Выстрел

ю. Тогда он на столе.

– Его нет на столе.

– Почему ты так обеспокоен? Там что-нибудь важное?

– Служебные бумаги.

– Но он никуда не мог деваться. Давай искать вместе.

– Я все обыскал.

– Хорошо, ты садись, я сама буду искать. Я найду, что мне за это будет? Оставайся здесь.

Ольга Дмитриевна вышла из спальни, скоро вернулась.

– Нигде нет. Я разбужу Андрея?

– Разбуди, – попросил Николай Львович.

– Господи, значит, это так важно! – воскликнула она и подошла к дивану, тихонько позвала сына: – Андрюша, проснись! Проснись, малыш! Проснись и вспомни, что было. Ты выходил во двор?

Андрей поднялся, протирая глаза кулаками.

– Андрюша, когда мы уехали в театр, ты выходил во двор?

Андрей протирал глаза.

– Ты выходил во двор?

– Какой двор? – недовольным, заспанным голосом переспросил Андрей.

– Ну, проснись, мальчик, вспомни, ты выходил во двор?

– Никуда я не выходил.

– Это правда?

– Правда.

– Да, я знаю, ты всегда говоришь правду, – сказала Ольга Дмитриевна.

– А к тебе кто-нибудь приходил? – спросил Николай Львович.

– Нет.

– Товарищ какой-нибудь?

– Нет.

Николай Львович показал на стол.

– Вот здесь стоял мой портфель. Где он?

– Кто?

– Портфель.

– А я откуда знаю?

– Андрюша, понимаешь, это очень важно для папы, – сказала Ольга Дмитриевна.

У мальчика сделалось встревоженное лицо, ему передалась тревога родителей.

– Я его даже не видел, портфеля.

– Но не мог же он улететь в форточку! – воскликнула Ольга Дмитриевна.

Николай Львович открыл окно и свесился через подоконник. Пожарная лестница проходила между окнами спальни и столовой, однако перелезть с нее было невозможно – прут, крепящий лестницу, проходил много выше окна.

– В окно никто залезть не мог, – сказал Николай Львович. – Если даже смог, зачем понадобился портфель со служебными бумагами?

– Но сам портфель очень хороший, кожаный, с серебряной монограммой,

– возразила Ольга Дмитриевна, – позвони в милицию.

Николай Львович подумал, потом сказал:

– Спи, сынок, портфель найдется. Пойдем, Оля, не будем ему мешать.

Они вернулись в спальню, Николай Львович прикрыл дверь.

– Надо немедленно позвонить в милицию, – настойчиво повторила Ольга Дмитриевна.

– А кого обвинять? Никого, кроме Андрея, не было дома, – возразил Николай Львович. – И в сущности, это уж не так страшно – бумаги не слишком важные: старые акты на брак. А затевать все из-за портфеля, из-за монограммы не стоит.

Ольга Дмитриевна пристально смотрела на мужа. Она всегда безошибочно угадывала, когда он говорит неправду, говорит единственно, чтобы успокоить ее. Сейчас он говорил именно так.

Николай Львович молча прошелся по спальне, постоял у окна, подумал, потом сказал:

– Пожалуй, я съезжу с тобой на дачу. Поедем в субботу, переночуем, вернемся в воскресенье вечером. Успокоимся, подумаем, как быть. О портфеле пока никому не говори.

– Господи, кому я могу сказать? Что ты, Коля! Но все это очень странно. Может быть, это сделал