Это было в горах

Горный инженер подошел к скале с бугристой поверхностью и обвел пальцем несколько остроугольных и округленных обломков выветрелого сланца, сцементированных между собой раздробленной массой тех же сланцев. Когда-то растертая порода, скрепленная веками и силой природы, — брекчия трения, была теперь тверда, как монолит.

— Вот по этим-то раздробленным сланцам, — продолжал Лебедев, — я и нашел разлом. Были у меня и другие соображения…

— Какие?

Инженеру снова пришлось пустить в ход пальцы и обе ладони.

— Когда слои лежат на месте горизонтально, то внизу будут находиться самые старые из них, выше — слои помоложе, а еще выше — Совсем молодые. Если их даже и повернет во время какого-нибудь геологического переворота при образовании складок, они все равно сохранят свою последовательность, только лежать будут уже не горизонтально, а наклонно. Но бывает и так, что они разламываются. — Инженер протянул вперед ладони. — Одни слои опустились вот так, а другие приподнялись. Что же получилось? Молодые слои попали под старые. Понятно? Таким образом я и догадался, что между более молодыми сланцами и сравнительно древними известняками проходит зона разлома.

— Но ведь мы еще не доехали до белых скал?

— Это неважно. Мы встречали их в другом месте — на реке Белой неделю тому назад. Даже отсюда видно, что гребни скал тянутся именно туда. Там я и наблюдал, как лежат известняки. А как лежат сланцы, я видел и там, и вчера в кедровом лесу. Здесь же молодые породы— сланцы залегают внизу, и раздробленность их говорит о том, что на границе сланцев и известняков прошел разлом.

— Ну, будет, будет! — нетерпеливо перебил геоморфолог. — Не забывайте, что время у нас ограничено.

Иван Федорович медленно поехал вдоль борта долины по тропе. Остальные послушно тронулись за ним.

— Ну, разломилась земля, а дальше что? Зачем это тебе нужно? Только для науки?

— Не только. По таким вот разломам из глубины земли когда-то поднималась раскаленная огненно-жидкая масса, которая называется лавой, или магмой. А с магмой, мой друг, все на свете связано— и золото, и серебро, и медь, и железо, и алмазы, и всякая руда.

— И тут она может быть? Инженер замялся.

— Конечно, может быть. Только искать надо долго. Рудного камня по сравнению с пустым очень мало. А мы и пустого-то осмотрели совсем немного. Только по тропкам. Так руду не найдешь, а если и найдешь, то случайно.

…Тропа свернула вниз, в долину, и геоморфолог хотел уже спускаться. Но Лебедев остановил его и предложил итти по верху до первых выходов известняков или мраморов.

— Предлагаю спускаться в долину там, где известняки или мраморы граничат со сланцем. Мне бы хотелось нанести разлом на карту и посмотреть те обнажения, где одни породы непосредственно соприкасаются с другими.

— Это чрезвычайно интересно, но ведь там, по всей вероятности, тропа будет отсутствовать, — ответил Иван Федорович.

Молготаев посоветовался с проводниками и тоже запротестовал.

— Мои люди говорят, что можно только тропой ехать; в другом месте будет плохо. А нам ведь нужно скорей, чтобы к ночи вернуться.

— Послушайте, Молготаев, ведь вы же сами сказали, что неинтересно, когда разлом изучают только для науки. Важна практическая сторона, — стал соблазнять бая инженер. — А найти ее в этих местах можно. Я, например, предполагаю здесь богатые залежи меди…

Молготаев перестал колебаться. Махнув рукой, он крикнул:

— Согласен. Едем, батыры, искать руду!

Геоморфолог, не скрывая своего раздражения, поехал за Оркотом. И уже совсем недовольные двинулись вперед проводники.

— Вот здесь мы и начнем спуск в долину, — весело заметил Лебедев, соскакивая с лошади у невысокого светлого утеса, покрытого бархатистым кружевным узором.

— У нас говорят: каменный цветок, — сказал бай, показывая на причудливый черный орнамент, нарисованный самой природой.

— А это всего-навсего лишайник — простейшее растение, живущее на камне.

— Ну, друзья, здесь нам не проехать, — огорченно заметил Иван Федорович, опуская бинокль.

