Одно другого интересней

— Ох, профессор, — призналась Мэда, — для меня математические подушки всегда были такими скучными, что я всегда просыпалась!

— Это видно по ритмике некоторых ваших стихов, — сухо ответил профессор.

Мэда сделала вид, что не слышит.

В заключение лодка закрылась, как венчик цветка, и они спустились на один из подводных курортов.

На чудесном песчаном морском дне росли цветы, стояли домики, подобные сказочным цветным ульям. Был там и пляж, и маленькое искусственное солнышко. А сверху и с боков открывался чудесный и таинственный мир подводной жизни. Словно все это поселение находилось в огромном колоколе. Только стены этого колокола были построены попросту из… воздуха.

То и дело кто-нибудь из загоравших под искусственным солнцем купальщиков надевал подводную маску и переступал границу между воздухом и водой, чтобы немного поплавать или поохотиться с фотоавтоматом на какого-нибудь подводного зверя.

— Искупаемся? — предложила Мэда.

Горошек и Ика промолчали. Нечего скрывать — впечатлений было слишком много. Ребята немного устали. За них ответил председатель.

— Пора! — напомнил он. — У нас уже нет времени. И только тогда, когда лодка снова вынырнула из лимонно-желтых волн моря, Горошек обрел дар слова.

— Простите, — сказал он. — Я хотел бы продумать… понять одну вещь.

— Какую? — одновременно спросили председатель, Мэда и профессор Лалос.

— Разве вы тут вообще не работаете?

Все трое и даже сидевший возле Ики в упорном молчании Онео рассмеялись.

Отвечал профессор.

— Мы работаем, — объяснил он серьезно. — Все работаем. Но никто из нас не делает того, что можно сделать механически, то есть при помощи машин. Наша работа состоит исключительно в создании новых идей… Совершенно новых.

— И вы все это умеете? — поразился Горошек.

— Каждый по-своему, — отвечал профессор. — Одни занимаются мелочами, другие — вопросами в масштабе целых Галактик. Горошек опустил голову.

— Да, — вздохнул он. — Что же мы такое по сравнению с вами? Но тут Мэда обняла его.

— Думай о другом, — сказала она.

— Нельзя ли узнать о чем? — неприязненно спросила Ика.

— О том, — сказала Мэда, и ее золотые глаза засияли прекраснее самой прекрасной звезды, — о том, чем вы станете!

Именно в эту секунду лодка на воздушных волнах подплыла к огромному, уже знакомому нам Серебристому Шару.

Председатель встал. Все были очень серьезны. Наступила минута прощания.

Горошек и Ика побледнели. Надо было быстро проглотить слюну и несколько раз глубоко вздохнуть — хотя бы для того, чтобы не разреветься. Да и Мэда и Онео тоже на минуту зажмурились, а голос председателя заметно дрогнул.

— Счастливого пути, земляне! — сказал он. — Счастливого пути!

И тут Ика бросилась на шею Мэде.

Простились без слов.

Снова замкнулся за ребятами голубой коридор, снова миновали они «проходимую» стену и побежали к нижнему окну знакомого зала.

Еще одно мгновение видно было лодку с четверкой вегов, золотые глаза Мэды, поднятую ладонь Онео.

А потом все исчезло. Серебристый Шар ринулся в звездную пропасть, к Земле, со скоростью, перед которой ничто время и пространство, — со скоростью мысли.

Веги смотрели в небо.

— Мне очень грустно, — шепнул Онео. Мэда наклонилась к нему.

— Мы еще встретим их, Онео, — сказала она. А председатель обратился к профессору.

— Профессор, — сказал он, — надо стереть в их памяти все следы пребывания здесь, а то их могли бы счесть обманщиками или, еще хуже, психически больными.

— Это предусмотрено, — кивнул головой профессор. Но тут Мэда схватила их за руки.

— Я прошу вас, — сказала она голосом, перед которым нельзя было устоять. — Очень прошу. Сотрите подробности, но пусть у них останется одно: хотя бы неопределенное, неясное, туманное воспоминание о красоте и необычайности пережитого. Пусть живет у них в душе это воспоминание, как сон, как живет в душе поэта предчувствие лучшего в жизни стихотворения!

