Отряд полосатых

— Брось, мусор, — небрежно сказал Витек. — Заразу схватишь.

— А чего ему бояться заразы, — уязвленный доброжелательным отношением Ирисочки к Сержику, заметил Сапун, — у него теперь личный доктор появился.

— Не надо, Коля, так шутить, — смущенно улыбнулась Ирисочка. — Сержик для всех хороший товарищ.

А Сержик, заинтересованно листая блокнот, ничего не слышал. На одной страничке он нашел любопытную запись.

«16 июня 1942 года. Нас осталось двенадцать, семеро ранены. Лейтенанта Карнаухова схоронили нынче утром. На всех у нас две гранаты и шесть винтовочных обойм. Сухари кончились позавчера, воду пьем из заболоченного озера. Прорваться к своим нет ни единого шанса. Утешает лишь мысль, что мы, прикрывая отход полка, выполнили свое боевое задание до конца. Что ж, умрем все, но не сдадимся. Если когда-нибудь люди…»

Дальше разобрать ничего путного не удавалось. Другие странички тоже не добавили сведений о горстке советских солдат, попавших в безвыходное положение. Странички блокнота во многих местах были сплошь залиты какой-то жидкостью. Сквозь темные разводы и пятна проступали лишь отдельные слова: «Ржев, боеприпасы, танковая атака, братская могила, высота над рекой…»

У Сержика возбужденно заколотилось сердце.

— Ребята, а ведь это фронтовой дневник! — крикнул он.

Все сразу сгрудились вокруг Сержика, с любопытством разглядывая находку, полуистлевший коричневый блокнот — боевой свидетель грозных, пламенных лет Великой Отечественной войны. Сержик еще раз вслух прочитал разборчивые записи.

— Вот здорово! — удивился Степка. — Настоящий фронтовой дневник!

— Кинь, зачем он тебе? — сказал Лавря, залихватски сплюнув на кучу бумажного хлама.

— А может, ему в музее место! — воскликнул Витек.

— То-то в мусоре валяется…

Ребята сцепились в споре. Высказывались всевозможные предложения. Многие сошлись на одном: блокнот выброшен за ненадобностью.

— Нет, — задумчиво возразил Сержик. — Фронтовик такую вещь не выбросит. Она для него дороже всего на свете. Ведь этот блокнот, судя по виду и записям, побывал вместе с хозяином во всех переделках.

— Правильно! — поддержала Сержика Ирисочка. — И значит, хозяин блокнота остался жив.

— Интересно, ребята, как все-таки они тогда пробились к нашим, — сказал Саня-рыжий.

— Но кто же владелец, как его найти? — обвел всех вопросительно недоуменным взглядом Сержик.

Ребята приумолкли. Фронтовой дневник стал причиной для глубоких и беспокойных размышлений. Кто-то с болью вспомнил погибших в боях с фашистами близких родственников, а кто и оставшихся в живых отцов-инвалидов. Война… Не всем мальчишкам и девчонкам рисовалась она в воображении победным танковым маршем к черному Берлину. Ведь перед солнечным маем сорок пятого были и эти кровопролитные сражения под Ржевом, и развалины Сталинграда, и горький дым пожарищ на родной земле от Баренцова до Черного моря.

Подошел Евгений Иванович, завуч школы, участник взятия Кенигсберга. Узнав, чем озабочены его питомцы, со вздохом произнес:

— Эх, друзья мои, ведь этот блокнот только для нас китайская грамота. А его владелец по одному слову может восстановить целый боевой эпизод. Конечно же, не мешало бы отыскать солдата, да уж больно сведений о нем ничтожно мало…

Подкатила автомашина, и ребята, забыв о дневнике, начали погрузку стройматериала. Сержик, работая вместе со всеми, все думал о блокноте. Он лежал у мальчишки за пазухой и, казалось, жег ему сердце. Что он будет с ним делать? Конечно же, станет искать владельца… Но как и где? Попробуй, найди иголку в стоге сена!

Материал для запруды ребята перевезли в два рейса. С дороги перетаскали бревна к ручью. Тимофей Иванович на правах начальника стройки созвал общее собрание. Смущенно покрякивая под смешливыми взглядами взрослых, окруживших ребятишек, весомо объявил:

— Завтра приступим к делу. Всем прийти без опоздания к девяти утра. Кто собирается волынить, пусть лучше остается дома, чтобы не мешать здесь другим.

У Тимофея Ивановича оказался прямо-таки природный талант руководителя. На каждого он возложил определенную обязанность. Одни должны были захватить из дома пилы, другие лопаты, третьи топоры и молотки. Сам Тимофей Иванович пообещал к утру изготовить чертеж будущей запруды.

Расходились с веселым оживлением. Озабочен был, пожалуй, один лишь Сержик: находка не давала ему покоя.

— Буду искать владельца, — сказал он Ирисочке, когда они прощались.

— Возьмешь меня в помощницы? — попросила девочка. Они обращались один к другому уже на «ты».

— Ну что ж, я рад, — поспешно согласился Сержик. — Ты понимаешь, этот солдат живет где-то в нашем районе…

— Почему так думаешь?

— Да ведь макулатуру школьники собирали только в За-овражном поселке да, может быть, немного за ручьем на верхних улицах. Значит, поиски нужно вести здесь.

