Малышок

Этот суровый человек теперь стал просто грустным, опечаленным пожилым человеком. Зиночка повела его в другие бригады.

- Нас в газете напечатают!… Ой, я совсем как слепая выйду! Меня никто не узнает! А рот я открыла, потому что смеялась!… - затараторила Леночка.

- Ты что, Катерина? - спросил Костя.

Она пошатнулась, провела рукой в воздухе, хотела опереться о станок, но промахнулась и медленно опустилась на пол, точно выбирала место, где сесть.

- Ну что ты, что ты, Катенька! - залепетала Леночка и бросилась к ней. - Опять голова закружилась?

- Папа тоже с декабря не пишет… Он был… в особой… - сказала Катя, закрыла глаза и склонилась до самого пола.

- Да поднимите же ее! - закричала Леночка.

Первым подоспел Сева, но Костя отстранил его, стал поднимать Катю и даже испугался - в ней совсем не было веса.

- Сами идите в медпункт, если вам нужно! - сердито проговорила Катя, вырвалась из рук Кости и опустилась на стеллаж.

Ей дали напиться воды из кружечки, Костя взял под руку, Леночка под другую, и они повели - вернее, понесли - Катю. К ним присоединилась встревоженная Нина Павловна. И Катю доставили в медпункт, где главным был старый доктор.

До дороге Катя созналась, что была простужена и ходила на работу с температурой, скрывая это от бабушки и товарищей. И не хотела идти к врачу, потому что боялась, что он заставит ее сидеть дома. С тяжелой душой возвращался Костя за колонны. Бригада вдруг осиротела, потому что лишилась одного человека. Она лишилась одного человека: маленькой, слабенькой синеглазой девчурки, но как будто стала в тысячу раз слабее, чем была, - так ему показалось.

Он сначала не понял, что случилось. За колоннами уже горел свет, и все черновые станки, все три черновых станка работали. От станка к станку ходил Сева, осторожно и легко, будто двигался по ниточке, готовой порваться. Лицо у него было непривычно оживленное, какое-то светлое, красивое, точно освещенное еще одной яркой лампой. Он остановил станок, снял ободранную деталь, зажал новую заготовку, пустил станок, проходя мимо другого станка - охладил резец, а на третьем ловко сменил заготовку и продолжал путешествие.

Острая зависть пронзила сердце Кости. Но это была не только зависть - это было также восхищение. «Ты, гляди, наделаешь делов», - хотел он сказать товарищу, но промолчал, потому что его руки зачесались, загорелись. Он мысленно повторял каждый шаг, каждое движение, сделанное Севой, и не сразу заметил Герасима Ивановича… Между колоннами появилось несколько ребят из цеха. Все молча смотрели, как Булкин управляется с тремя станками.

Для того чтобы успокоить руки, Костя стал за отделочный станок, к которому его всегда тянуло. Побежала, заструилась синяя, горячая стружка. Старый мастер посветлел, шуганул зрителей: «Дела другого нет - семерым на одного глазеть!» - присел на стеллаж возле Кости и призадумался. Всего два работника было за колоннами, и все же продолжалась жизнь, весело звякали отделанные «трубы».

По порядку, заведенному Костей, каждый токарь, сдав обдирку отделочнику, ставил под своей фамилией на доске показателей меловую единичку - так велся учет соревнования внутри бригады. Взяв мелок, Костя провел под всеми единичками толстую черту. Это означало, что за колоннами случилось что-то очень важное.

Как только раздался гудок, Герасим Иванович скомандовал:

- Шабаш!

Станки замерли, и ребята подошли к мастеру.

- Заболела Галкина, - сказал он. - Доктор говорит, придется отпуск дать - может быть, на месяц-полтора.

- И питание, - подсказала Леночка, которая незаметно присоединилась к ним. - Мальчики, вам поклон от Кати. Я отвела ее домой.

- Питание подбросим, - пообещал мастер и спросил у Кости: - Давать еще человека или справитесь?

- Сами видели, - отозвался Сева. - Справимся и вдвоем.

- Ты не прыгай! - не очень строго остановил его мастер. - Думаешь, как проработал часок на трех станках, так и король!

