Дик с 12-й Нижней

Но по городу разъезжать неинтересно - лучше выехать на золотую дорогу и катить, катить...

Ветер свистит в ушах, скорость страшная, но он привык. Руки спокойно держат баранку. Нога - на педали. В случае чего - тормоз.

И вот, пожалуйста, именно этот случай: дорога перекрыта шлагбаумом. Шлагбаум выкрашен в полоску, но золотой. Сейчас должен пройти поезд.

Гудит паровоз. Из окон вагонов высовываются пассажиры. "Это Дик Гордон-младший. Это знаменитый Дик Гордон! - говорят они. - Это он в своей золотой машине катит по своей золотой дороге. Трижды ура Дику Гордону-младшему! Гип-гип ура Дику Гордону!.."

Трах!.. Середина походной койки, на которой лежит младший Гордон, провисает. Вот же проклятая! Койка никогда не была ни в каких походах, но неприятностей доставляет массу.

Дик слезает на холодный пол, поправляет подогнувшуюся ножку и чихает. Срочно нужен платок. Он нащупывает на стуле свои брюки, достает платок, а заодно проверяет, на месте ли десять центов. Да, монетка в кармане. Здорово заполучил он ее вчера!

ДАЙМ В ЛЮКЕ

Забравшись под одеяло, Дик стал перебирать в памяти историю с монеткой. Надо же было случиться, что он так удачно попался вчера на глаза человеку, который уронил дайм в люк водостока.

Дайм - это не мало, это десять центов. И вот человек шел по Бауэри-стрит, впереди Дика, и уронил дайм.

Дик даже не видел, как это случилось. И он, конечно, прошел бы мимо. Да и прохожий мог бы чертыхнуться и тоже пойти своим путем. Но он поступил иначе. Он, видно, решил, что чем монете так пропадать, лучше кому-нибудь добро сделать. А тут как раз Дик подвернулся. И человек окликнул его:

- Эй, парень, хочешь дайм?

- Хочу, - сказал Дик.

- Ну так считай, что я его специально для тебя уронил. Вон за решетку закатился... Выудишь - твой.

Монетка была видна. Дик поблагодарил хорошего человека и принялся за работу. Он знал, с чего начинать. Тут все зависело от веревки и чуинггама жевательной резины. Имея то и другое, достать дайм из люка - плевое дело.

Бечевка нашлась. Для чего-то он ее сунул на днях в карман. А жевательной резинки не было. Но зато были два цента.

Один цент - одна пластиночка чуинггама. Дик купил две пластинки и обе сунул в рот.

От усиленной работы заныли челюсти, но Дик жевал, жевал... Когда резина окончательно размягчилась, он вынул изо рта клейкий комок, привязал к веревке и стал с его помощью выуживать десятицентовую монету. Счастье, что мальчишек поблизости не было, - никто не мешал. Что же касается взрослых, то они проходили мимо, не обращая на него внимания.

Правда, без полисмена не обошлось. Разгуливавший по Бауэри-стрит коп - так зовут в Нью-Йорке полицейских - задержался перед решеткой люка. Он стоял над Диком - громадный, грузный, в синем мундире, с заложенными за спину руками. Пряжки и пуговицы отражали солнце, как маленькие прожекторы.

Дик, сидя на корточках, снизу вверх с опаской посмотрел на великана, но решил не уходить. В конце концов, в чем дело? Всему миру известно, что ни один коп не имеет права мешать людям зарабатывать деньги. Вот он, Дик, первый увидел упавшую в люк монету, первый занял место у решетки, чтобы раздобыть ее, и никто не заставит его уйти отсюда. Он не уйдет, хотя бы коп самого мистера президента привел.

До мистера президента дело не дошло. Полисмен, видно, решил не беспокоить президента. Во всяком случае, он еще минуты две постоял над Диком, потом, так ничего и не сказав, величественно удалился.

Кто знает, может быть, глядя на Дика, он действительно считал, что человеку не следует мешать заниматься делом. Каждый в Нью-Йорке добывает деньги как может и как хочет.

Дик смотрел вслед полисмену, пока толпа пешеходов не скрыла рослую фигуру. Копы попадаются разные. Бывают ничего, добрые. А бывают будто даже и не люди. Так, механизмы какие-то. Он был еще маленьким, когда два великана в синих мундирах молча появились в их доме, молча стали выносить вещи на улицу. Дик плакал, а ма сначала крепилась, но потом не выдержала, дала себе волю. Ох, и досталось полисменам! Как их ма только не называла! И извергами, и бесчувственными истуканами, и еще по-всякому.

