Андрейка

Потом Андрей задумывается.

- Ты о чем, Андрей?

- Да так. Лесной я, дед, дикий, да? Талип говорит - я дикий, раз обругал врача.

Заходит врач (я уже ей рассказал про Андрея и извинился за него), Андрей заслоняет меня и сжимает острые кулачки. Нина Николаевна отступает и говорит ласково:

- Андрюша, давай знакомиться, ты ведь хороший мальчик.

- Не буду.

- Отчего же не будешь?

- Так, ты ехидная.

Нина Николаевна рассмеялась и сразу посерьезнела.

- Отдайте мне мальчика.

- Берите, если пойдет, - и в шутку подталкиваю Андрея.

Упирается:

- Ты, че, дед?

Я прижимаю пацана к себе.

Нет, не умею я разговаривать с детьми. Не могу даже Андрею объяснить, почему плачут в печи сырые дрова.

- Они же плачут. Я же слышу, а ты не слышишь. Как-то тоненько. Ты оглох, дед, да?

В субботу Славка и Талип вваливаются в палату. Вот не ждал. Я уже двигаюсь вовсю. Талип сует мне телеграмму.

- Дед, бригадиршу встречать надо из Москвы, - говорит он.

На шум заходит врач Нина Николаевна.

- Шапки-то хоть бы сняли, - говорит она.

Талип стаскивает с головы треух, обращается к ней:

- Дохтур, обратно потащим деда?

- Ох ты нехристь! - смеется Нина Николаевна.

- Даже очень верный, - отвечает Талип.

Славка помогает мне надеть валенки и шубу.

Мы прощаемся с доктором, с няней - пожилой, ласковой женщиной.

Когда подъехали к палатке, вертолет уже ввинчивался в небо.

Славка помахал ему рукавицей. На площадке величиной с футбольное поле толпились люди. Чувствовалось оживление. По случаю гостьи был накрыт стол.

Димкина жена в короткой юбке и ботинках жалась к печке и удивлялась, как мы живем.

А ребята рады, не знают, куда и посадить гостью. Наперебой ухаживают, расспрашивают. Андрюха тянется ко мне, исподлобья взглядывает на незнакомую тетю.

Около печи сегодня двое дежурных, и нет отбоя от помощников. На первое лапша с глухариными потрохами, на закуску маслята. Запахи - аромат лесной. Над всем колдует Талип.

- Остатки сладки, - прищелкивает он языком и обжаренные грибы ставит ножками в мясной фарш со сливочным маслом и всякими специями.

Грибы стоят в фарше, свеженькие, матрешками. Сохраняет грибы Талип по своему рецепту. Собирает маслята один к одному, ни одного переростка. Чистит. Разогревает до кипения подсолнечное масло и бросает в него грибы. Когда они зарумянятся, укладывает их в стеклянную банку и заливает сливочным маслом. Перед употреблением отваривает. Мясо глухаря или курицы пропускает через мясорубку, фарш заливает крепким со специями отваром, размешивает и ставит грибы в этот фарш. Закуска готова.

Зайца Талип готовит тоже не просто. Отмачивает его в воде, потроха обжаривает с луком, добавляет перец, лавровый лист, мелко нарезанную морковь, картошку, лук, все это перемешивает и начиняет зайца. Потом кладет его в жаровню на спинку, сверху прикрывает в два ряда нарезанной очищенной картошкой, подливает на дно немного воды, плотно закрывает крышкой и ставит на вольный жар. Как только картошка готова, все можно подавать на стол. К зайцу годится мороженая брусника, а еще хорошо запивать его соком из жимолости.

За обедом настроение приподнятое. Разговоров за столом не оберешься. Всем интересно знать, что там, на материке. Каждый старается обратить на себя внимание - сказывается присутствие женщины. Галя тоже смеется, и мне кажется - чересчур громко. Наконец она замечает притихшего Андрея.

- Мальчик Андрюша, - говорит Галя, - иди ко мне. Пойдешь к нам в дети?

Андрей жмется ко мне. Так уж сразу и в дети. Что-то мне в этой Галке не нравится, а что - сам не пойму.

Выхожу на улицу.

- Ты куда, дед? - увязывается Андрей. - Я с тобой.

- Хочу подышать.

- А я тогда в танк залезу, ладно?

- Ладно.

И Андрей полез в вездеход.

Солнце уже скатывалось по щербатой гриве хребта. Вот и упало между гольцами. Сиреневые тени на снегу почернели. По угорью под самым небом шагают опоры высоковольтной линии - в прошлом году их не было. Наледь лежит неостывшей стопкой блинов. Парит.

Вдохнул глубоко. У меня такое ощущение, будто я барахтаюсь в стремительном потоке. И мне вспомнилось, как эвенки выбраковывают собак; бросают щенков в воду: выплыл - годится, утонул - не жалеют.

Справа от меня вдруг показалось светило. Луна? Откуда? Сворачиваю на свет. Подхожу. Прожектор и наша палатка. Наверно, Славка развернул и включил его. Лыжи, воткнутые в снег, стоят вопросительными знаками. Вхожу. Вот черти, почти все как ни в чем не бывало спят. Только Талип что-то строгает около печки да Славка сидит. Славка ставит на стол кусок теплой оленины, чайник, соль в изоляторе.

- Подождали бы еще час - пошли бы искать, - говорит он.

Кто-то сильно захрапел. Талип посвистел, перевернул спящего на бок.

Сижу за краешком стола, длинного, как платформа, ем.

Талип тихо, гнусаво поет татарские песни.

- Что мастеришь? - спрашиваю.

Талип смотрит на меня пристально, гнет через колено деревянную пластинку.

- Лыжи мужику. Ты ведь, дед, днем как сова: не видишь, какими глазами смотрит на тебя этот "заклеп" Андрейка, когда ты уходишь.

Славка сгребает стружки и кидает в печку, огонь жадно хватает их. Отсвет бежит по палатке, выхватывает на другом конце закуток, сооруженный бригадиром из одеял.

- Давай, Славка, банки-склянки собирать. Завтра продукты таскать надо, - говорит Талип и вытряхивает на стол кассу.

Талип у нас еще и котловой. Должность эта выборная, деньги бригадные неприкосновенны. Выборы проходят при полном составе бригады. Толковый котловой, говорят на ЛЭП, стоит звена. Здоровье и производительность - в тарелке.

В день получки ребята сдают деньги котловому. Сумму определяет бригада. И он ведет все хозяйство на кухне: закупает продукты, составляет меню. Деньги, интендантские бумаги, тетрадь для записей хранит Талип в банке из-под сухого молока, постоянное место которой на столике возле кровати.

Одолжить у Талипа нельзя: свои отдаст - пожалуйста, рубаху снимет бери, но к общественным не прикоснется. А шибко приставать будешь схлопочешь по шее. Но вот если ты новичок и без денег, то не беспокойся: Талип поставит на довольствие, прокормит, ни слова упрека не услышишь. Или, скажем, гости приехали - всегда пожалуйста.