сидела там, где обычно садилась Юля, а Фаддейка устроился рядом. Был он непривычно причесанный, в чистой белой маечке, сдержанный, но его веснушки так и сияли тихой радостью.

Все трое заулыбались навстречу Юле, а Фаддейкина мать сказала:

- Простите, кажется, я устроилась на вашем месте.

- Вот пустяки какие... - сбивчиво ответила Юля и потянула из-под стола четвертый табурет.

Фаддейка коротко засопел, и мать быстро и ласково посмотрела на него.

Она понравилась Юле. Она действительно была красива - той сдержанной красотой, которая не режет глаза, но такая законченная, "стопроцентная", что не к чему придраться. Каштановые волосы, мягкий взгляд, замечательно очерченный рот с крошечной родинкой над верхней губой (словно туда перескочила одна из Фаддейкиных веснушек). Юля всегда любовалась такими женщинами спокойно и без малейшей зависти. Зависть была бессмысленна.

Фаддейкина мать, ласково лучась глазами, сообщила Юле, что ее зовут Виктория Федоровна, и что наконец-то она вырвалась из "суеты цивилизации" и несколько дней будет здесь, в тишине, спасаться от своей сумасшедшей работы.

Это известие почему-то слегка раздосадовало Юлю, и она старательно улыбнулась в ответ. Завтрак прошел с ощущением легкой неловкости, хотя улыбки продолжали цвести, а Виктория Федоровна шутливо ругала Фаддейку за сопение и чавканье.

Из кухни Юля поспешно ушла к себе. Идти в библиотеку надо было только к десяти. Юля написала письмо домой, пришила пуговицы к ветровке, починила босоножку, у которой оторвался ремешок, минут пятнадцать почитала без интереса купленный накануне номер "Огонька" и отправилась на работу.

У калитки она увидела Фаддейку с матерью.

Фаддейка был еще больше непривычный и незнакомый.

Если бы Юля повстречала на улице такого мальчугана - с аккуратно расчесанными (и вроде бы даже подстриженными) оранжевыми локонами, старательно умытого, в отглаженных светлых брюках и голубой рубашке с погончиками, - она обязательно подумала бы: "Ишь какой славный..." Но прежний Фаддейка куда-то исчез. Лишь искорка в левом глазу напомнила о нем, когда ухоженный мальчик улыбнулся Юле.