Пятёрка отважных

Данилка подскочил, закричал «ура!». Ему было очень радостно: он остался живой, не оглох и не ослеп, пушка стреляет, как на настоящей войне, и если повезёт, то следующим снарядом можно будет попасть в само осиное фашистское гнездо, каким стала их школа.

— Эй, вы, оглохли, что ли? — закричал Данилка. — Помогите зарядить пушку…

Максимка с Лёвой также пришли в себя. Помогли Данилке зарядить пушку. И на этот раз пушка бабахнула что надо. Словно гром в грозу.

— Попал, попал! — закричал Максимка, подпрыгивая на месте, как резиновый мяч.

Данилка и сам увидел, что на этот раз он попал — над самым входом в школу зияла дыра, из неё валил чёрный дым.

И все начали подпрыгивать от радости, кричать. А Кудла, которая не умела подпрыгивать, ложилась на передние лапы и весело лаяла.

Когда все напрыгались да накричались, захотели посмотреть опять — а что там делается возле школы? Должно быть, фашисты здорово испугались? Может, даже удирают из местечка?..

Глянули да и оцепенели. Из местечка в лес мчались мотоциклы, за ними неслась пёстрая автомашина, в которой сидели фашисты в касках, с автоматами наперевес.

6

— Бежим на кладбище! — приказал Данилка, и все побежали за ним к глубокому рву, за которым и находилось кладбище.

Об этом кладбище ходили по людям жуткие предания. Говорили, будто бы давным-давно на кладбище нашёл себе постоянное пристанище разбойник Ворон, который награбил у народа несметные богатства. Ещё говорили, будто бы богатства те спрятаны в подземелье, которое тянется от церкви на кладбище до Тодулинского костёла целых пятнадцать километров! В подземелье том и до сих пор стоит стража — Вороновы друзья-разбойники. Четыре ночи в году выходят они под звёздное небо, чтобы посчитать золото. Звон тогда стоит на всё кладбище и слышно даже в Велешковичах.

Но самое жуткое предание связано не с разбойниками, а с сапожником Ерошкой.

Рассказывали, будто однажды ночью вышел Ерошка во двор. Ночь была не то чтобы лунная, но и не тёмная. Глянул Ерошка на кладбище, а на нём стоит белая тройка, запряжённая в сани. «Кому это понадобилось на белой тройке ехать на кладбище? — подумал Ерошка. — Ещё кресты поломает». Подумал он так, да и пошёл посмотреть, какому чудаку захотелось поехать на кладбище на тройке лошадей? Пришёл, смотрит: действительно стоят среди крестов сани, а на них сидит старый человек в вывернутом тулупе — шерстью наверх и в такой же шапке — тоже шерстью наверх.

Человек-то он человек, но почему из-под шапки роги торчат? Маленькие такие рожки, но шапку на глаза не натянуть. Посмотрел Ерошка с удивлением на роги, а как взглянул на ноги, так всё и понял. Вместо человечьих ног у старика были чёрные, похожие на бычьи, копыта. Теперь любой догадался бы, что в санях сидит чёрт!..

Волосы у Ерошки стали дыбом, по спине поползли холодные мурашки. Хотел он пуститься наутёк, да вовремя сообразил — разве от чёрта далеко убежишь? Прикинулся, будто ничего не заметил.

«Добрый вечер, человече», — поздоровался Ерошка.

«Добрый вечер, сапожник Ерошка, — ответил чёрт. — Спасибо, что пришёл. Мне как раз надо сапоги тебе заказать».

«Да я от всей души буду рад угодить вашей милости, но без мерки сапоги не сошьёшь, а тут её негде снять — место не очень удобное, да и инструмента я никакого с собой не взял. Так что лучше приходи завтра ко мне домой, тогда и поговорим», — попробовал отбрехаться Ерошка.

«Ничего, Ерошка, — засмеялся чёрт, — инструмент я тебе достану, места, лучшего за это, нигде нет, к тому же завтра я буду очень занят. Так что, Ерошка, берись за дело».

«Не могу я мерку снимать, — стоял на своём Ерошка. — Я сегодня с кумом немного чемергесу выпил. Голова шумит. Ошибиться могу».

