Дети синего фламинго

пацана одиннадцати лет сунули вперед. На верную гибель!

Тут у меня все смешалось: и стыд, и злость, и жалость к себе. И очень-очень захотелось домой. И еще захотелось лечь прямо на пол и зареветь.

Но на пол я не лег: знал, что он холодный. А зареветь не успел. Тяжелая дверь за мной качнулась, и я отскочил.

Вошел очень высокий человек в плаще до пола. Молча посмотрел на меня, подтащил к каменному столу чугунный табурет и сел. Конечно, в плаще-то не холодно.

Сидеть ему было неловко: некуда девать колени. Он поморщился, повозился и повернулся ко мне. Сказал глуховатым невыразительным голосом:

— Я — главный прокурор острова Двид. Моя задача — поддерживать равновесие порядка, установленное могучим Ящером.

"Ну и что?" — хотел спросить я, но не решился. Просто смотрел на него мокрыми глазами. У главного прокурора была длинная, как огурец, голова. Голая. Только на самой верхушке "огурца" торчал жиденький кустик волос. Нос был маленький, пятачком, совсем не подходящий к длинному лицу. А бровей я вовсе не увидел. Вместо них над глазами шевелились розовые безволосые бугорки.

— Эй... — негромко сказал прокурор в открытую дверь, за которой маячили темные фигуры. Почти сразу вошел слуга Ящера, он принес горящую свечу и лист бумаги. Прокурор кивком отослал слугу, достал большую авторучку и обратился ко мне:

— Вы — тот, кто называет себя Рыцарем Оленя?

— Не называл я себя так... — заспорил я сиплым от слез голосом. — Это вы все здесь меня так прозвали.

— Ну, допустим. А кто вы на самом деле? Как ваше настоящее имя?

— Ушаков... Женя. Из девятнадцатой школы, четвертый "В". То есть пятый уже...

Все так же невыразительно он спросил:

— Вы прибыли на остров, чтобы убить нашего славного Ящера?

— Я же не хотел... Это Ктор сказал, что все хотят... что он всех угнетает... А я...

— Вы пошли к озеру с оружием, желая напасть на Ящера. Разве не так?

— Я же не знал, что он такой громадный, — глупо пробормотал я.

Прокурор сказал со сдержанным удовольствием:

— Значит, если бы наш славный Ящер был меньше и слабее, вы попытались бы убить его... Вы признаетесь?

— Я же не сам... Мне сказали, что так надо... — опять пробормотал я.

Но он уже не слушал и быстро писал. Потом помахал в воздухе листом и сказал:

— Подпишите признание.

Я здорово испугался, сам не знаю почему. И крикнул:

— Я ничего не буду подписывать!

— Ну как хотите. Это не важно, — равнодушно сказал прокурор и встал. Прихватил свечу, бумагу и, шурша плащом по полу, зашагал к двери.

— Что вам от меня надо? — громко сказал я вслед. — Что я, так и буду здесь сидеть?

Прокурор оглянулся в дверях и спокойно ответил:

— Нет, вы здесь не засидитесь.

Дверь с визгом и лязганьем закрылась.

Я стоял и не знал: пугаться или радоваться словам прокурора. Не засижусь... а что будет потом?

Я подошел к табуретке и потрогал. Может быть, она хоть немного нагрелась от прокурора? Нет, видно, прокурорский зад был такой же холодный, как стены темницы.

На усталых