Загадка Большой тропы

Про него рассказывали такой анекдот. Однажды около костра сидел один Виктор и, по обыкновению растопырив пальцы, грел руки над огнем. Рядом сушилась одежда маршрутчиков. Кто-то из сидящих в палатке почуял запах гари.

— Виктор, посмотри, кажется, чьи-то носки горят.

Через минуту послышался спокойный ответ:

— Это не носки, а портянка.

Виктор так и не пошевелился, чтобы спасти горящую вещь.

Если кто-нибудь делал ему замечание: «Ох, и ленив же ты», коллектор не обижался, только отшучивался: «Это не единственный мой недостаток».

Настоящее приключение случилось нежданно скоро.

На второй день пути место для ночлега выбрали на высоком лесистом островке, отделенном от крутого склона долины сухой каменистой протокой. До ужина не успели натянуть палатки, а в темноте не хотелось.

— Переночуем так, — предложил Виктор. Остальные согласились. Небо было ясное, звездное и не предвещало ненастья.

Заметив, что они располагаются спать у костра, Павел Осипович спросил:

— Что, решили без палатки ночевать?

— Да. Так переспим — ночь теплая.

— Вот что, дорогие мои, — серьезно и, как показалось Грише, сердито сказал начальник. — Сейчас же поставьте палатку, и впредь без подобных фокусов. Знакомая затея, — заключил он, глянув на Виктора.

— Какое ему дело? — ворчал Виктор, когда они в темноте начали разбирать брезентовую палатку. — Ночь теплая — где нравится, там и спим. Я назло лягу не в палатку.

…Среди ночи Гриша пробудился от осторожного шороха, который примешивался к непрерывному шуму реки. Лежа с открытыми глазами, он долго вслушивался в эти мягкие звуки, напоминающие невнятный шепот, и наконец понял: шелестят капли дождя, ударяясь о натянутый брезент. Скоро в палатку заполз Виктор и тяжело, сонно дыша, расстелил сбоку свой мешок.

— Кто думал, что будет дождь. Вечером так ясно было, — проговорил он.

Сквозь сон Гриша слышал, как капли все звонче и чаще ударяли по брезенту.

Уже под утро обитателей палатки разбудил встревоженный голос Павла Осиповича:

— Подъем!

Это было несколько необычно — раньше начальник сам не будил. Дождь неистово хлестал по крыше палатки. Не хотелось расставаться с уютным теплом спального мешка.

— Кой черт надумал такую рань будить? Неужто он и в дождь думает ехать? — проговорил Виктор, не вылезая из мешка.

Петр, Николай и Гриша, не торопясь, начали одеваться. Выходить под ливень никому не хотелось. За палаткой слышались голоса. Кто-то запнулся о веревку натянутую перед входом, быстро раздвинул полы брезента и заглянул внутрь.

— Это что за лежебоки? — услышали они сердитый голос начальника. — Живо встать всем и сейчас же снимать палатку. Будем перетаскиваться с острова на берег.

Все остальные были уже на ногах и в сумеречном свете раннего утра, под проливным дождем, перетаскивали вещи с острова, где разбит лагерь, на крутой каменистый склон. В горах, видимо, тоже прошел сильный дождь, и вода в реке начала выходить из берегов, угрожая затопить остров. Там, где вчера была сухая протока, тихо поплескивала вода, медленно закрывая гальку и валуны, и на первый взгляд не казалась опасной.

Всюду на кустах и на траве висели крупные стеклянно-прозрачные дождевые капли. Одежда промокла до нитки сразу, как только Гриша вышел из палатки. Струйки холодной воды текли по спине, скатывались на лицо с волос; в разбухших ботинках хлюпала вода.

Гриша перетаскивал через протоку тяжелую вьючную суму, когда его увидел начальник.

— Беги вон туда, помогай палатки ставить, — распорядился Павел Осипович.

Новое место было неудобным для лагеря. Здесь на каменистом крутом склоне уже растянули один тент, и вещи пока складывали под него. Палатки ставили Валентина Гавриловна и дедушка Васильев, им помогала Наташа. Устанавливать палатки под дождем — не простая задача: мокрый тяжелый брезент никак не удавалось расправить, а деревянные колья не забивались в каменистую почву.

