Рам и Гау

Однако тревога оказалась напрасной: из-за кустов вынырнул молодой Ик, славившийся быстрым бегом. Ещё несколько коротких звуков, взмах руки — и женщины поняли: мужчины нашли стадо оленей, их надо загнать на обрыв, и в испуге они разобьются, падая вниз на камни у реки. Свежее горячее мясо, истекающее кровью, ещё лучше ракушек. И женщины радостно заспешили за Иком. Рама никто не позвал, никто о нём не вспомнил.

Ик вёл женщин уверенно, точно шёл по протоптанной тропинке с отметками. Они бежали долго и неслышно, не выказывая и признаков усталости. Наконец, Ик остановился. За кустами, не видимые неопытному глазу, ждали охотники орды. Их было мало, чтобы как следует окружить стадо оленей, поэтому они и вызвали женщин. Вскоре дикие крики огласили лес. Вся орда подхватила этот ужасный вой. Олени заметались в испуге. Крики неслись с трех сторон, оставался один путь — к реке, и обезумевшее от ужаса стадо понеслось по нему. Передние пытались задержаться на крутом обрыве, но задние, не видя обрыва, напирали на них. В несколько минут всё было кончено: олени ринулись: с утёса, разбиваясь внизу о прибрежные камни.

Раздались крики торжества, и люди, как обезьяны, карабкались по крутому склону вниз, старались скорее добраться до лежащей на камнях добычи. Мужчины были голоднее и злее женщин, с самого утра они, не зная передышки, охотились на крупного зверя. Теперь они кричали от радости: добычи было много, гораздо больше, чем им требовалось. Но это не беда, лишь бы не слишком мало.

Пиршество было в разгаре, когда к нему присоединились и матери, тащившие детей. Они не нуждались в проводниках, звериное чутьё уверенно провело их по лесу.

Загнав богатую добычу, орда оставалась около неё, пока хватало пищи, затем отправлялась на новые поиски.

Опьянённые дымящимся мясом, люди пировали. Гау так же резал, жевал и глотал огромные куски. Но наморщенный лоб показывал, что его занимает ещё что-то, кроме еды. Солнце перевалило за полдень, и уже явственно ощущался вечерний холод. Можно было расположиться на ночлег тут же, на ближних деревьях, ила на выступе скалы, для защиты от зверей, но Гау вдруг так ясно вспомнил яркие языки пламени на поляне. Он не думал, что костёр мог угаснуть без пищи за целый день, он представлял себе его горящим и всем телом стремился к весёлому теплу. И вот с резким криком Гау вскочил на ноги и взмахнул рукой. Это был привычный сигнал к походу, и его всегда слушались беспрекословно. Но поход — это поиски пищи, а чего же было искать сейчас, когда все рты жуют и руки по локоть засунуты в мясо? Наморщенные лбы, оскаленные челюсти, сдержанное глухое рычанье ясно показывали: орда готова взбунтоваться. Но Гау крикнул ещё повелительнее, взмахнул дубиной. За ним поднялась страшная фигура Урра, волосы на его голове и плечах взъерошились, точно грива. Урр без рыка, молча, оскалил зубы, сверкнули клыки. Медленно перекатывая тяжёлый камень в страшных лапах, Урр поводил маленькими горящими глазами, точно спрашивал, «с кого начинать?». Люди поднялись, медленные и взбешённые, не сводя глаз с окровавленных кусков мяса, покрывающих берег. И тут случилось опять непонятное: Гау криками и жестами, приказал им взять мясо с собой. Нести куда-то мясо, когда его можно съесть тут? На месте?

Люди недоумевали. Но воля к сопротивлению была сломлена. В пологом месте берега они выбрались наверх и, нагруженные, потрусили по лесу вслед за непонятным вожаком.

Гау тоже перекинул через плечо жирную четверть оленины, придерживая её рукой, вооружённой камнем. Палицу он нёс в свободной правой руке.

Орда неохотно следовала за ним.

Глава 3

Рам проснулся не скоро. Испуганный тишиной, он вскочил, кинулся за излучину ручья и завыл от страха. Но, увидев, что его покинули, тотчас же умолк: он твёрдо знал закон — не подавать голоса, чтобы не приманить врага.