К ним подошли Витек, Степка, Саня-рыжий. Тоже увлеклись беседой.

— Но как это трудно, — вздохнула Ирисочка. — Ведь в поселке только частных домов более трехсот. А сколько возле завода многоквартирных!

— И все-таки нужно побывать в каждой семье.

— А может, расклеить объявления? — предложил Степка.

— Бумаги не напасешься, — изрек Витек.

— А если сообщить через пионерскую газету? — Это посоветовал Саня-рыжий.

— Будет тебе газета возиться с нами. У них своих дел невпроворот, — возразил Витек.

— Я знаю одного безногого фронтовика на Спортивной улице, — сказал Саня. — Авось он? Я однажды ему чемодан с вокзала нес, мы подружились.

— Пойдем к нему, — выпалила тотчас Ирисочка.

— Прямо сейчас?

— А что? — уставилась на Саню своими синими глазами Ирисочка. — А вдруг он знает того, из-под Ржева?

Солнце спряталось уже за горизонтом, в бездонном теплом небе явственно начали проступать крупные мигающие звезды. В потемневшей листве деревьев смолк птичий гомон, лишь в овраге, предвещая жаркую погоду, самозабвенно орали лягушки.

На Спортивной улице возле дома, к которому Саня вел ребят, тлел огонек. Это на лавочке попыхивал сигареткой безногий мужчина.

— А мы к вам, дядя Миша, — сказал Саня.. — Не узнаете?

— Как не узнать тебя, рыжего! — засмеялся дядя Миша. — У тебя и в темноте волосы золотом блестят!

Он подвинулся на край лавочки, пригласил:

— Милости прошу. По делу ко мне аль просто гуляете?

— По очень важному делу.

— Тогда мои уши для вас открыты.

Саня и Сержик, перебивая друг друга, рассказали безногому фронтовику о боевом дневнике. Дядя Миша слушал молча. Видно, задумка ребят отыскать хозяина блокнота затронула и его солдатскую душу, разбудила в нем воспоминания о давнем, пережитом.

— Не воевал я около Ржева, ребятки, — задумчиво произнес дядя Миша. — И друзей у меня нет таких среди нашего фронтового братства. Сам-то я летом сорок второго на Дону огненные версты мерял. Поспрошаю я своих друзей-товарищей, авось, кто и знает вашего ржевца…

Дядя Миша помолчал, примял на земле искрящийся окурок сигареты и продолжил:

А дело у вас в руках доброе. И конечно, блокнот этот попал в бумажную рухлядь случайно. Не выкинет солдат фронтовые записки в мусорную яму, это для него все равно что память о войне из головы обронить. Ищите человека!.. И расскажу я вам по этому вашему поводу малость схожую историю… Когда осенью сорок третьего форсировали мы Днепр, страшно озлились на нас фашисты. Весь плацдарм перепахали бомбами и снарядами, потом танки пустили. Был у нас в роте бронебойщик Петро Климов, запевала и весельчак. Тоже толстую тетрадь с собой таскал, стихи и песни в нее заносил. Очень дорожил он этой тетрадью… В том бою жарко и маятно нам пришлось. И на моих глазах погиб Петро Климов. Когда танки на нас двинулись, выполз он вперед и укрылся в небольшом окопчике. Поджег Петро сначала один танк, потом другой, а третий прошел по его окопчику и развернулся — взрыл, значится, землю гусеницами и заживо завалил нашего весельчака… В той схватке мы не только выстояли, но и вскоре в контратаку пошли под прикрытием «катюш». Мало нас Осталось в живых, а на погибших мы похоронки по адресам разослали, в том числе и на Климова горькую весточку домой отправили. M-да… Я был тогда пулеметчиком, вторым номером у меня — Загоруйко Семен. Вот этот Семен и взял из осиротевшего вещьмешка, который в землянке оставался, климовскую тетрадь: в ней стихов записано— тьма. Все носил ее Семен с собой, домой Климову тоже собирался послать. Однако не довелось нам со вторым номером войну закончить благополучно. В Молдавии уже хлопнулась возле пулемета фашистская мина, и попали мы с Семеном в полевой госпиталь — я без ноги, а он с осколочным ранением в груди. Прилежно лечили нас врачи, поправлялись мы быстро. Однажды приехал в госпиталь генерал ордена нам вручать и отдал ему Семен Загоруйко климовскую тетрадь. Полистал ее генерал и говорит: «Это клад солдатской мудрости и творчества, нужно кое-что из этого в память храброго бойца в печати опубликовать…» С тем и уехал… А через неделю смотрим — в армейской газете стихи и подпись под ними П. Климов. Обрадовались мы этой памяти о бесстрашном товарище. Рассказывалось тут же, что наш Климов сам сочинял эти стишки — вот ведь как, а нам и не говорил. А еще через две недели второе чудо из чудес: получаем с Семеном как-то поутру письмецо, а оно от самого Петра Климова! Живехонек он! Что тут с нами было, мать моя родная!… Оказывается, выжил и не задохнулся в той окопной могиле человек и продолжает долбать гитлеровцев из своего противотанкового ружьеца. Только после госпиталя попал он в другой стрелковый корпус и объявился перед нами, когда прочитал свои стихи в армейской газете. Вот!