Копы делали вид, словно ничего не слышат, только шкаф, в отместку, спустили по лестнице так, что дверцы вывалились и нижний ящик разлетелся на куски. А потом, когда в квартире стало пусто, они сказали матери: "Уходите, миссис", заперли за нею дверь и отдали ключ мистеру Бринку, тому, который и сейчас управляет дюжиной домов на их улице и который даже недели не даст людям отсрочки, если им нечем уплатить за квартиру. Он звонит в полицию, и из полиции приходят копы и делают свое дело.

Словом, Дик вместе с ма остались на тротуаре. Мать села на диван и взяла его на руки.

Под вечер пришел отец. Он ходил по объявлениям, искал работу. Вид у него был совсем убитый. Ничего не сказав, он сел на диван рядом с ма. Но мать сумела его ободрить. "Хелло, Джо! - сказала она. - Ты случайно не принес нам сто тысяч на мелкие расходы?" Отец улыбнулся и погладил ее по плечу. "Ты молодец, Мей! - сказал он. - Как-нибудь выкрутимся..."

Потом Дик и мать пошли ночевать к соседям, а отец остался на улице: кому-то надо было присмотреть за вещами.

На следующий день они пристроили вещи у знакомых и недели полторы ночевали где придется. А потом сняли квартиру - ту, в которой живут сейчас. Деньги на нее одолжили понемножку у всех, у кого только можно было. Ну, а еще немного погодя отец поступил на меховую фабрику, и стало лучше.

Но копов Дик все равно не любит. Он помнит, какие каменные лица были у тех двух, когда они выставляли мать и его на улицу. Полисменов, должно быть, никто не любит. Рыжий Бен, брат рыжего Майка, говорит про них так: "Даже когда люди превратятся в ангелов с крылышками, полисмен все равно останется гнидой". Он ловок на язык, рыжий Бен. Как скажет, так будто гвоздь в стенку вколотит надолго запоминается.

В общем, коп ушел, а Дик продолжал орудовать удочкой, но сначала все неудачно. К чуинггаму прилипали какие-то окурки, щепки...

Пришлось немало повозиться, прежде чем дайм удалось подцепить.

Сунув монету в карман, Дик, очень довольный, отправился домой. Как-никак, он сделал хорошее дело: на двух центах десять заработал. Это куда выгоднее, чем газетами торговать. С газетами сколько побегаешь, пока дайм заработаешь. А тут: пожевал чуинггам, повозился у люка - и пожалуйста: десять центов в кармане! Может быть, стоит, как некоторые делают, специально ходить от решетки к решетке и высматривать, нет ли на дне чего подходящего? Ведь в эти люки люди, он слышал, иногда часы и кольца роняют. А часы бывают разные. Да и кольца тоже. Вдруг, например, какая-нибудь богатая миссис возьмет да потеряет золотые часики с золотой браслеткой или кольцо с большим бриллиантом... А он это возьмет да вытащит...

Размечтавшись о выуживании с помощью чуинггама золотых часов и колец с бриллиантами, Дик поворочался с боку на бок и затих. Сон наконец сморил его.

Глава вторая. УТРО УДАЧ И НЕУДАЧ.

РУКИ САМИ ОТМЫЛИСЬ

Утром Дик проснулся поздно. Собственно говоря, он бы еще спал. но мать не дала. Она стала трясти его и трясла до тех пор, пока Дик не дрыгнул ногой и не подлез головой под подушку.

- Пресвятой Колумб! - сказала ма. - Этот мальчишка готов до полдня нежиться в кровати! Должно быть, он ждет, чтобы горничная подала ему какао в постель, должно быть, ему кажется, что он молодой Рокфеллер и что у него двести тысяч в жилетном кармане.

Пока мать вспоминала Колумба и говорила о горничной и какао, Дик делал вид, что спит. Ему до смерти не хотелось подниматься. Но услышав про миллионера Рокфеллера и жилетный карман, он быстро высунул из-под подушки всклокоченную голову. Ма попала в самую точку: двести тысяч - не двести тысяч, но кое-какие денежки у него завелись. Не узнала ли о них ма? Не выпала ли монета?

Дик протянул руку за брюками. Он делал вид, будто собирается одеться, а на самом деле проверил карманы. Нет, все в порядке, дайм на месте.