Черновой вариант

- Почему именно в оптико-механический? Тебя что, оптика интересует?

- При чем тут оптика? Просто я хочу поступить в технический вуз. Непонятно?

Ей надоели мои приставания, а я прицепился, потому что меня в самом деле волновал разговор.

- Их ведь много, технических. Почему в оптикомеханический обязательно?

- Потому что оптико-механический моя сестра кончала.

- А где теперь сестра, что делает? - Я торопливо и настойчиво допрашивал Черепанову, а она словно и не понимала вопросов.

- Как - что делает? Инженером работает.

- А какие у нее обязанности?

Черепанова аккуратно положила трубочку на промокашку и посмотрела на меня, как на идиота.

- Инженерские, разумеется. Ты дурак или только прикидываешься?

- Дурак, а что? - Я потерял и к разговору и к Черепановой интерес. - А ты как, вообще-то времени зря не теряешь? Бережешь время?

- Стараюсь беречь, - сказала Черепанова. - Мотай отсюда.

- Время ты, может быть, и бережешь, но в жизни, наверно, много теряешь. У тебя ведь на размышления ни минутки не остается, а?

Лицо у Черепановой стало обиженным и детски простодушным.

- Володя, ну чего ты привязался? Чего тебе нужно?

- Умрешь с тобой от смеха, - сказал я презрительно и пошел к двери. Кишочки надорвешь.

Неужели Тонина не может раскусить Черепанову?

Неужели она не видит, что я лучше Черепановой и больше достоин хорошего отношения? Вот заболею на полгода, и пускай общается с Черепановой, Надькой Савиной, Ковалем. Пускай общается на здоровье.

13

Язык мой - враг мой. Знаю, что про Тонину нельзя говорить, особенно с Капусовым, и все время стараюсь навести его на разговор о ней.

Тонина пришла в новом платье, веселая. Во время каникул я думал о ней ежедневно, ежечасно, но во сне видел ее довольно редко. Я устал от нее. Я хотел ее забыть и думал о ней. Надеялся: пока ты не забываешь, силой твоих мыслей тоже не забыт. Ведь существуют же какие-то ниточки духовной связи.

Первую часть урока я тщательно делал вид, что не слушаю Тонину, трепался с Ковалем. Потом взял газету и уткнулся в нее, будто читаю. Любой другой давно бы выгнал меня из класса. А Тонина лишь выразительно посмотрела и сказала совсем не сердито:

- Володя, сейчас же перестань мне мешать.

- Сейчас перестану.

Сам остался доволен своим ответом, изобразил нарочитую внимательность и даже ручки сложил. Только успокоиться я уже не мог. Начал подавать реплики.

Все вокруг смеялись. Я был в ударе. Смеялась и она и смехом совсем особенным, покровительственным и чуть торжествующим, словно поощряла необыкновенного ребенка. "Ну, что вы скажете? Я же вам говорила... Ну, как он вам нравится?.." Меня это не только не обижало, но придавало уверенности.

К концу урока она достала пачку наших сочинений.

Моей тетради в стопке не было. Я не написал сочинение и не сдал. Тема сочинения: "Мой идеал". Перед самым звонком Тонина сказала:

- А ты, Володя, после уроков зайди в учительскую.

Я зашел. Она говорила со своей дочкой по телефону.

Дочери пять лет. Зовут ее Юлька. Мне бы хотелось на нее посмотреть.

Тонина манит меня рукой.

- Почему ты не сдал сочинение?

Я пожимаю плечами. Мне разрешается покапризничать.

- Я такого сочинения писать не буду.

- Почему же? - Говорит она мягко, даже ласково. - Напиши, о чем ты мечтаешь, каким хочешь стать, какие черты тебе нравятся в других.

Я молчу.

- Напиши о тех, кого ты любишь. Ведь ты любишь их за что-то.

- Это ужасно - любить за что-то. Я люблю просто так, ни за что. Кажется, я излишне горячусь, но уже не могу остановиться. - Кто же по-честному напишет такое сочинение? Никто ведь наизнанку себя выворачивать не станет. А общие слова я писать не буду.

Общие слова пускай Черепанова пишет. Она корифей по общим словам.

- Ну ладно, - говорит Тонина. - А о чем бы ты хотел написать? Ты ведь любишь живопись? Напиши об этом.

Как все просто. Двоек мне не ставят.

К нам подходит завуч и елейным голосом говорит:

- Ну, как ваш любимый ученик?

- Мой любимый ученик отказывается писать общие слова, а я ему за это не хочу ставить двойку.

Пускай напишет о чем-нибудь своем. А у него есть о чем написать. Он у нас большой специалист в живописи.

Я и раньше замечал в ее голосе, поступках, разговорах желание сделать меня в глазах других лучше, чем я есть, защитить меня, нелепого в своей любви.

И я вдруг понял: вместе со мной она что-то свое защищает. А может, она знает о моей любви к ней и со мной в сговоре? Она старается со мной вместе скрыть это от чужих глаз. А может, я навыдумал себе все это?

Из школы мы выходим вместе. Я неудачно пытаюсь открыть перед ней двери. Я весь какой-то неловкий, не знаю, куда деть руки, ноги, и шея задеревенела.

Больше всего я обеспокоен тем, что она думает обо мне. Она так мало меня знает. Как она может судить, что я за человек, а значит, и любить меня? И я все время стараюсь сообщить ей побольше о себе.

Мне кажется, она меня для своего удобства создала, какого хотела: способный ученик, немного нахал, избалован вниманием взрослых, имеет свои довольно завиральные мнения и идеи, впрочем, как и положено в его возрасте. Мне это даже льстит, и я старательно играю свою роль, чтобы не разочаровать Тонину и не поставить в тупик.

У людей есть способность наделять других своими качествами и не видеть им не присущих. И я такой же, я ведь тоже вижу Тонину такой, как мне хочется, как мне ближе и понятнее.

Так каким нужно быть - для каждого другим или для всех самим собой?

Я окончательно запутался.

Теперь иду рядом с ней и мучительно думаю, как бы упомянуть, что на каникулах я прочел "Деревушку" Фолкнера.

- У вас бывает, что вы забываете сюжеты книг? - спрашиваю наконец. Год назад прочел Фолкнера и забыл начисто.

И ведь это правда. Забыл, в чем там дело.

- Ты, наверно, очень много читаешь, - говорит она, - но это тоже неплохо. У тебя идет процесс накопления. А отбирать будешь позже. Сюжета ты не помнишь, но ты вынес мысль, ощущение, аромат книги, правда?

- А интересно, почему люди читают книги, волнуются, переживают? Для чего вы читаете?

На минуту мне показалось, что она скажет, как отец когда-то: "Не задавай глупых вопросов". Но она ответила: