Человек с горящим сердцем

— Угадал, злорадствует тот. — А оттуда по наплавному мосту в гавань Попову Балку. Там ведь грузят зерном заграничные суда?

— Там. Ну и взял бы извозчика! И я бы...

— Извозчика? — ухмыляется Федор. — У тебя деньги казенные и подлые, а у меня трудовые, честные.

Шпик изнемогал от злости и усталости.

— На кой тебе эта гавань, что там делать?

Федор на ходу вытаскивает из кармана местную газету и читает:

— Вот... «Объявляются торги на отдачу в содержание буксирной переправы. С кондициями по этому предмету можно ознакомиться у корабельного смотрителя таможенного округа в присутственные дни».

— Врешь ведь... Сказал бы правду: из Марселя на греческом судне «Анисия» прибыла нелегальная литература. Не втирай очки!

Сергеев понял: охранка знает о нем больше, чем он предполагал. Надо уходить в подполье, пока не поздно.

Лишь ночью, когда Федор уходит в рабочие кварталы, обессиленный Бородавка отстает. Даже вооруженные чины полиции боятся показываться в Слободке. Ухлопают, и концы в воду — река- то рядом! Чертов «Хлястик»!.. Пусть бы и впрямь уехал. Хоть ноги отдохнут.

Вскоре, посоветовавшись с угрюмым Чигриным, Сергеев действительно «уехал» из Николаева. Расплачиваясь с дворником, он сетовал на постигшие его здесь неудачи и поздно вечером сел на пароход «Орион», курсировавший меж Одессой и Херсоном.

Увидев на дебаркадере провожавшего его Шкребу, Федор подмигнул и прошел в свою каюту. Рано радуешься, крапивное семя! Конечно, на пароходе его сопровождает другой шпик — он-то и передаст подпольщика из рук в руки губернскому филеру в Херсоне. Но Федор с Чигриным и Уховым предпринял необходимые контрмеры.

Когда сходни загрохотали на первой от Николаева пристани — у Богоявленского посада, селения рыбаков, — Федор, в поварском фартуке, с белым колпаком на голове, с пустым ведром в руке, вихрем промчался мимо прикорнувшего на диване филера. Выскочив как угорелый на палубу, он отстранил от трапа помощника капитана:

— Позвольте, позвольте, сударь! Успеть бы добыть для их сиятельства живую стерлядку.

— Поторапливайся, куховар! — бросил ему вдогонку помощник. Вот и знай, что на их пароходе совершает вояж какой-то граф! А ресторанные ловкачи уже пронюхали.

Федор трясся в бричке по кочковатой дороге на Николаев. Рядом с ним Ухов помирал со смеху:

— Ловко мы их, лопухов зеленых, обстряпали! В Херсоне утром хватятся — ан птички-то нет.

Недели три Федор отращивал в домике Шалимова бородку. Борисов и Котелевец не знали о возвращении Виктора в город. Охранка тоже за эти дни успокоится, вычеркнет его из списка поднадзорных.

В один из дней Федор вышел на улицу, одетый грузчиком. Смешливая Тоня охнула изумленно:

— Товарищ Виктор, вас нипочем не узнать!..

Выступив утром перед забастовщиками с элеватора, а после обеда — на мукомольне Уманского, Федор сильно проголодался. Долго выбирал в портовой харчевне еду подешевле и посытнее.

— Значит, так, — сказал он половому. — Щи рубленые и тащи-ка «царские котлеты» из собачьей радости да хлеба побольше.

Половой скрылся на кухне, а Федор поднял глаза от замысловатого меню и... остолбенел.

Из-за соседнего столика на него иронически посматривал Шкреба.

Ни один мускул на лице Сергеева не дрогнул. Отведя от филера глаза, он принялся изучать буфетную стойку с разноцветными бутылками, пухлых амуров на потолке. В первый же день провал!

С приездом, Виктор Иванович, — тихо молвил Бородавка. — Как путешествовалось, как подпольные делишки?

Федор молчал. А филер подсел к нему:

— Не признаешься, Хлястиков? Нехорошо! А я вот обрадовался тебе, как сыну родному. Поговорим? Так сказать, по душам.

— Я вас не знаю... Ошибся, дядя! Бывает.

— Это я-то ошибся? — осклабился Шкреба. — Верно, замаскировался ты не худо, только голос изменить не смог.

Еще издевается, скотина! Запираться, конечно, смешно... И Федор зло бросил:

— Паш-шел вон, Шкреба! Дай спокойно поесть. О чем можно говорить с тобой? Никогда тебе не стать настоящим человеком.

