Рождение автомобиля

Черным по белому КАЖДЫЙ ВТОРОЙ засвидетельствовал свою готовность стать сборщиком велосипедов! Я не мог этому поверить. Здесь что-то не то. Часть ребят почему-то написала неправду.

Докопаться до истины помог последний, пятый вопрос:

ЧТО ТЫ ИСПЫТЫВАЕШЬ, КОГДА НЕЗНАКОМЫЕ ЛЮДИ ПРЕНЕБРЕЖИТЕЛЬНО ОТЗЫВАЮТСЯ В ТВОЕМ ПРИСУТСТВИИ О «ЗАПОРОЖЦЕ»?

Под «Запорожцем» имелся в виду ЗАЗ-968М («ноль второй» тогда еще только готовили к производству).

Ничего не испытываю.

Поддерживаю их.

Делаю вид, что не работаю на этом заводе.

Мне как-то все равно.

Да, такие за червонец переключатся на велосипед и даже на мясорубку. Но их, равнодушных, не так уж много: 20 процентов. Остальным не все равно, – в этой ситуации они чувствуют себя глубоко задетыми:

Обидно.

Стыдно.

Испытываю раздражение.

Испытываю неприязнь к этим людям.

Набил бы морду или объяснил (автору – 15 лет).

Чувствую презрение к ним!!! И к себе. (Автору – 17).

Горячие ответы! А вот более рассудительные:

Я прежде всего испытываю пренебрежение к самому себе.

Как делаем, так и отзываются.

Неприятно слушать, но брака действительно много, а он из-за временных рабочих.

Чувствуешь себя виноватым, хотя знаешь, что делаешь свое дело на работе отлично.

Каждый судит эту машину по-своему. Но я считаю, она нормальная, если ее качественно делать.

Ясно, что многие ребята не удовлетворены своей продукцией: одни ее качеством («часто ломается»), другие – тем, что она морально устарела. И значительная часть – примерно треть – на вопрос про велосипеды демонстративно ответила «да!»:

Да, я согласилась бы собирать велосипед,– может, он будет лучшего качества.

Так что не в червонце дело. Всерьез на него польстились бы только двадцать из ста. Эти «пассажиры» и дают львиную долю брака.

Ты, наверное, думаешь: вот сейчас автор скажет, как их перевоспитать. Рад бы, но нету такого рецепта, потому что эти двадцать неодинаковы. Кто-то еще не нашел себя. Его и перевоспитывать незачем – нужно помочь ему выбрать профессию по душе и по плечу. А другой в любом деле будет халтурить, это у него еще со школьной скамьи. Ты с товарищами терпел его в своем классе, а может, и покрывал порой, вот и получишь когда-нибудь благодарность в виде автомобиля с браком, радиоприемника с хрипом, туфель с отпадающими подошвами…

ГОСПРИЕМКА – ЭТО…

Ехал я на «Запорожце» в командировку. Автомобиль был еще в «грудном возрасте» – сделан месяц назад. Он бодро урчал, как сытый младенец, и подставлял весеннему солнышку свои коралловые бока. Мне хотелось говорить ему ласковые глупости, какие обычно говорят несмышленышам:

– У-тю-тю! Или:

– Агугушеньки-гугу!

Вдруг внизу сзади резко застучало, будто кто-то ударял по днищу кузова молотком. Я остановился, заглянул под автомобиль, но ничего подозрительного не увидел. Едва тронулся – снова стук. Голубое небо вмиг стало сереньким… Будучи пешеходом, я подтрунивал над автолюбителями: слишком болезненно реагируют на неполадки своих машин! А теперь я их понимал.

У механика, которого я отыскал в ближайшем колхозе, болели зубы. Под «Запорожец» он полез с неохотой. Вскоре оттуда раздался изумленный свист.

– Это ж надо! Да чтоб ему руки поотсыхали, тому «специалисту»! – гудел из ямы механик, забыв про зубную боль.

– А что там такое?

– Забивал крестовину молотком и расколол подшипник. Не слесарь, а горе на людскую голову!..

Еще многое потом ломалось в моем «Запорожце», но этот брак особенно врезался в память. И потому, что обнаружился раньше других, и потому, что был наглым, подловатым. Сборщик знал, что халтурит самым бессовестным образом, что подведет человека – возможно, инвалида, – но, как говорится, не дрогнула Рука.

Приехав через полгода на «Коммунар», я не расставался с мечтой найти этого бракодела. Не ругать его, не жаловаться начальству, а только в глаза посмотреть: есть ли в них хоть какой-нибудь просвет?

