Из Питера в Питер

— У Круков нет больше долларов, — посмеивался Смит, — у них остались только бумажные царские рубли и керенки. Кому нужны бумажки? Не сегодня-завтра вас выставят на улицу и перестанут кормить... Видали, сколько детей здесь просят подаяние? Вот что вас ждет...

Валерий Митрофанович зашел к девочкам, облизывая тонкие губы острым, кошачьим язычком от предвкушаемого удовольствия.

— Ну что, собрали вещички? — спросил он так многозначительно, что все, невольно затрепетав, с надеждой на него уставились.

Он выдержал большую паузу, хихикнул:

— Вижу, вижу, готовы. Сидите, так сказать, на чемоданах. Чемоданов, правда, ни у кого давно нет, но это так, к слову, к слову... Да-а! — продолжал он иным, проникновенным, душевным голосом, полным такого ехидного сочувствия, что девочки застыли. — Завезли вас, птичек, на край земли, в Азию, ваши благодетели Круки. Были Круки! Были. Пока за ними стояла сила. Видели, как уходил американский флагман «Бруклин»? Всё. Сила теперь у японцев. Вот разве они вас вывезут в Японию...

— Вы что? — не выдержала Тося. — Чего мы там не видели?

Валерий Митрофанович осмотрел Тосю с ног до головы, даже зачем-то обошел ее вокруг, поглядел и на других девочек, облизнулся, посмеиваясь. Только на Катю не стал смотреть.

— Японцы — народ древней культуры, — заговорил он вкрадчиво. — Из глубины веков сохраняется у них любопытнейший институт гейш. Правда, вы уже, хе-хе, староваты... В гейши берут девочек лет пяти, семи. Они проходят специальное воспитание, пока научатся всем тонкостям своего дела...

Катя встала:

— Вы о чем, Валерий Митрофанович?

— Я не вам, не с вами, Обухова, — отмахнулся он с досадой. — Я Тосеньке рассказываю...

— А что вы рассказываете Тосеньке? — не отставала Катя. — И зачем?

У нее была неприятная Валерию Митрофановичу манера смотреть прямо в глаза.

— Вам это неинтересно, Обухова...

— О проститутках, вот о чем идет речь! — зло фыркнула Тося.

— Гейша — вовсе не то, что вы думаете! — замахал руками Валерий Митрофанович, и его тонкий язычок быстро, с удовольствием прошелся по бескровным губам. — Вовсе не то! — Но Катя пристально рассматривала его, и он, увядая, добавил специально для Кати с непонятным озлоблением: — От сумы да от тюрьмы не отказывайся!

И у девочек и особенно у мальчиков к нему накапливалась тяжелая ненависть. Вспоминали, как он вызвал в приют казаков и они забрали тогда Ларьку, Аркашку и Николая Ивановича. Как пытался что-то выгадать у белых за сведения о матери Миши Дудина... Как он выслеживал, шпионил и обо всем доносил Смиту. И не хотел домой, в Питер. А этот его разговор о гейшах окончательно всех возмутил.

Но тут встала, как загипнотизированная, Лида Савельева, толстушка с лицом куколки, которая так здорово изображала Круков в виде Адама и Евы...

— Постойте... — прошептала она. — Постойте...

И прошлась нерешительного комнате. Все недоверчиво следили за ней.

— Вчера я случайно проходила около порта... Видела мистера Крука, — нерешительно продолжала Савельева. — Он разговаривал с капитаном японского судна. Говорили по-английски, я кое-что поняла. Судно называется «Асакадзе-мару». Мистер Крук и капитан торговались. Мистер Крук нанимал судно...

Все молчали в полном отчаянии. Но Катя насмешливо спросила:

— Ну и как, нанял?

— По-моему, нет. Не сошлись в цене.

Катя с грустной улыбкой посмотрела на своих подруг:

— Верите?

Все молчали.

— Верите, что мистер Крук нанимал судно, чтобы забросить нас в Японию? Верите, что Джеральд Крук и Энн Крук хотят из нас сделать гейш, а из мальчиков бандитов, что ли?

Все оглянулись на Лиду, которая уверяла, что рассказала правду, она видела своими глазами...

— Ну и что? Это же Круки! — Катя холодно уставилась на Савельеву. — Целый год они делали для нас все, что могли, они жили для нас! Их можно упрекнуть разве в том, что они слишком добры... Но в подлости? Боже мой, как не стыдно! Каждая из нас обижается, если о ней даже подумают плохо, а о Круках, которые в десять раз лучше всех нас...