По крутому склону в беспорядке теснились утесы, а между ними извивались потоки мелкого камня и плит. Только кое-где зеленели островки чахлой растительности.

Спускаться было решено немного подальше, где поросшие травой островки попадались чаще, местами же виднелись одинокие лиственницы.

— Поезжай к пастухам! — крикнул Молготаев Сарыху. — Дорогу назад мы и сами найдем.

Сарых и проводники обрадованно закивали головами, но все же на несколько минут задержались у светлого утеса, поросшего лишайником. Они смотрели, как небольшой отряд медленно спускался в Долину Смерти.

Впереди степенно вышагивал Оркот. Коня он вел в поводу, ни разу не оглянувшись на него. Животное само ловко пробиралось среди скал, осторожно ступая по осыпям. За баем, точно повторяя каждое его движение, спускался геоморфолог. А Лебедев совсем отпустил коня, прикрепив концы повода к луке седла, и шел за ним, зорко посматривая по сторонам.

Когда караван потерялся из виду, Сарых и проводники, нахлестав лошадей, затрусили по знакомой тропе к перевалу.

…Пастухи не ждали Сарыха так скоро и шумно разговаривали, осуждая странное поведение хозяина. Завидев проводников, они растерянно сбились в кучу. Почему вернулся Сарых? Не случилось ли чего-нибудь с Оркотом? Пастухи приготовились слушать новости, заранее покачивая головами.

Но Сарых молчал. Мрачно посмотрев на собравшихся у костра людей, он поехал в лощину к хозяйским табунам. Проводники и пастухи последовали за ним.

Снова собрались только к вечеру, когда горы уже начали терять свои очертания, словно отступая куда-то в сторону, в сумрак. Ни хозяин, ни его гости не появлялись, и суеверными пастухами начинало овладевать непонятное беспокойство. Даже небо на западе казалось им необычно багровым, предвещавшим близкую беду.

— И зачем только Оркот потащил нас к этой проклятой Долине Смерти!

Сарых вернулся из лощины последним. Ссутулившись, все так же молча, он прошел в старую юрту, где у потухавшего очага сидел тяжело больной Хазан. За Сарыхом тихонько пробралось несколько пастухов.

В юрте было еще сумрачнее. С почерневшей лиственничной коры густыми хлопьями свисала копоть. Из темноты там и тут выглядывали грязные кусочки материи, обрывки лент, вырезанные из дерева фигурки — божки, которые должны были охранять хозяев юрты от болезней и горя.

В очаге с тихим звоном гасли рассыпанные угли. Хазан подвинулся к очагу и стал бросать в огонь сухие прутья, бормоча запекшимися губами древнее заклятье.

— Ради травы, чтобы росла на нашей земле! Ради скота, чтобы пасся в наших долинах! Чтобы не знала нас беда! Чтобы не расплескивалась полнота!

И снова тихо в юрте.

Вот уже и солнце совсем ушло за хребет. Неторопливо поднялась над перевалом огромная луна, затопляя своим странным, мертвенным светом притихшие долины…

И вдруг где-то совсем близко послышался бешеный конский топот. Еще несколько секунд, и около юрты остановилась взмыленная лошадь. Мокрые бока ее тяжело ходили, с губ окровавленными клочьями падала пена. Окованное медью седло сбилось на сторону.

В паническом страхе пастухи кинулись в лощину. Только Сарых, словно придавленный ужасом, скорчился у входа в хозяйскую палатку.

С тех пор о судьбе Оркота Молготаева и его гостей никто ничего не слыхал.

ПО СЛЕДАМ ИНЖЕНЕРА ЛЕБЕДЕВА

Ранней весной 1942 года в длинных коридорах геологического управления появились два подростка. Стараясь держаться возможно солиднее, они вежливо останавливали встречавшихся им людей и задавали один и тот же вопрос:

— Скажите, пожалуйста, товарищ, как нам найти Лидию Петровну Взорову, геолога?

Остановленный чаще всего пожимал плечами и з свою очередь спрашивал:

— А вы были в сорок седьмой комнате?

— Были.

— Тогда не знаю… На всякий случай поднимитесь на третий этаж в комнату восемьдесят один.