Первым движением мальчика было бежать, догонять орду, но обоняние подсказывало, что женщины ушли давно, бежать одному по лесу, полному опасностей, страшно. Было холодно, вспомнилась поляна и ярко горящий, так приятно согревающий костёр.

Поэтому его вторым движением было бежать к костру. Наморщив лоб и оскалив зубы, Рам поднял с земли крепкую палку, напился из ручья, припадая ртом к прозрачной воде, встал, не вытирая воды, струившейся с подбородка, и окаменел: перед ним на кольцах хвоста, как на подставке, качалась большая змея. Её маленькие злые глаза смотрели на мальчика не мигая.

От змеиного взгляда каменеют птицы и маленькие зверьки. Но Рам был человек. Он очень испугался, но помнил: бежать нельзя, змея догонит. Значит, надо бороться. Тихо, тихо он поднял палку и резким ударом хлестнул ею змею сбоку так, как однажды при нём сделала его мать. Змея, извиваясь, упала на тропинку. Она шипела и крутилась на одном месте. И тут Рам, первый раз в жизни, испытал восторг битвы: он прыгал и хлестал змею ещё и ещё, много раз, пока она не перестала шевелиться. А затем нашёл большой камень, с трудом поднял его и размозжил змее голову. Мальчуган не удержался и громко вскрикнул от радости, но тут же опомнился, опасливо оглянулся: кто знает — что там притаилось в чаще? Однако змею нельзя оставить: ведь это еда и ещё какая вкусная! И, схватив добычу у самой головы, Рам, почти не скрываясь, побежал… Куда? К костру, там он уже чувствовал себя в относительной безопасности, бедный покинутый человеко-зверёныш.

Ходить одному по лесу ему ещё не приходилось. Опасна была встреча не только с дикими зверями, но и с чужой ордой: всякий чужак для любой орды — дичь, пища. Рам видал тому немало примеров… Дорога до поляны показалась мальчику очень длинной, он бежал, не останавливаясь, оглядывался, но змею держал в руках крепко.

Наконец за поворотом открылась поляна. Рам чуть не вскрикнул, увидав маленькие и далеко не такие яркие, как ночью, языки огня. Он сел, положил около себя змею и смотрел на костёр, пока не заболели глаза. Его жизнь наполняли три занятия: поиски еды, еда и сон. Главным образом — первое. А теперь, просто удивительно, еды оказалось столько, что искать её вовсе не нужно и… что даже есть не хочется. Спать тоже не хотелось. Это было что-то совсем иное. Маленький дикарь даже испытывал от этого беспокойство: как будто что-то надо сделать, а что — он не знает.

И вдруг Раму стало скучно. Вспомнились дети орды. Они не всегда обижали его, когда были сыты — играли… Рам сердито поддал ногой валявшуюся около костра ветку. Она подскочила и, перелетев через костёр, упала на другую сторону. Проворно обежав костёр, Рам опять подкинул ветку ногой. На этот раз она упала прямо на огонь, вспыхнула и загорелась. Сухие листья затрещали, огненными искорками поднялись над костром. Языки огня стали ярче. Раму понравилось. Он покидал в костёр все валявшиеся около него ветки. Расхрабрившись, отбегал к краю поляны, заходил даже за кусты орешника, разыскивая там валежник. Всё, что попадалось, тащил в костёр. Тяжёлые ветки бросал на полдороге, хватал и тащил другие. Так на поляне накопилась порядочная куча валежника, но и в костёр Рам накидал столько, что он разгорелся ярким пламенем. Каждую валежину Рам бросал в костёр с размаху и, когда искры взвивались, весело скалил зубы. Смеяться по-человечески он не умел.

Когда орда появилась на поляне, измученный Рам упорно тащил из лесу тяжёлую корягу, охал и сердито ворчал, напрягаясь изо всех сил. Коряга не двигалась: он тащил её, держа за верхушку, и растопыренные сучья цеплялись за каждую веточку орешника. Рам сам не понимал — откуда берётся у него такое страшное упорство: он плакал, рычал и тянул, обдирая себе руки.

Наконец он вырвал корягу из гущи орешника и подтащил её к костру. Последним усилием всунул её в огонь и сердито отвернулся. Костёр надоел ему, он устал, он хотел есть. Змею он съел уже давно.