Ветеран Цезаря

Самые большие битвы, которые я в этот год видел, были с пастушескими собаками. Всё же во время нападения на купеческое судно двух пиратов убили. А один умер, объевшись дыней.

Боги, как я был бы счастлив, если бы все они поскорей перемерли и я смог бы покинуть эту ненавистную посудину!.. И зачем только отец подарил мне лодку и кормчего, обучившего меня морскому делу! Если бы не это, я никогда не попал бы к пиратам. А теперь убежать от них невозможно! Их тайны, которые я узнал, опутали меня, словно цепи, — попробуй только их разорвать, сразу угодишь к Плутону [17].

А тайн было много. Я знал только ничтожную долю их, но и это было опасное знание. Если и не было у них эдилов, как назвался Сизый Нос при первой нашей встрече, то, во всяком случае, существовали какие-то власти, какая-то организация, может быть — республика, а возможно, и царь; не знаю, я не успел за год в этом разобраться. В определённые числа наша миопарона приставала к пустынному берегу в Киликии, и Булл отправлялся в таинственную пещеру, куда разбойники сносили часть своей добычи. Думаю, что там заседали старейшины пиратов: одновременно с нашей миопароной к этому берегу приставали другие пиратские корабли, и начальники их делали то же, что Булл.

Кроме того, я узнал, что у пиратов есть свои крепости и гавани; в некоторых из них я успел побывать. Многие города на бесчисленных островах Эгейского моря и на берегах внутреннего платили пиратам дань, лишь бы они не хватали граждан и не продавали их в рабство. И мне были известны места, где эту дань мы получали. Я знал, что кое-кто из знатных римлян ведёт дела с пиратами. И даже цари, например Митридат Понтийский, дают разбойникам поручения. Этих знаний было достаточно, чтобы меня уничтожили при первой попытке к бегству.

Нет, меня уже не оскорбляло, что я чищу лук, вместо того чтобы сражаться. Но крики похищенных детей и женщин были слышны и на кухне. Они раздирали мне сердце. Одно успокаивало: я не участвовал в грязных проделках разбойников. Но скоро я был лишён и этого утешения.

Однажды, когда мы сидели в своей полутёмной кухне и потрошили рыбу (самое отвратительное из всех известных мне занятий), над нашими головами, словно Юпитер, спускающийся с Олимпа [18], появился осиянный солнцем Булл. Он остановился на лесенке, вытаращил глаза на сверкающие бронзовые котлы и хлопнул себя по ляжкам (так он обычно выражал изумление).

— Я вижу здесь только одно грязное место, — Булл ткнул пальцем в тунику повара, — пузо Аниката! Прямо чудо мальчишка сотворил с этой ямой. И всё же я должен забрать его у тебя, Аникат.

Аникат воздел руки к потолку:

— О боги!.. Зачем?!

— Пора обучать его военному делу. Сам знаешь, трое у нас выбыли. Может случиться, и твой засаленный котёл проткнут в схватке. Вот он и будет тебя защищать. Шестнадцатый год малому. До каких же пор возиться ему на кухне? — И, повернувшись ко мне, Булл приказал: — Ступай наверх. Гана займётся с тобою.

— Оставь его мне хоть на два часа в день, — взмолился Аникат.

Булл пожал плечами:

— Пусть помогает… если справится.

И вот за моё воспитание принялся новый наставник. Увы, он был так непохож на Валерия! Под его руководством я стрелял из лука в чаек, метал копьё в тушу убитого дельфина, привязанную за кормой миопароны, и проделывал другие военные упражнения. Тяжелее всего было бороться с Ганой, который ломал меня без всякого милосердия так, что я в изнеможении падал на палубу не в силах двинуть ни рукой, ни ногой. Тогда Гана хватал меня под мышки и бросал в море, отталкивая шестом всякий раз, как я подплывал к верёвочной лестнице, болтающейся над волнами. От страха утонуть у меня появлялись силы, и я снова и снова пытался за неё уцепиться, но Гана был неумолим. Наконец я начинал захлёбываться. Тогда меня вытаскивали из воды. А на палубе уже ждал Аникат с кружкой вина и, заставив её до дна выпить, уводил убирать кухню. А у меня болел каждый мускул и так хотелось спать!..

