Свободный и раб

Арн сидел и смотрел, как Угль одну за другой прилаживал между двумя дубками три березовые жерди: первую — на уровне головы, вторую — совсем низко, у самой земли, и, наконец, третью — в промежутке между ними. При этом он постоянно следил, чтобы топор был у него под рукой. Покончив с жердями, он взял топор и пошел в лес, но на этот раз в противоположную фьорду сторону, где рос орешник. Ему нужны были длинные, ровные и гибкие прутья орешника. Много-много таких прутьев.

Арну довольно трудно было усидеть на месте, наблюдая за Углем. У него руки чесались поработать вместе с ним. Но это было противно всему, чему его учили. Работать должны рабы. Нельзя трудиться наравне с рабами, это унижает достоинство свободного человека.

Но строить хижину так увлекательно! Пожалуй, Арн даже завидовал Углю. Лучше бы вместо Угля спасся еще один сын свободного — все было бы проще, они могли бы работать вместе. Правда, тогда у него не было бы раба…

В душе Арна царило смятение. Мальчишеская страсть строить шалаши и извечная человеческая потребность создавать себе надежные убежища боролись в нем со всем тем, что он привык считать нормальным и правильным. Эта происходившая в Арне внутренняя борьба была отражением борьбы господ с рабами. Всегдашней борьбы права и власти со здравым смыслом.

В конце гонцов Арн придумал, как ему быть.

Когда Угль некоторое время спустя вернулся с полной охапкой прутьев орешника, возле будущей хижины горел небольшой костерок. Земля вокруг него была расчищена — освобождена от травы и хвороста, чтобы огонь не расползался, — а рядом лежало несколько обуглившихся бревен. Прекрасное топливо, во всяком случае совсем сухое.

У костра сидел Арн. Он был в саже с головы до ног. А рядом с ним лежали три окорока, такие же, как тот, что утром нашел Угль. Похоже, Арн основательно поработал.

— Вот огонь. А вот еда, — сказал Арн. Видно было, что ему нелегко дались эти слова.

Угль в ответ только кивнул. Он бросил на землю свою ношу, сел к огню и начал есть. Не потому, что он сильно проголодался, — во-первых, было слишком жарко, во-вторых, он подкрепился мидиями, — но он все же отодрал зубами и сжевал несколько кусков сухого, жесткого мяса. Не такой он человек, чтобы оттолкнуть протянутую ему руку.

Поев, Угль принялся заплетать орешником березовые жерди, так что получалась как бы вертикальная решетка из прутьев. Поколебавшись, Арн присоединился к нему. Они работали в полном молчании. Топор лежал между ними.

Им оставалось вплести с десяток прутьев, когда Угль вдруг поднял топор и исчез в лесу. Арн, сдвинув брови, поглядел ему вслед, потом приладил оставшиеся прутья и улегся на траву.

Немного погодя он увидел, что Угль возвращается, да так и подскочил, а внутри у него все похолодело. В левой руке Угль держал топор, а в правой — копье. Первой мыслью Арна было: «Бежать!» Но он словно оцепенел и не мог шевельнуть ни одним членом. В голове мелькали рассказы о том, как рабы убивали своих господ.

Не дойдя до Арна шагов двадцать, Угль занес руку с копьем. Арну казалось, время движется ужасающе медленно.

Но вот Угль наконец метнул — и копье вонзилось в землю на порядочном расстоянии от Арна. Было очевидно, что оно брошено не в него, а ему.

— Бери, и пошли со мной, — сказал Угль. — Нам надо успеть до вечера нарезать побольше тростника. И, кстати, тебе не мешает помыться.

С этими словами он повернулся и не спеша пошел к фьорду.

Арн поднялся совсем ошалелый. Тело по-прежнему плохо его слушалось, а сердце стучало так, что даже в висках отдавалось. Он шагнул и поднял с земли копье. Угль шел, не оборачиваясь, спокойно и беспечно.

Арну вдруг стало ужасно стыдно, он сам толком не понимал почему. И он побрел следом за Углем.

Глава 6

В молчании спустились они на берег. Арн зашел в воду, чтобы смыть с себя сажу, и Угль сразу же принялся резать тростник. Отмывшись, Арн стал ему помогать.

