Дорогие мои мальчишки

"Ты прекрасней всех на свете, поверь мне, - говорил ей Амальгама, - и я готов повторить это где угодно, хотя бы Ветры и разорвали меня за такие слова. Ах, если бы у меня было хоть одно из моих зеркал, я бы дал тебе поглядеть в него, и ты сама не могла бы насмотреться на себя!"

Но Мельхиора нигде не могла увидеть своего лица. Когда она выходила на улицу, король приказывал ей закрывать лицо покрывалом, чтобы народ не пугался ее уродства.

"Взгляни в мои глаза, - говорил ей Амальгама. - Разве ты не видишь, как ты хороша?"

"Нет, - отвечала Мельхиора, - я вижу в твоих глазах только любовь, которая заслоняет все и так же слепит меня, должно быть, как и тебя, и больше ничего не вижу".

Тогда пойди к пруду и посмотрись в него - вода скажет тебе правду!" воскликнул Амальгама.

И прекрасная Мельхиора побежала к пруду. Она наклонилась над его зеркальной поверхностью и стала смотреть на свое отражение. Но один из Ветров тотчас же прилетел сюда и принялся дуть на воду. Зеркало воды зарябило, и прекрасные черты Мельхиоры безобразно исказились. Она в ужасе отпрянула, закрыв лицо руками.

"Да, король прав, я действительно уродлива до крайности. Должно быть, Амальгама полюбил меня только из жалости".

Однако ей захотелось еще раз и окончательно убедиться в своем безобразии.

Если я так уродлива, ваше величество, - сказала она королю, - то почему бы вам не помочь мне самой убедиться в моем уродстве? Разрешите Мастеру Амальгаме изготовить лишь одно, хотя бы самое маленькое, зеркало".

Король не знал, что ответить. Он был не очень-то умен и догадлив, этот повелитель Ветров. Но хитрый Жилдабыл опять подсказал ему совет.

"Заставь его отлить неверное стекло, - сказал Ветрочет королю. - Пусть она полюбуется на себя в кривом зеркале".

Король позвал Амальгаму и сказал:

"Говорят, что ты очень скучаешь без своих стекол, Мастер. Я разрешаю тебе отлить одно зеркало, но только это зеркало должно быть кривым, и каждый, кто взглянет в него, пусть увидит себя в самом смешном, непривлекательном виде. И чем красивее человек, тем пусть страшнее выглядит он в зеркале. Пусть нос его перекосится и встанет поперек лица, глаза вылезут на щеки, рот расползется до ушей, а уши повиснут, как у собаки".

"Нет! Никогда! - отвечал Амальгама. - Мои зеркала не могут кривить душой перед лицом истинной красоты".

Король разъярился:

"Ты посмел ослушаться моего приказания! Ты хочешь попасть в вентилятор?.. Эй, ветродуи! Взять его!"

"Погоди... Сперва дай мне подумать", - сказал Амальгама,

Он помолчал несколько минут, потом, словно решившись и глядя своими ясными глазами в лицо короля, промолвил:

"Ладно, пусть будет по-твоему, я сделаю такое зеркало".

"Но не вздумай хитрить, - предупредил его король. - Сперва я сам взгляну в зеркало и проверю его на себе".

Амальгама пошел к себе в мастерскую, раздул огонь под горном, поставил тигель. Он отливал стекло три дня и три ночи. Еще три дня и три ночи гранил и шлифовал его. И он изготовил зеркало, лучше которого никогда еще не делал. Потом он доложил королю, что работа готова.

Король посмотрел на зеркало сбоку и сказал:

"Я не замечаю, чтобы поверхность его была кривой".

"В этом-то и весь секрет, ваше величество, - ответил Амальгама. - С виду это обыкновенное стекло. Не угодно ли посмотреться в него?"

Король взглянул на себя в зеркало, и так как был он несказанно безобразен, но уже много лет не видел себя в зеркале, то захохотал от восторга:

"Ты молодец, Мастер, я награжу тебя знаком Опахала! Ну и коверкает же человека твое зеркало! Смотри - нос поперек лица, глаза вылезли на щеки, рот растянулся до ушей и уши висят, как у собаки. Слава богу, что это лишь кривое зеркало".

И, уже ничего не опасаясь, Фанфарон приказал явиться Мельхиоре.

"Я выполнил твою просьбу, Мельхиора, - сказал король. - Вот самое правдивое зеркало, его сделал твой друг Амальгама. Взгляни в него и согласись, что я говорил тебе правду". - Так сказал король посмеиваясь.

