Махмуд-канатоходец

Махмуд в это время помогал матери по хозяйству, а когда вышел во двор, увидел жернов не на месте. Взял он его левой рукой за железную скобу, постоял в раздумье, куда бы деть, и отбросил в сторону шагов на двадцать.

Увидела это мать и огорчилась: «Бедный мой сыночек! Что это ты? Уж не заболел ли? Вчера за сорок шагов этот жернов кидал, а сегодня и за тридцать не забросил».

В тот вечер, когда Махмуд принес дорогую книгу Бируни, мать была очень расстроена. Поужинал он наскоро, зажег фитилек жировой плошки и пошел в свою комнату читать. Обычно он по вечерам с жерновом занимался: подкидывал одной рукой, а другой ловил или, если ему это надоедало, натягивал во дворе канат между деревом и сараем и ходил по нему, как на праздниках канатоходцы ходят.

— Не читай, сынок,— попросила мать,— глаза испортишь. Будто завтра при дневном свете не начитаешься. Что тебе эта книга? Лучше бы в мечеть зашел или даже по канату походил, а то просто бы погулял.

— Я немного, мама,— попросил Махмуд.— Ты спать ложись.

А матери не спится. Села она под дерево и задумалась: «Что за наказание такого сына иметь! Все дети как дети: растут, работают, деньги накопят, а потом женятся. А этот никуда не годится. Если бы меньше книги читал, а больше о торговле думал, давно бы разбогател. Вчера мулла Мухтар тайком у соседей о сыне выспрашивал. Зачем выспрашивал?» Сидит мать под деревом и грустит. Луна уже выкатилась. Над одним минаретом постояла, к другому перешла; в городе спят все, а у сына свет горит. Не выдержало материнское сердце, попросила еще раз:

— Ложись спать, сынок.

Махмуд вздохнул, свет загасил и стал стелить себе постель во дворе. Лег он поверх одеяла, подложил руки под голову, но не спит, в небо смотрит.

— Спи, сынок,— робко попросила мать.— Уж не от книги ли ты сон потерял?

— От книги, мама. Там написано, что все на свете не так, как коран говорит. Вот, например, все думают, что Солнце вертится вокруг Земли, а Бируни говорит, что не Солнце вокруг Земли, а Земля вокруг Солнца крутится.

— Ах,— вздохнула женщина,— не все ли тебе равно, что вокруг чего вертится! Вертится, ну и пусть вертится. Тебе-то что... Спи, сынок.

— Хорошо, мама. Земля вертится, а я буду спать. И ты ложись.

Враг веры

«Всякий смертный виноват перед аллахом» — так гласит мудрость священных книг. Это очень удобно служителям мечетей, разным имамам, шейхам и прочим обманщикам.

Всякий смертный виноват перед аллахом, ибо ему он обязан жизнью и хлебом, воздухом и солнцем. Всякий смертный виновен. А в чем виновен, нетрудно придумать.

Один виноват, что мало молится,— плати за искупление грехов. Другой виноват, что мало мулле платит налога,— опять штраф. Третий провинился перед властью, богом поставленной,— тоже откупаться надо.

Аллах для того и придуман, чтобы богатый мог получше обирать бедного.

Очень просто получается.

Живет человек, трудится, а муллы его грехи считают. Человек и не подозревает, что на его счету грехи, но приходит день, и зовут его на суд...

Всякий человек виноват перед аллахом, а Махмуд и вправду был виноват, хотя этого не знал: «Как же можно быть виноватым перед тем, кого нет?»

Между тем над головой Махмуда собирались тучи. Еще год назад главный шейх Хивы Сеид-Алаветдин приказал доносчикам строго и неустанно следить за молодым скорняком и передавать мулле Мухтару все, что говорит веселый острослов, сообщать, ходит ли он в мечеть, платит ли он налоги, не богохульствует ли.

Все это произошло потому, что на молодого шубника пало страшное подозрение. Это он помешал свершиться «чуду», которое замыслили муллы.