— Да! — закричал Онео. — Да!

Председатель и профессор внимательно посмотрели на них.

Наконец председатель кивнул головой.

— Да будет так, — сказал он.

Они снова подняли глаза к небу. Небо с его миллиардами звезд было чистым и молчаливым.

Профессор Лалос указал на маленькую группу еле заметных, туманных огоньков.

— Там — Земля, — сказал он.

ГЛЯДИ, УЖЕ ДЕСЯТЬ МИНУТ ВОСЬМОГО, — сказал Горошек. Они сидели на широкой пустой поляне перед развалинами Казимежовского замка.

Небо искрилось звездами. Похолодало — вечерний сумрак сгущался все больше.

— Уже? — удивилась задумавшаяся Ика.

— Да-а-а, — протянул Горошек. — Засиделись мы, как… как… два зайца под межой. Что мы, собственно, делали?

— Как — что? Гуляли, развалины смотрели… В общем, ничего.

— Действительно.

— Но хорошо было!

Горошек кивнул головой:

— Очень хорошо.

— Знаешь что? — снова начала Ика.

— Что?

— Знаешь, наверно, это… — мечтательно заговорила она, наверно, это замечательно, ну, например… например, уметь сочинять стихи. Как это там? «Очей очарованье… приятна мне твоя прощальная краса…» Это, наверно, замечательно. Правда, Горошенька?

— Безусловно, — серьезно ответил он. Помолчали минутку. Потом Горошек встал:

— Нам пора.

И они пошли. Шли, ежеминутно поднимая глаза к бесконечно высокому небу.

— Вон там — туманность Ориона, — сказал Горошек.

— А я, а я, — шепнула Ика, — назвала бы ее, например… например, туманностью Мэды.

— Почему?

— Откуда я знаю? Потому что красиво.

— Действительно, красиво, — признался Горошек, остановившись. Он на минуту задумался, как человек, который безуспешно пытается припомнить свой сон.

И вдруг очнулся.

— О господи! — завопил он. — Ика, без двадцати восемь!

Тарелки стояли уже на столе, а на челе тетки Педагогики вырисовывалась первая, еще слабенькая морщинка, когда они вбежали на веранду ресторана.

— Без одной минуты восемь! — победоносно крикнул Горошек.

— Факт, — сказал Рыжий.

Лоб тетки Педагогики разгладился, а глаза ее при виде улыбки Рыжего заблестели. Да, ничего не попишешь, — в эту золотую и рыжую осень свою тетка действительно похорошела!

Ужин был, как говорится, первый класс. Но почему-то ни у кого, кроме Рыжего, не было аппетита. Тетка Педагогика несколько раз принималась пилить ребят, но Рыжий ей не позволил.

— Оставь их в покое, дорогая. Такая чудесная осень… Им не до еды. — И засмеялся: — Вид у вас, словно вы с неба свалились. И тут тетка Педагогика таинственно подняла палец:

— А у меня для вас сюрприз, — сказала она.

— Какой?

— Ну, какой?

— Те-е-етя!

— Те-е-етечка! — умильно запищали ребята.

Тетка еще ломалась, еще заставляла себя уговаривать, когда на веранду вошел, как всегда улыбающийся, любезный и небритый Жилец Первого Этажа.

— Добрый вечер всей милой компании, — сказал он. — Значит, поехали? Мой Капитан ждет.

— Капитан?! — завопили Ика с Горошком, выбегая на улицу.

Да, там был Капитан. Он стоял спокойный, молчаливый, запыленный и хорошо отремонтированный. Стоял тут же у колодца. И ждал.

Сюрприз в том и состоял, что Жилец предложил отвезти в Варшаву всю компанию.

Это была отличная, прекрасная идея. Ведь в противном случае туристам пришлось бы трястись всю ночь в поезде. Теперь же обратный путь становился дополнительным удовольствием.

В девять выехали. Ика с Горошком и лирически молчаливая тетка — на заднем сиденье, Рыжий рядом с Жильцом — на переднем. Жилец гордился Капитаном и не скрывал этого.

— Он, конечно, старичок, — приговаривал он, — скрывать нечего. Но еще молодец. Чувствуете, как тянет?