Ксанкина бригантинка

— Да, переделаешь его, — угрюмо возразил Валерка.

Но Ахмет уже не слушал. Он молча ушел за хворостом.

Ребята ни слова ему не сказали. Они знали, что отец Ахмета погиб при тушении степного пожара, а мать умерла.

В лесу шел сердитый треск. Это Ахмет ломал сучья. А возле костра сидели молча, насупившись. И только первые созревшие в костре картошины разрядили обстановку. Каждый стал выкатывать палочкой из золы картошку и, обжигаясь, есть вместе с хрустящей румяной кожурой. Валерке дали вдобавок кусок колбасы, ломтик сыра, яйцо и котлету. Он смущенно держал все это в руках и не спеша откусывал то от одного, то от другого кусочка, хотя мог бы все проглотить в один миг. Вернулся Ахмет, бросил огромную охапку хвороста в костер, молча сел рядом с Валеркой и тоже взял картошину, наверное даже не заметив, что Атнер подкатил ему самую большую и румяную. А потом, когда съели всю картошку и выпили весь запас воды, снова стали разучивать песню.

Валерка подпевал, и ему казалось, что он давно знает этих замечательных ребят и никогда с ними не расстанется.

Сергей Георгиевич Орлов попал на должность директора школы-интерната совершенно случайно и неожиданно для себя. Жил он после войны в Крыму, работал учителем, преподавал математику и физику. Жена, биолог, тоже учительствовала. Однажды в летние каникулы поехали они в Подмосковье на пятидесятилетие брата Сергея Георгиевича, который работал секретарем райкома. Получилось так, что прибыли они только в самый день рождения, заявились к восьми утра. А юбиляр уже сидит в «Волге», собрался на работу ехать.

— Ты мог бы хоть сегодня остаться дома? — спросил Сергей брата.

— Нет, не может! — сердито ответила за Федора жена. — Он и днем и ночью на колесах!

Гости тут же на ходу поздравили юбиляра, Сергей по праву старшего потянул Федора за уши, перевел от фырчащей машины к порогу, вполне уверенный, что на том и кончится поездка брата. Но когда юбиляр объяснил, куда и зачем собрался в такую рань, Сергей вместо отговора и сам поехал с братом.

— Ты с таким возмущением рассказывал об этом деле, что боюсь, дров наломаешь, — сказал он, забираясь в машину. — Да и вернемся быстрее.

Приехали они в Вишняковскую школу-интернат, где директор вызывал беспокойство своим недостойным поведением. Заведующий районо уже находился там. Созвали экстренное собрание всех сотрудников, всех, кроме самого директора, который на собрание прийти не решился. Сергей Георгиевич понял, что на этом собрании сдерживать брата не придется, раз нет главного виновника, и пошел к детям. Зашел в группу девочек-первоклассниц, которые занимались самостоятельным чтением. В комнате было душно, а погода стояла чудесная. Он вывел девочек на опушку леса, сел с ними на траву и стал им читать вслух.

Собрание затянулось. Сергей Георгиевич успел не только прочесть книжку, но и поговорить с каждой девочкой. Дети быстро с ним подружились и все о себе охотно рассказывали. Уже перед самым обедом разыскали их секретарь райкома и заведующий районо.

Сергей Георгиевич стал прощаться с детьми. Те не хотели его отпускать. А одна девочка обняла его за шею и, задыхаясь от волнения, спросила:

— Сергей Георгиевич, можно я вас назову папой?

Заведующий районо, суровый с виду, усатый человек, даже прослезился. А в машине, официально знакомясь с гостем секретаря райкома, сказал:

— Вот такого бы директора в эту школу. Здесь теперь поправить дело сможет только такой человек, к которому дети сами прильнут.

И как-то незаметно для самого Сергея Георгиевича получилось, что он согласился стать директором школы-интерната. Сергею Георгиевичу не пришлось даже домой съездить, все хозяйство перевозила жена. А вопрос о переводе с одной работы на другую через министерство решило само районное начальство.