Шейх Сеид-Алаветдин заключил в минарет двух безбожников, отказавшихся платить налог на мечеть. Народу было объявлено так:

— Безбожники не верят, что только аллах дает людям пищу. Пусть они посидят двадцать дней в башне и убедятся, что никто, кроме аллаха, им помочь не может. А аллах им не захочет-помочь,— убежденно говорили муллы.

Двадцать дней сидели безбожники в башне, а когда пришли к ним стражники, то увидели, что узники живы, здоровы и веселы. Есть у них и лепешки, и плов, и сыр, и вода в кувшине.

Никто не мог попасть в минарет, потому что охраняли его днем и ночью. Кто же принес туда пищу и воду?

— Чудо! Свершилось чудо! — закричали стражники.

— Да,— удивился шейх Сеид-Алаветдии.— Наверное, им помог аллах... Вам аллах помог? — недоверчиво спросил он.

— Нет,— ответили узники.— Нам помог человек.

Как ни бились муллы, как ни усердствовали палачи, пытая несчастных людей, они не добавили больше ни слова.

— Нам помог человек! — твердили они.— Нам помог человек!

Лучшие сыщики искали следы подкопа, стражников допрашивал сам мулла Мухтар, но выяснить, кто этот человек, никак не удавалось. Узников тайком вывезли за город и под страхом смерти взяли с них обет совершить паломничество к святым местам и никогда не возвращаться в Хиву. Однако, когда мулла Мухтар еще раз осматривал минарет, то нашел там толстую шерстяную веревку, точно такую, по какой ходят базарные канатоходцы. Веревка была длинная, она доставала от минарета до тополя, что рос по другую сторону улицы.

Тогда-то и пало подозрение на Махмуда. Никто из хивинцев, кроме него, не умел ходить по канату. Однако подозрение — не доказательство. Шейх и муллы решили никому об этом не говорить, но на молодого Пахлавана затаили злость.

Не зря мулла Мухтар высматривал Махмуда на базаре, не зря интересовался, как идет его торговля, каковы доходы. Лучше, чем кто-либо другой, Мухтар знал: готовится суд, на котором Махмуда объявят врагом веры. Нет ничего страшнее такого приговора. Это лучший способ избавиться от любого неугодного человека. Никто не решится выступить в защиту хулителя веры, и нет ничего страшнее такого приговора. Враг веры — обреченный человек. Его будут сторониться люди, ему никто не продаст еды, не дадут воды для полива. На улице такому человеку не пройти, на базаре не появиться. Но главное — и это особенно интересовало муллу Мухтара,— на человека, объявленного врагом веры, наложат огромный выкуп. Обычно выкуп назначался такой, что в его уплату уходили все вещи и деньги, а часто дом и земля.

Бывали случаи, когда и семья грешника продавалась в рабство. Мулла Мухтар очень любил такие приговоры. Он давно зарился на дом Махмуда, на его сад и надеялся все это заграбастать. Он выяснил все, что ему было нужно, и доложил главному шейху Сеиду-Алаветдину:

— Махмуд дешево продает свой товар, денег не копит, долговых расписок не берет. Мы объявим его врагом веры, наложим большой выкуп за грехи, заберем его товар, отнимем дом, а старуху мать продадим в служанки. О случае с канатом лучше не упоминать. У него грехов и так хватает.

И Махмуда вызвали на суд.

В этот день на площади бил барабан, проповедники в мечетях говорили слова о каком-то грешнике, осквернившем религию, глашатаи с минаретов призывали хивинцев присутствовать на суде божьей справедливости. Но никто не знал, кого будут судить.

Мать Махмуда с утра усердно молилась. Она верила мулле и в молитвах проклинала грешника.

Ровно в полдень в мастерскую Махмуда ввалились два стражника.

— Собирайся на суд,— сказал один.

Мать не поняла, в чем дело, засуетилась.

— Мы придем, почтенные,— сказала старушка.— Но почему вы нас отдельно зовете? Разве мы не слышали сегодня призывов? Разве без нас нельзя начинать?

— Суд без преступника не начнется,— добавил второй.— Ты, старуха, можешь не ходить, а сына твоего мы обязаны доставить.