— Но я же ничего не сказала! — завопила Савельева.

Однако подозрение осталось. За Круками следили во все глаза. Вскоре просочилась еще одна новость: мистер Крук и Майкл Смит уезжают в Харбин! Почему в Харбин, к китайцам?.. Объяснению миссис Крук, что они выехали в надежде обменять там бумажки царя и Керенского на полновесные доллары, поверили только Ларька и его компания, которые вели себя как-то странно.

Это было уже в мае двадцатого года. К этому времени те несколько сот ребят, которые два года назад уезжали в хлебные места на лето, мечтали об Ильменском заповеднике или о том, как они привезут домой мешок муки и кусок сала, и вообще-то были просто беззаботными школьниками, все чаще оглядывались на Ларьку и его единомышленников, число которых постоянно росло.

Удивляло и раздражало, что они учились. Готовились к окончанию реального училища или гимназии. Даже Володя Гольцов не мог учиться, а они могли... Только и всего. И посмеивались над паникерами.

Аркашка хмуро признался Мише Дудину, что он не понимает Ларьку, что Ларька стал не тот...

— Он скатывается к оппортунизму, — с глубоким сожалением произнес Аркашка. — И даже к соглашательству...

Миша глядел с испугом. Он не решился спросить, что это такое.

— Его надо предостеречь. Спасти, — еще мрачнее заявил Аркашка. — Пока не поздно. Пока он не докатился до предательства!

— Ты что! — ахнул Миша.

— Ты знаешь, где знамя краскома? — шепотом спросил Аркашка.

— Нет.

— Никто не знает. Может, его уже нет?

— Как это нет?

— Очень просто. Ларьке нет дела до знамени краскома! До мировой революции! Он решает задачки по тригонометрии.

Миша потупился. Он тоже решал задачки, зубрил древнюю историю и английские глаголы. Но хоть обожал Аркашку, не хотел сдаваться:

— Для мировой революции лучше, что ли, если будем безграмотные?

— Это тебе Ларька напел? — подозрительно покосился Аркашка.

— Он говорит: революции требуются инженеры...

— Инженеры! Зачем?

— Строить.

— Строить! — с отвращением повторил Аркашка, и тут же глаза его вспыхнули черным огнем, а руки сжались в кулаки. — Разрушать — вот что надо! Рушить! Все! До основания!

— А затем, — поднял голову Миша, — мы наш, мы новый мир построим.

— Это когда будет, — отмахнулся Аркашка. Ему явно не хотелось что-то там строить... Охота была разрушать.

Аркашка попытался напрямую объясниться с Ларькой, но из этого мало что вышло. Ларька, который весело улыбался ребятам, беззаботно занимался, твердил, что беспокоиться не о чем, дальше их не вывезут, потому что некуда, а большевики все равно придут и сюда, к Великому океану, — с Аркашкой был грубоват.

— Революции нужна не трескотня, а дело, — оборвал он Аркашку.

— Ты что, не слышишь? — Аркашка простер руку к окну, за которым стреляли. — Там убивают революцию! А ты долбишь свой плюсквамперфектум...

Ларька оскалился на него, как на врага:

— Да! Долблю! А ты что делаешь?

— Я? — Аркашка быстро оглянулся и заторопился, заранее торжествуя: — Я установил связь с партизанами! И еще всех вас, зануд, первых учеников, спасу!

Но Ларька не выразил никакого восторга. Он впился в черные глазищи Аркашки:

— А партизаны тебе — спасибо! В ножки поклонились, благодетелю!

— Почему? Какое спасибо?

— Ну как же! Помог революции! Подбросил партизанам работенку. Им делать нечего, только с нами возиться. Ты что, боишься?

— Я? Боюсь?

Ларька снова показал острые зубы:

— Боишься, что пропадешь. А ты не бойся, скиталец морей. Зубри физику. Математику. Ты не маленький, соображай. Дело делай, а не трещи о мировой...

В этот вечер, в начале июня, вернулись из Харбина мистер Крук и Майкл Смит довольные, победителями.

За время поездки возникло только одно обстоятельство, о котором стоит упомянуть.

В первый же вечер, еще по дороге в Харбин, Смит снова заговорил о том, что пора бы мистеру и миссис Крук перечесть наконец роман Киплинга «Ким»...