— Чего лютуешь? — миролюбиво вымолвил филер. — Да я на вашу милость случайно наткнулся. И следить сейчас за тобой не собираюсь. Даже если прикажут... Не веришь?

— Неужто бросил искариотово ремесло? Или выгнали?

Шкреба задумчиво водил корявым пальцем по лужице пива, разлитого на столе:

— Ни то, ни другое. Забастовали мы... Да-с! Чем мы хуже мастеровых? Надеемся — сдастся начальство! Охотников-то на наше дело — раз-два, и обчелся. Пусть поищут дураков.

Федор изумленно разглядывал новоявленного «забастовщика».

— А не брешешь, Бородавка? Уморил! Какие же ваши требования?

— Не шуми. — Выждав, пока служитель расставил перед ним тарелки с едой и удалился, Шкреба с достоинством пояснил: —Работать не более десяти часов в день, оплачивать извозчиков, не бегать за вашим братом в дождь и стужу. Конечно, прибавка жалованья, вежливое обращение... Мало?

Федор онемел. Вот негодяи! Применить испытанное оружие из арсенала классовых боев пролетариата? Чудовищно! Стоит удовлетворить требования филеров, как они с новым рвением возобновят свое подлое дело. Впрочем...

И тут Сергеева осенило. А что, если эту затею полицейских ищеек использовать в интересах николаевского подполья?

Изобразив на лице некое подобие сочувствия, Федор забарабанил пальцами по столу:

— Нда-а... Не худо придумано! Только провалится ваша затея. И зубы вам поручик Еремин пересчитает. Как пить дать!

— Не дай бог! — упал духом Шкреба. — Это почему же? Все предусмотрено... У рабочих получается, а у нас не выйдет? И мы изучили всю вашу механику... Куда господину Еремину без нас?

«Изучили»... А, чтоб вас холера взяла, подонки!»—ругнулся про себя Федор, а вслух скучающе произнес:

— Чтобы выиграть стачку, нужна солидарность, единодушие.

— Штрейкбрехеров нет и не будет, — бодро произнес шпик.

— Нет, говоришь? — сощурился Федор. — Да вас всех, по копейке на фунт сушеных, давно заменил один подлец из наших. Кто? Сами знаете... Нужны вы поручику, как прошлогодний снег! Он располагает теперь информацией не о каждом отдельном подпольщике, а обо всей организации. Уволят вас из полиции, да и конец делу. Провокаторы обходятся дешевле... Ясно тебе или разжевать, как эту «царскую котлету»? — И он с аппетитом принялся за еду.

Шкреба растерялся. «Хлястик» прав.

— Что же нам делать? — не скрывал отчаяния шпик и со стоном хрустнул ревматическими пальцами. — Бровастый никогда к нам не пристанет.

Федор торжествовал. Обезоруженный шпик — занятное зрелище! Наконец-то он ухватился за нить тайны. Бровастый... Кто это?

И в тот же миг ему вспомнилось бледное лицо Семена Котелевца с густыми, сросшимися на переносице бровями. Сергеев содрогнулся. А вдруг, это лишь адская выдумка филера Шкребы? Но если Котелевец... Такие в тысячу раз хуже открытых врагов!

Обдумав еще раз возникший план, Федор сказал сурово:

— Ваше дело гиблое, господа шпионы. — И, чуть помедлив, добавил : — Однако есть выход, один-единственный выход. Но...

— Говори, Хлястиков, говори! — встрепенулся Бородавка.

— Дайте нам доказательства работы предателя на охранку, и мы уберем из города вашего конкурента.

Шкреба понурил голову. Далеко же он зашел, выдавая подполью служебные секреты! Но как теперь отступать?

И все же он отверг предложение:

— Лучше удавиться.

— Тоже неплохо, — удовлетворенно качнул головой Федор. — А что касается предателя, то наша кара настигнет его и без вас! Словом, считайте себя уже уволенными. — И Федор снова принялся за еду. — Котлетки-то и впрямь царские! Подкрепляйся.

Удрученный Шкреба отодвинул тарелку:

— Говори, злодей, как мы можем помочь вам?

— Не вы нам, а мы вам, — издевался Федор. Подобрав с тарелки корочкой хлеба подливу, он добавил: — Сущая безделица! Нужна расписочка Бровастого в получении гонорара у Еремина. Такой пустяк добудете в шкафу делопроизводителя. Как — учить не стану.