Вот и заспорили они. Чёрт на своём стоит, Ерошка на своём. Слово за слово… Ерошка, когда начинал спорить, несдержанным становился. Схватил он поваленный ветром крест да как врезал чёрту по голове, что у того искры с глаз посыпались, а левый рог наполовину сломался. Набежали тут, неизвестно откуда, черти разных мастей и разного возраста. Схватили Ерошку. Держат под руки, под бока толкают. Понял Ерошка, что погорячился. Начал проситься, на жалость чертей нажимать.

«Как вам не стыдно, — говорит он чертям, — на одного скопом навалились. Вы, — говорит Ерошка, — посмотрите на мои лапти. Совсем развалились. Мне в первую очередь надо себе самому сапоги сшить. А товару нет, времени тоже. Так что отстаньте от меня, иначе я за себя не ручаюсь».

Очень расхрабрился Ерошка. Да и причина была на то. Кому охота чужим капризам потакать. Конечно, если бы Ерошка не выпил с кумом, то, может, и вёл бы себя поосторожнее. А так ему и море по колено. Как начал он чертей дубасить, что даже ветер свистит. Разбросал их по кладбищу, а сам только собрался домой пойти, как тут его старый чёрт остановил:

«Подожди, — говорит чёрт Ерошке. — Пошутил я. Давай выпьем мировую».

Ну, выпили… А тут вдруг в местечке петухи запели. Начали черти в бездну проваливаться. Ерошка сидел в санях, не успел на землю соскочить — так вместе с чертями и провалился на тот свет. И стал он там сапожником у чертей.

Ходили по людям и другие предания. Всего не упомнишь, да и помнить не стоит — можно состариться без времени…

Пока Данилка бежал полем, то никакого страха не чувствовал, но как только ступил за ограду кладбища — все предания в голову полезли. Чепуха, конечно, враньё, а всё равно жутко. Данилка бежал изо всех сил. Страх подстёгивал его. Скорее бы перебежать кладбище, спрятаться у Кешки, внука бабушки Ерофеихи, которая до войны сторожила кладбище.

На кладбище всегда стоял полумрак — тут очень густо росли деревья. Вокруг чернели кресты, бурно зеленела трава в рост человека и стояла такая напряжённая тишина, что сердце стучало, как молот по наковальне.

Данилка добежал уже до похоронных склепов помещиков Струмецких (от них до Кешкиного дома рукой подать), как случилось что-то настолько невероятное и страшное, что Данилка окаменел на месте… Из-под мраморной плиты на могиле помещицы Струмецкой медленно вылазило жуткое привидение.

Нет, Данилка не бредил. Он ясно видел то, что можно увидеть разве только в кошмарном сне.

Сначала из подземелья появилась огромная, как ушат, голова. У неё был белый, будто у мертвеца, лоб с чёрной дырой над левым глазом. На этот белый лоб с чёрной дырой прядями свешивались рыжие волосы. С обеих сторон головы торчала пара свиных ушей, больших, как листья лопуха. Лохматые рыжие брови нависали на глаза, закрывая их. Между глазами лепился огромный красный нос, под которым — хотите верьте, хотите не верьте — рос единственный рыжий ус, свисающий на грудь.

Увидев такое страшилище, каждый окаменел бы. Но и это было не всё.

Уродливое привидение протянуло руку в сторону Данилки. На руке у него не было пальцев. Их заменял наган. Наган был самый настоящий. Его короткое дуло смотрело Данилке в глаза…

— Стой! Ни с места! — гаркнуло привидение, да так сильно, что зашатались деревья. — Хэндэ хох!..

Данилка поднял руки… А что поделаешь, если на тебя рявкает привидение, приказывает поднять вверх руки да ещё на немецком языке?! За Данилкой подняли руки и остальные. Привидение громко расхохоталось и вылезло из подземелья. Туловище у него было короткое и совсем человечье.

— Что, субчики, испугались? — спросило привидение и… сняло голову.

Теперь все увидели, что никакое это ни привидение, а Кешка, внук бабушки Ерофеихи. А на голове у него маска.

— За такое по морде бьют и сдачи не берут, — сказал Данилка, более всего рассерженный тем, что сразу не догадался, какое встретил привидение.

— А ты же хвастался, что не побоишься и ночью пойти на кладбище, а тут и днём испугался, — сказал Кешка.

— Думаешь, тебя испугался? — прищурил глаз Данилка.

— А кого же?.. Меня…

— За нами немцы гонятся, — сказал Максимка.

Он мог и не говорить. Пулемётная очередь прошлась по деревьям, срезая ветви и листья. И сразу же из кустов выскочила Кудла, о которой все забыли.