Словом, это была настоящая каторга, и я не видел впереди избавления.

И вот однажды, едва мы приступили к обычным нашим упражнениям, дозорный из прикреплённой к мачте корзины крикнул, что с наветренной стороны виден корабль, идущий в одном направлении с нами. На пиратском судне поднялась суматоха. Разбойники, схватив копья и луки, выстроились на борту миопароны. Матросы подняли парус, и мы бросились в погоню за небольшим судёнышком, палуба которого была скрыта от нас вздувшимся полотнищем их паруса. Мы неслись, накренившись, почти черпая воду левым бортом и оставляя хвост пены за кормой. Паруса — белый (их) и пурпурный (наш) — сближались с каждой минутой. Мы подлетели к ним уже так близко, что могли разглядеть гребцов и кормчего. Пираты метали в них копья и стреляли из луков. Но кормчий преследуемого корабля искусно маневрировал, и оружие пиратов почти не причиняло вреда.

— Ну-ка покажи, чему научился, — потребовал Булл.

Я не посмел отказаться, но постарался, чтобы мои стрелы падали далеко позади судёнышка с белым парусом.

Булл дал мне подзатыльник и сам метнул копьё. Белый парус затрепыхал. Канат, выпущенный из рук кормчего, соскользнул с удерживавшего его колышка и взвился в воздух, а сам кормчий, пронзённый копьём Булла, свалился в воду. Судёнышко зашаталось. Помощник кормчего поймал канат и натянул парус. Гребцы старались изо всех сил. Но мы были уже рядом. За моей спиной раздался грохот. Это, готовясь к рукопашному бою, опустили мачту и одновременно сбросили на палубу преследуемого корабля абордажные мостки (сделанные наподобие тех «воронов», что когда-то, во время Пунической войны, придумали наши предки, чтобы побеждать опытных в морском бою пунов [19]).

Те, за кем мы гнались, тоже опустили парус и мачту. Стала видна палуба и на ней несколько молодых римлян с обнажёнными мечами. Их матросы и рабы вооружились копьями. Я мысленно призвал на помощь своего гения-покровителя, потому что решил драться против пиратов на стороне римлян.

Никто не успел сделать ни одного движения: Булл бесстрашно свесился с борта и крикнул:

— Эй, вы! Слушайте! Я с вами как с разумными людьми говорю. Одеты вы хорошо, даже роскошно: видно, кошельки у вас не черепками набиты. Что вам за польза продырявить несколько наших людей? Всё равно мы сильнее. Вы в наших руках. Заплатите приличный выкуп — и все дороги вам открыты. Можете и скорлупку свою забрать, если гребцы ваши не захотят к нам перейти. Но, конечно, вам придётся выплатить цену вашей посудины и матросов.

Я подался вперёд, готовясь первым взбежать на мостки и присоединиться к римлянам. Неожиданно самый молодой из них засмеялся и вложил меч в ножны. Остальные последовали его примеру. Рабы и матросы опустили копья.

— Принимаем предложение, — важно сказал молодой римлянин. — Что ты называешь приличным выкупом? Назови цену.

Булл махнул пиратам, чтобы они тоже убрали оружие, и крикнул римлянам:

— Я решаю не один. Мои люди должны принять участие в договоре. Переходите сюда.

Молодой римлянин двинулся к мосткам, но спутники преградили ему дорогу.

Булл подбоченился, презрительно разглядывая их сверху:

— Эй, вы! Боитесь? Не заставляйте нас долго ждать, не то захватим вас силой, тогда уж на себя пеняйте.

Юноша плечом раздвинул тех, кто загородил ему дорогу.

— Мои друзья тебе не доверяют, — сказал он, смело ступая на мостки.

Глава пятая

Я с восторгом смотрел на него. Мне показалось, что он не намного старше меня — года на четыре, не больше. Вид у него был, пожалуй, несколько болезненный: он был худ, но плечи так широки, талия так стройна, голова так гордо посажена, что не залюбоваться им было невозможно. А главное, что меня пленило: он шёл по мосткам совершенно один, и ни капельки страха не заметил я на его лице!