Тростника здесь хватало, но в тех местах, где он рос, почва была топкая, илистая, и мальчики после каждого шага с трудом вытаскивали ноги. Что тупое и ржавое копье, что топор мало подходили для резки тростника, поэтому дело подвигалось туго. Попробовали они рвать руками, но из этого совсем ничего не вышло. Стебли были слишком упругие и не ломались, а острые, жесткие листья ранили пальцы.

Каждый раз, как кто-нибудь из них вытягивал ногу из ледяной трясины, разносился резкий, отвратительный запах болотного газа. Угль работал и думал о том, что тростник лучше заготавливать зимой — земля замерзает и не проваливается под ногами. Лучше-то лучше, да им выбирать не приходится. Ничего не поделаешь, раз надо, так надо. Не хотят мерзнуть — значит, будут здесь работать и завтра, и послезавтра, и еще много дней, пока не нарежут столько, сколько требуется. Если б сегодня нарезать хотя бы на половину той стенки в хижине, которую они начали делать, он был бы уже доволен. Но он надеялся, что у них останется еще и по охапке на подстилку, ночью ведь холодно спать на голой земле. Слой тростника, а сверху немного сухой травы да еще кусок парусины, чтобы завернуться, — чего больше желать! Он привык к гораздо худшему.

Угль украдкой взглянул на Арна: ну, как ему эта работа? Арн трудился на совесть, хотя дело было для него непривычное. Наверно, не хочет отстать от раба. А может, понимает, что лучше все-таки иметь какое-то укрытие на ночь, у него ведь даже одежды нет. Угль ухмыльнулся. Хоть он и не считал, что Арн это заслужил, он все-таки с радостью ждал той минуты, когда покажет ему найденный в сарае парус.

День близился к вечеру, когда они наконец остановились. Собственно, вечер уже наступил, но солнце еще не село, хотя оно прошло самую западную точку и теперь перемещалось к северу.

— Все, кончаем, — сказал Угль. — Нам же надо еще успеть заплести стенку, пока не стемнело.

Это были первые слова, произнесенные за время их работы на берегу. Арн-то был бы не прочь поболтать, но не знал, как начать разговор. О чем можно разговаривать с рабом? А Угль привык держать язык на привязи.

— Мы и так уже много нарезали, — отозвался Арн. — Хорошо, если унесем за два раза.

Они отмыли ноги, и Угль снова надел на себя свои лохмотья. Сейчас он был им рад. Они все же защищали его тело от острых листьев, когда он нес в охапке тростник. А вот Арну пришлось худо. Он был весь в царапинах и порезах, а кое-где даже выступили капельки крови. Да, им обоим нужна одежда, и здесь их тоже выручит парус. Угль уже почти придумал, как именно они ее будут шить.

Они сложили тростник у четырех дубков и сразу же отправились за остальным. Но все захватить им не удалось. Когда они спустились к фьорду в третий раз, Угль взял в руку копье.

— Пошли, — сказал он и зашагал вдоль берега в сторону лодочного сарая.

Арп постоял, недоуменно глядя ему вслед. Потом побежал вдогонку.

— А куда мы идем? — спросил он.

— Я хочу тебе кое-что показать. Это здесь близко.

И они пошли дальше. Сами того не зная, они думали в эту минуту об одном: первый раз они идут рядом, бок о бок.

Увидев разложенный на песке парус, Арн подпрыгнул и громко завопил. Потом бегом бросился к нему, упал на колени и потрогал, не веря своим глазам.

— Где ты его раздобыл? — Лицо Арна светилось радостным изумлением.

— В лодочном сарае. Он лежал там свернутый на камнях.

— Вот это да! Это же… это просто… — Арп не находил слов, чтобы выразить свой восторг.

— Вот именно! Это просто клад. Так что ночью ты не замерзнешь.

Угль рассмеялся. Впервые за долгое время. Он смеялся от гордости за свою находку и еще оттого, что у Арна было такое изумленное лицо.

— Мы разорвем его надвое, — с жаром заявил Арн. — Тогда у каждого будет по половине, чтобы ночью как следует закутаться.

— Нет, — сказал Угль, — так не пойдет.

— Что значит «не пойдет»? — В голосе Арна опять появились нотки раздражения, которые Угль сегодня уже слышал. — Это, между прочим, парус моего отца. Не нравится — вообще ничего не получишь.