Но едва Мельхиора взглянула в зеркало, она отшатнулась и закрыла рукой глаза, не сразу поверив им.

"Теперь, надеюсь, ты убедилась, какова ты?" - спросил довольный король.

"Да, теперь мне известно, какова я", - тихо произнесла Мельхиора и снова приникла к зеркалу, не в силах оторваться от него.

"То-то же, - сказал король. - Ну, теперь ты не будешь больше упрямиться".

И, повеселев, король позвал придворных и велел им всем глядеться в зеркало.

Министры и вельможи, ветродуи и начальники Печной Тяги смотрелись в зеркало и отплевывались:

"Ну и рожи у нас получаются в этом стекле!"

Им и невдомек было, что Амальгама изготовил зеркало совершенно прямое и верное. Только хитрый Жилда-был заподозрил что-то неладное. Он схватил зеркало, внезапно поднес его к лицу Амальгамы и увидел, что мастер отражается в стекле таким же ясноглазым, каким он был на самом деле.

"Смотрите, ваше величество, - завопил Жилдабыл, - негодяй обманул вас! Он изготовил зеркало с коварным свойством: наши лица и прекрасный лик самого короля стекло уродует, а лица Мастера и этой упрямицы оставляет неискаженными".

"Ну, не миновать теперь тебе вентилятора!" - сказал Мастеру взбешенный король. Он хватил зеркалом о каменный пол с такой злобой, что стекло брызнуло во все стороны, и стал топтать осколки.

Королевские ветродуи схватили Амальгаму. Его бросили в темный подвал, куда не проникало ни искорки света.

На другой день ослушника судил Совет Ветров.

"Признаешь ли ты себя виновным?" - спросил король.

"Я виновен только в том, - гордо отвечал Мастер, - что всю свою жизнь не искажал прекрасного, не скрывал уродства, не льстил безобразию и говорил людям правду прямо в лицо".

"В вентилятор его!" - закричал король.

"В вентилятор!" - повторили ветры.

Это была самая лютая казнь.

Амальгаму заключили в высокую башню одной из стен замка. Казнь была назначена на утро.

ГЛАВА 4

B поисках Синегории

Гай замолк.

- Что же случилось дальше? - спросил я нетерпеливо.

- Прекрасная Мельхиора... - начал было Арсений.

Но тут сигнальщики закричали "воздух". У командного пункта взвыла сирена. Под навесом посыпались со стола кости домино. Румяная подавальщица Клава промчалась мимо нас к щелям укрытия, опережая всех.

- Клавочка, самовар поспел, бежит! - крикнул кто-то из летчиков.

Клава выскочила из укрытия, схватила горевший яркой медью самовар гордость аэродромной столовой - и, как ни фыркал он, как ни плевался, утащила его под скалу.

Немцы шли от солнца. Крылатые тени ударили нас по глазам.

Ды-ды-ды-ды!!! - оглушительно зачастили счетверенные пулеметы.

Даранг-даранг-даранг! - задергались скорострельные зенитки.

Мы едва успели добежать до щели, как над нами, переходя с тонкого свиста на тошнотворный вой, что-то прог сверлило воздух и, покрывая все тяжким, стопудовым обвалом, ахнулось оземь на аэродроме. Потрясенная округа долго не могла прийти в себя, и каждое ущелье спешило скорее сбыть подальше этот ужасный, не вмещающийся в мире гром. Только мы подняли головы, как земля снова судорожно забилась под нами, и стало темно от взброшенных к небу камней. И в эту минуту я увидел, как Арсений Гай вскочил и, сгибаясь, побежал к своей землянке.

- Я сейчас... термометр снять...

Ложись!..

Поздно... Бомба рассадила до основания скалу возле метеорологической станции. Когда мы подбежали туда, на мху и расщепленных бревнах блестели капли ртути.

Я бросился на колени, подвел руку под тяжелое, большое тело Гая, лежавшего ничком, повернул его лицом к себе. Он посмотрел на меня словно очень издалека, губы его разжались, но зубы оставались стиснутыми, и сквозь зубы, чуть слышно, он проговорил:

- Если доведется... встретите если... зеркало...

Он попытался нашарить карман на груди, но пальцы у него свело, и рука на полпути вывернулась ладонью вверх. Я осторожно вынул у него из кармана гимнастерки зеркальце, раскрыл, приложил ко рту Арсения. Стекло не замутилось. Зеркальце оставалось ясным. И говорить больше было не о чем.