– Плюнь, – сказал Гена. – Ведь он работает в знаменитом механосборочном.

– Чем же этот цех знаменит?

– Именно браком. Таких парней, как твой с молотком, там хватает…

– Куда же смотрят контролеры ОТК? Они должны не выпускать брак из цеха!

Гена зашевелил усами: он всегда сердится, когда слышит наивные вопросы.

…В сборочном корпусе, рядом с косым конвейером, есть высокая большая будка с металлическим трапом. Стены у нее стеклянные. Это операторская. Отсюда начальник смены руководит сборкой автомобилей.

Я любил заходить в операторскую и смотреть с верхотуры, как течет автомобильная река. Но порой она останавливалась, будто вдруг замерзала, и начальник смены Слава Агафонов умело размораживал ее.

– Главный конвейер, почему стоим?

– Сломалась бензоколонка.

– Пока починят, заправляйте машины из ведра! Простое решение, молодой мастер с главного и сам бы додумался, но тем временем потеряли бы пару автомобилей. Слава неизменно спокоен, вежлив, от него так и веет надежностью. Кажется, что при любой остановке конвейера он найдет выход из положения.

Увы, это не так. И Агафонов бывает бессилен. Он дал мне полистать журнал учета простоев, пестревший записями: «Нет передней подвески», «Нет задней подвески».

ИНФОРМАЦИЯ КОМПЬЮТЕРА:

ТОЛЬКО В АВГУСТЕ 1986 ГОДА ИЗ-ЗА ОТСУТСТВИЯ ПОДВЕСОК СБОРОЧНЫЕ КОНВЕЙЕРЫ ПРОСТОЯЛИ 24 ЧАСА 06 МИНУТ. ПОТЕРЯНО 964 АВТОМОБИЛЯ.

Это свидетельство настоящего, заводского компьютера, с которым Агафонов общается через дисплей.

Обе подвески – переднюю и заднюю – делают через дорогу, в механосборочном цехе. В заднюю, между прочим, и забили молотком мою бедную крестовину. Я понял, почему контролер не заметил брак или посмотрел на него сквозь пальцы: что такое разбитый подшипник, если по вине цеха «Коммунар» терял десятки автомобилей в день!

На заводе привыкли, что механосборочный – одно из самых «узких» мест. И в душе относились к этой «узости» с пониманием: у них, мол, станки двадцатилетней давности – что с них взять? В среднем, каждые полтора года снимали начальника цеха, назначали нового, но дела от этого не улучшались. Девятым начальником за последние тринадцать лет стал незадолго до моего приезда Виктор Петрович Губко.

«Он по складу ума, характера – организатор-руководитель, – сказал мне о Губко генеральный директор. – Любую работу ему дай – и можешь туда не заглядывать». Но все же, думается, никакого чуда не произошло бы и в этот, девятый, раз, не пошли судьба начальнику цеха крепкого союзника.

Когда я осенью восемьдесят шестого впервые приехал на «Коммунар», там было много разговоров о госприемке. Четкого представления о ней никто еще не имел. Знали, что на заводе создается орган для борьбы с браком, независимый от генерального директора и даже от министра, а работать в нем будут опытные инженеры – их приглашают с «Коммунара» и с других предприятий города. Мнения об этом новшестве были разные – от «Давно пора!» до «Кому это надо?»

Однажды в столовой я попал в эпицентр спора. Защитник госприемки стоял в очереди передо мной, два противника – сзади. Я служил для них чем-то вроде нейтральной полосы.

– Много лет уговаривали друг друга работать качественно, – говорил Защитник, – но призывами все и кончалось. И вот наконец реальный шаг. От слов перешли к делу.

Дорогое удовольствие! – раздался за моим левым ухом голос одного из противников. – Лучших

специалистов сорвали с производства, поставили контролировать!

– Да! – пробасил над правым ухом его товарищ. – Слишком мы богатые! Госприемка будет дублировать ОТК – кому это надо?

Защитник тряхнул подносом:

– Давайте смотреть правде в глаза! Кто у нас типичный контролер ОТК? Девчушка или парнишка со средним образованием. Руководству цеха легко на них давить. «Вы правы, Маша и Федя, детали с брачком, но, поверьте нам, другого выхода нет! Не поставите же вы под угрозу выполнение государственного плана!» Могут и жестче сказать: «Надо, Федя! Не пойдешь нам навстречу – и мы тебе не пойдем!» Вот и сломался Федя…