С тех пор минуло два года. Много ребят прошло через школу-интернат. Все они поступали в школу только через районо. А этот вот прибился, как чужая лодка к берегу. Тихий, послушный, видать, очень способный мальчишка. Что с ним делать? Домой он не вернется. В город пускать жалко. Что они там вдвоем с братом?..

И Сергей Георгиевич начал звонить в районо, просить разрешения оставить приблудного у себя.

Пока он звонил, Валерка сидел в уголочке, мял свою кепчонку, и в глазах его светилось, кажется, то же самое, что было в глазах той девочки, которая просила разрешения называть Сергея Георгиевича папой. Этот был значительно старше, поэтому молчал. А когда директор сказал ему, что все улажено и он, если хочет, может оставаться в школе-интернате насовсем, Валерка просиял. Встал. Пошел к порогу. Потом вернулся. Что-то хотел сказать. Потом все так же молча вышел. И уже из-за порога спросил, куда ему идти.

— Сейчас придет Валентина Андреевна, она сама тебя отведет, — ответил Сергей Георгиевич и занялся какими-то бумагами, которыми был завален его стол.

Друзья Атнера были рады, что Валерка остался в интернате.

Сергей Георгиевич сидел за столом, жена подавала ужин, когда в дверь робко постучали. Хозяин сам открыл дверь, и в комнату вошла худая, усталая женщина. Стоя у порога, она виновато объяснила, что пришла издалека в поисках сына, который, по слухам, оказался здесь, в интернате.

Узнав, что это мать новичка, Валерия Рыбакова, и что она пришла пешком за тридцать километров, Сергей Георгиевич тут же усадил ее за стол. Хозяйка налила гостье тарелку щей и сама села рядом.

Поняв, что женщина стесняется и, несмотря на крайнюю усталость и голод, будет сейчас же расспрашивать о сыне и толком не поест, Сергей Георгиевич сам стал рассказывать о жизни Валерки в интернате. И только после ужина он дал волю и речам и слезам пришедшей.

А тем временем хозяйка привела беглеца.

Вопреки опасениям Валерки, мать не корила его за бегство из дому, а только переживала, что он мог заблудиться в лесу.

И она подала письмо от Алеши с обратным адресом из Красноярска, куда тот уехал на новостройку.

Когда остались в комнате вдвоем, мать тихонько рассказала об отце. Ей кажется, что он взялся за ум, — не пьет и все только о сыновьях говорит.

— Ты напиши ему, — просила мать. — Напиши, он будет рад и, может, образумится…

На ночь директор сам отвел Валерку в корпус, а его мать оставил ночевать в своей квартире.

Утром Сергей Георгиевич повел мать в спальный корпус показывать, как живет ее сын. Но перед этим он предупредил ее, что Валерка назвался Рыбаковым, и заручился ее согласием оставить за мальчиком эту фамилию, чтобы не ставить его в неловкое положение перед ребятами.

Дети были в столовой, когда директор вошел с гостьей в шестнадцатую палату, где в это время находилась и Евгения Карповна. Директор познакомил их, а сам ушел по делам.

Евгения Карповна говорила с Валеркиной матерью очень долго. Кое-что приняла на веру, но многое осталось ей неясным. Все же убежал из дому. Это не каждый может. Нужен характер. А вот что за характер у этого, с виду безобидного, все о чем-то сосредоточенно думающего подростка, не скоро узнаешь. Больше всего не нравится Евгении Карповне, что новичок сразу же сдружился с Атнером. Почему именно с Атнером? «Рыбак рыбака видит издалека»?

Ох, если бы Евгения Карповна знала, где и при каких обстоятельствах эти мальчишки встретились на самом деле, разве она приняла бы этого беглеца в свою группу! Да и Атнеру досталось бы за все.

Новичка Евгения Карповна решила держать на особом учете…

5. Подвиг или преступление?

С «Ботаникой» под мышкой Валерка несколько раз прошелся перед спальным корпусом девочек. Но Ксанки нигде не увидел. Не было ее ни на террасе, где стояло несколько столов для приготовления уроков, ни в садике, где с учебниками в руках старшеклассницы устраивались на скамеечках или прямо на траве.