- Ой, он на трех станках работал? - с восторгом прошептала Леночка.

- Да! - сказал мастер, отвечая своим мыслям. - Были у вас руки что крюки, а теперь руки в порядке… Ты, Малышок, на трех станках тоже управишься?

- Должно быть…

- А я непременно собьюсь, - призналась Леночка.

- А на отделочном?

- Справлюсь, обязательно справлюсь! Я уже один раз немножко пробовала.

- Герасим Иванович, в ремонтном цехе четыре «Буша» стоят, а им одного хватит, - неожиданно для самого себя сказал Костя. - Пускай нам лишние отдадут. За колоннами место есть. Вот поглядите!

- Еще что выдумаешь! - удивился мастер, но все же пошел за Костей в конец участка, осмотрел площадь возле самой стены и признал: - Конечно, два-три «Буша» поставить можно, хоть и тесновато. Выйдет на работу Галкина - может, и поговорю с Тимошенко.

- А зачем ждать? - пожал плечами Сева. - Обдирку вдвоем на пяти станках поведем.

- А с отделкой как? - прикрикнул мастер. - Вносишь предложение, так отвечай за свои слова. Отделочный станок нынче только-только справляется. Куда ободранные заготовки сдавать? Думать нужно!

Он ушел, против воли озабоченный. Костя отослал Леночку домой и сосчитал готовые «трубы».

- Сто двадцать! Полторы нормы… Сработали! -огорченно сказал он.

Вместо ответа Сева зажал заготовку, пустил станок, подошел к станку Кости… Все было ясно. Костя обрадовался, подхватил с полу обдирку и зажал в патроне отделочного станка.

- Давай! - бросил Сева.

- Давай! - откликнулся Костя.

В цехе уже было совсем пусто, но за колоннами «Буши» продолжали свое дело. Костя снял первую готовую «трубу», а Сева велел ему:

- Считай!

- До скольких?

- До… ста шестидесяти!

Это значило - двести процентов плана! «Испугал!» - задорно подумал Костя и крикнул так, что в цехе зазвенело эхо:

- Сто двадцать одна!

За колонны, шаркая валенками, прибежала учетчица, старенькая тетя Паша, с замасленным блокнотом.

- Что же вы, не сдаетесь, ребята? - спросила она.

- Не сдаемся! - ответил Сева. - Смена не кончилась!

Фронтовая бригада не сдалась.

Крикнув: «Сто шестьдесят!» - Костя выключил станок и побежал сдавать резцы в заправку и договариваться об электрокаре. Когда он возвратился, Сева уже кончил уборку стружки и сидел на стеллаже, вытянув уставшие ноги на середину прохода. Костя улыбнулся. Ему живо представилось, как завтра заойкает Леночка, как обрадуется Катя, услышав, что, несмотря на все неудачи, фронтовая бригада устояла и впервые сделала двести процентов - две нормы, целую гору «труб», которые так весело блестят, отражая свет ламп.

- Только они - актив! - процедил Сева сквозь зубы. - Только они - новаторы, а Севка - Булкин-Прогулкин… Надавали вам горячих? Съели?

Его слова ошеломили Костю. Стало темно, холодно, точно у него отняли что-то очень большое, светлое, хорошее. Да ведь и то сказать - какие злые, мелкие это были слова.

- Значит… значит, нарочно ты так вот сделал? - через силу проговорил он, желая этим выразить, что его товарищем руководило только желание пофорсить, показать себя. - Я думал, ты на самом деле… а ты нарочно, нахально… - И, махнув рукой, он пошел прочь, чтобы скорее скрылся с глаз неправильный человек.

- Как это можно нарочно на трех станках работать? - насмешливо осведомился Сева.

- Мало что… Ты это со зла, а не сознательно…

- Только вы сознательные?

- Уж не такие, как ты…

Сева вскочил и крепко схватил его за плечо.

- Только вы сознательные! Да? Только вы! - выкрикнул он тонким голосом, глядя на Костю бешеными глазами, и его губы задрожали. - На! На, читай, сознательный! - Выхватив из кармана потертый клеенчатый бумажник, Сева вынул из него и сунул Косте какую-то бумажку.