Наташу почти не видно — она утонула в отцовском брезентовом плаще. Из-под островерхого капюшона Грише знакомой улыбкой блеснули ее глаза. Девочка добросовестно помогала матери разворачивать слипшийся брезент. Длинные полы дождевика волочились по земле, рукава свисали ниже колен и мешали движениям. Когда Наташе понадобилось поднять с земли веревку, пришлось вначале закинуть руки вверх над головой, чтобы освободить их из рукавов.

В сутолоке Гриша обронил кепку, в кустарнике не видно ее, а искать некогда. Мокрые пряди волос спадали на лоб, закрывая глаза. Он досадливо сбрасывал их на сторону рукавом рубахи. Обе руки у него были заняты: в одной держал кол, другой натягивал веревку. Вторую полу палатки оттягивала Наташа. Она запуталась в дождевике и упала, выпустив из рук веревку, — обмякший брезент безжизненно повис на перекладине. Девочка рассерженно сбросила с себя плащ и швырнула в сторону.

— Наташа, вымокнешь, — предупредила мать.

— Ничего, мама, я уже промокла, — успокоила ее дочь.

Вскоре стало ясно всем — тревога поднята не напрасно: вода прибывала на глазах. Последние рейсы с острова на берег делали по пояс в воде. Еще немного — и протока превратилась в стремительную бурную речку; остров наполовину залило водой. Река глухо ревела, слышались тяжелые тупые удары деревьев о камни: это огромные стволы лиственниц и осин обрушивались в реку с подмытых берегов.

Костер на новом месте под тугим навесом разжигала Валентина Гавриловна. Она встала на колени, склонившись к самой земле, чтобы прикрыть слабый огонек спички от ветра и залетающих под тент брызг. Вначале спокойным ровным пламенем зажглась береста, свертываясь от жара в трубочку, потом загорелись наструганные от сухого лиственничного пня смолистые щепы; послышалось редкое осторожное потрескивание и жалобный свист намокших сучьев, накрест уложенных над разгорающимся костром.

— Все на заготовку дров! — весело крикнула Валентина Гавриловна, поднимая от огня обсохшее раскрасневшееся лицо с чуточку подпаленными бровями и мазками сажи на подбородке.

Гришу уже не беспокоила намокшая одежда. Слабый огонь костра, натянутые палатки, металлическое повизгивание пилы и звенящие удары топора вблизи вновь разбитого лагеря — все говорит о победе людей над обманчивой стихией.

Николай и Петр — оба одинаково припав на одно колено, начали запиливать новый ствол сухостоя. Шагах в двадцати от них Павел Осипович топором перерубал на чурки только что сваленное дерево. Гриша и Наташа вперегонки таскали оттуда к костру легкие ломкие сучья. Виктор стоял между Петром и Николаем, спрятав одну руку под плащ, а другой без усилия толкал дерево, хотя помощь его была еще явно преждевременна. Проходя мимо, Гриша услышал разговор:

— Долго ли умеючи, — бодро говорил Николай, перекрывая голосом методичное повизгивание пилы. — Сейчас такой кострище сгрохаем — небу жарко станет.

— Конечно, на это у нас все мастера, — без особого энтузиазма поддержал Прагин.

Мимо торопливо пробежала Наташа с мокрым, словно от слез, лицом, но безудержно веселыми глазами.

— Ходит тут, подслушивает, — проговорил Виктор, покосившись на девочку.

«Ничего она не подслушивает», — возмутился Гриша и хотел возразить Виктору, но в это время подпиленное дерево простуженно заскрипело и медленно повалилось набок.

— Отойди! — громко крикнул Петр и сильно отдернул зазевавшегося Виктора — дерево как раз падало в сторону, где стоял коллектор.

Тяжело ухнул воздух, разрезанный рухнувшим наземь стволом, затрещали, обламываясь, сучья, отскочила в сторону и рассыпалась в труху сгнившая вершина, торопливо выпрямились подмятые ветви кустарника.

Мимо прошел дедушка Кузьма. Он, видимо, направился разыскивать лошадей. На ногах у него неуклюжие резиновые сапоги, вокруг пояса, поверх брезентового плаща, повязаны недоуздки, в руках пара уздечек.

На месте, где недавно трудилась Валентина Гавриловна, разжигая бересту, полыхал огромный костер. Вокруг него уже сушилась развешанная на веревках и кольях одежда. Гриша зашел в палатку и разыскал в рюкзаке сухие брюки и рубашку.