Люди и те, кто против них

- Вы мне звонили?

- Давайте уйдем отсюда, - сказал Халиев, поднимаясь. - Поговорим в автомобиле. Это опасно и срочно. Клянусь, вы заинтересуетесь моей информацией! Но всего я вам не скажу, во всяком случае, сейчас.

Разговор состоялся.

О, говорил бывший депутат, это будет удар! Полетят головы. Его, Халиева, голова не полетит. Он скоро будет далеко, уедет из Великодержавии в неизвестном направлении.

У него арендовали пароходы. Кто - он не скажет, только намекнет, что это один из мятежников с Острова. Вы знаете, Синьоретти, засекреченные последние военные новости? Армии у мятежников больше нет, остались лишь небольшие группы экстремистов. Они ходят вдоль побережья на старых парусниках и убивают всех, кого увидят. А генералы Великодержавии разжирели на этой войне, они не хотят воевать. И, по секрету скажу вам, Синьоретти, не будут воевать. Потому что больше никому это не надо. Пьеса окончена! Будет объявлено, что Остров снова в подчинении у Федерации, Президент одержит очередную победу, народ снова почувствует свое единство.

Но пьеса окончена только для дураков, Синьоретти. У нее есть второе, секретное, действие. Никому не известные актеры будут играть за закрытым занавесом. И тут-то появятся мои пароходы.

В них золото, Синьоретти. Я послал двух своих людей участвовать в погрузке. Они рисковали жизнью, но их никто не узнал. Там все забито золотом! Во всех банках Великодержавии столько нет.

Остров? Остров пропустит мои пароходы. Я уверен, что золото и предназначается мятежникам. Актерам заплатили за их работу! Мой человек видел у парохода одного из командиров мятежников, из тех, кого давно проклял Президент.

Моя роль невелика. Я просто решил нагреть руки на войне. Оставим подробности, скажу лишь, что я совершил ошибку. Меня опередили, и сейчас многие хотели бы видеть меня мертвым. С самого начала я обещал помочь транспортом, Синьоретти, и я это обещание сдержал. Теперь пароходы потеряны для меня, а это состояние и доход!

Пока они беседовали, у Синьоретти все больше портилось настроение. Халиев был горяч. Он возбуждался и прижимал к груди сжатые кулаки. В открытом автомобиле они сидели вдвоем; телохранители бывшего депутата стояли поодаль, один спереди, другой сзади. Синьоретти подозревал, что где-то прячутся еще, но его это не слишком интересовало.

Едва директор узнал о чем пойдет речь, его прошиб холодный пот. Он понял: вот оно! То, из-за чего разгромят его агенство. Но каким будет последний материал, а? Вот это информация! Он беззвучно застонал от восхищения и уставился на собеседника, не отрывая от него взгляда.

Халиев замолчал, потом прикрыл ладонью налитые кровью глаза. Отдохнув, он наклонился к уху директора и прошептал:

- Я знаю, что один из пароходов находится на стоянке неподалеку от города Гермеса. Он пробудет там еще некоторое время, а затем пойдет в сторону Острова. Наверное, заберет тех, кто посвящен в это дело, и дальше за границу. Остальные пароходы я потерял из виду. Но я хочу, чтобы все они попали в руки иностранной полиции.

- Вы что, раскаялись в своей прошлой жизни? - спросил директор. - И по гуманным соображениям решили посадить своих сообщников?

- Нет, просто я погиб, Синьоретти, - болезненно ухмыльнулся Халиев. Вся моя сеть, все мои добровольные помощники и друзья уничтожены! Эти ребята, что пришли со мной на встречу - последние верные. Хорошо, что у меня не было семьи... Остается только укусить и бежать.

Прошли сутки.

Синьоретти пригласил нескольких журналистов, из тех, кому он доверял. Они были молоды и еще не потеряли в его глазах; да, наверно, и в своих собственных.

Директору хотелось курить. Однако, он считал себя слишком воспитанным человеком, чтобы курить в помещении, на рабочем месте и в присутствии подчиненных. Во всем цивилизованном мире это уже считалось неприличным. Поэтому он говорил нервно и отрывисто, потирая пальцы так, словно что-то солил.

- Это мерзко! - сказал он. - Думаю, что у всех такое же ощущение. Наша работа в этой стране - грязь. Скоро все захотим отсюда домой. Дома тоже есть работа, лучше, чище. А пока мы здесь - будет задание. Риск, смелость. Кажется, война скоро кончится. Это не только мое ощущение. На это намекает и официальная пресса, только пока не говорит точно. Их газеты, кстати, уже два года сообщают об окончании войны, однако сейчас это правда. У нас не осталось человека на Острове. Люди ждут новостей. Если кто-то из вас, господа, согласен побывать там...

- Я поеду.

- Не ожидал от вас, ведь вы моложе всех, - Синьоретти почти с испугом посмотрел на него. - Надеюсь, за вас не говорит ваше легкомыслие?

Остальные журналисты потупились и, кажется, были обрадованы.

Молодой журналист улыбнулся.

- Я не испугаюсь любого задания, я профессионал своего дела. И я много путешествовал.

Потом они беседовали с глазу на глаз. У молодого журналиста горели глаза, он жадно слушал директора. А Синьоретти говорил все медленней и неохотней, и на сердце его становилось все тяжелее.

- Так вот, слухи об окончании войны... Человек, который подбросил мне эти слухи, сегодня утром убит, застрелен возле своего дома своим телохранителем. Это бывший депутат Халиев...

Директор остановился. Да, подумал он, это наша профессия. И этот парень знал об этом, когда выбирал ее.

Синьоретти вспомнил, как его коллега Джон Смит рассказывал, что люди в масках направили на журналистов оружие и затолкали их в холодный погреб. Потом снаружи раздался треск - совсем близко кто-то взорвал динамит. "От переживаний, усталости, страха неизвестности у меня заболело сердце, но лечь было негде - мы стояли слишком плотно один к другому, - писал Джон в отчете Синьоретти. - Когда снаружи послышались голоса, я подумал, что это пришли выпустить нас, потому что бой кончился, и опасность нам больше не угрожает. Вошел человек без формы и несколько солдат. Один из солдат был с фонарем; он посветил на моего коллегу мистера Йорка из "Всемирных новостей" и сказал: "Это он". После этого Йорка увели. Когда за нами приехал генерал Сухович и принес нам извинения, прошло уже часов пять-шесть. Нас отвезли в Гермес, а там посадили на поезд в товарный вагон. Уже в столице я узнал, что мистера Йорка похитили мятежники и убили".

- Простите, господин директор, я слушаю вас, - напомнил молодой журналист. - Кажется, вы говорили о том, что надо пробраться на Остров?

Это был крепкий парень с веселыми глазами; такие любят блондинок, кожаные куртки и мотоциклы. И еще они умеют драться; как правило, один на один, честно и мужественно... пока сзади ему не всунут лезвие, проткнув кожаную куртку... Что-то не понравилось директору в его взгляде.

- Почему вы так смотрите? - задал он неожиданный вопрос. - У вас странное выражение лица.

Журналист рассмеялся и ловким движением нацепил сильные очки.

- Вы меня раскусили! - сказал он. - Я привыкаю ходить без них, чтобы больше нравиться девушкам.

В очках он стал другим. Теперь это был любитель пива и болтовни, начитанный сынок богатых родителей, который жалеет бездомных собак и увлекается игрой на саксофоне. И они обсуждают какой-то Остров, мятежников? Может, стоит рассказать ему о пароходах с золотом?

- Вы ослышались, - сухо сказал Синьоретти. - Я просил вас поехать на Побережье, занятое войсками Великодержавии. Но сейчас я начинаю думать, что это глупая идея. Сложное задание.

- Но мы должны работать, господин директор, - воскликнул молодой журналист. - Конечно, сложное задание, но тем интереснее! Или вы не доверяете мне? Однако, больше никто не вызвался - кто же поедет вместо меня? Тогда пишите приказ об увольнении. Вы больше не считаете меня профессионалом?

- Считаю... Вы правы, - проворчал Синьоретти. - Это дело, с Халиевым, плохо на меня подействовало. Не сердитесь, и дайте мне подумать...

Он вздохнул, подумал. Нет, не решаюсь. Нет.

- Халиев мало что сообщил, - осторожно сказал он. - Так, одни догадки. Его основной идеей было то, что на Острове есть предатели, и они быстрее закончили воевать, потому что им якобы обещали это золото... Он обещал передать мне сведения о конкретных людях, но не успел. Сейчас эти сведения, конечно, пропали. Расследованием убийства занимается ВСБ. Понимаете, что это значит? Пропали с концами.