Улыбка лорда Бистузье. Часть вторая из трилогии

—Ну и... кто же?— осторожно спросил я. Васька понизил голос:

—Я... Это буду я...

Я поразился самонадеянности Васьки. С такой прозорливостью только в «Спортлото» играть. Это же миллион за неделю выиграть можно. А за месяц — и не сосчитать.

—А кто тебе сказал это?— спросил Андрей.

—Сам посчитал! — хохотнул Васька.— Я заранее в парикмахерскую заглянул, там наша соседка работает кассиром. Она и шепнула мне по-соседски, что ровно тридцать седьмой клиент окажется юбилейным. Она ведь все знает, у нее калькулятор есть. И касса особая, электронная. Очень точно считает.

—Ну и что с того! — воскликнул я.— Тридцать седьмым ведь тоже будет не каждый.

—Тише ты! — замахал руками Васька.— Услышат ведь... Ты послушай... Отошел я тогда в сторонку и стал пропускать в очередь всех подряд, а когда их тридцать шесть стало друг за дружкой — тут и подскочил. Ловко?

Мы были потрясены простотой уловки. Вот так придумал! С 'такой смекалкой, пожелай того Васька, можно было успеть за пять лет окончить школу с золотой медалью, за два — институт, а в двадцать пять стать ветераном труда. Жаль только, что Васькина голова начинала сыпать искрами идей лишь в том случае, если это сулило обладателю «памятника природы» какую-нибудь дармовщинку. Например, списать контрольную. Или — побрызгать чуб чужим одеколоном.

—Видите вот тех парней,— показал Кулаков на очередь.— Ну, тех, где и я стою. Они все вместе пришли, вдесятером. Вот тут я, честно говоря, и испугался. Ведь можно было пропустить вперед только семерых, а восьмой из них, я посчитал, оказывался тридцать седьмым. А значит... Понимаете? Вот это было самым трудным — кто же знал, что они толпой придут? Семеро встали, а я за седьмым.

— Пустили?— это Андрей спросил.

— Сначала стали выталкивать. Стань, говорят, ли последним. Мы все вместе из соседнего поселка приехали, у нас парикмахерскую закрыли. Но я их уговорил, сказал, что очень опаздываю в школу. Я во-он за тем, в красной куртке. Ха! Стоит и не подозревает, что я — юбиляр!.. Ну ладно, я пойду на место. А ты...— он обернулся к Андрею и кивком показал на фотоаппарат.— Смотри не пропусти самый момент. Мировой будет снимок.

Оставалось набраться терпения и — ждать, ждать. Но на десятой минуте томления меня осенило.

— Слушай! — я схватил Андрея за локоть.— Тут еще час ждать, не меньше.

— Никак не меньше,— согласился Андрей.

— Давай всех из класса позовем! — продолжил я,— Вот сбегаю домой за велосипедом, всех объеду и предупрежу. Ведь какое событие! У нас в классе та кого героя пока не бывало. Может, Васька и вправду юбилейным окажется.

— Давай беги,— кивнул Андрей.— А я здесь побуду.

За полчаса я объехал двадцать четыре двора и всех, кого застал, призвал спешить к парикмахерской.

Стелла Хван, председатель совета отряда, схватилась за голову:

— А Андрея ты позвал? Сфотографировать бы надо, как наш Васька в историю войдет.

— Там он уже, — горделиво ответил я,— Караулит событие.

Стелла всплеснула руками:

— А оркестр там?

— Какой оркестр?

— Да наш же, школьный! Духовой! Да ты что! Побежали в школу к Михаилу Харитоновичу.

Я удивлялся Стелле. Ловко она умела к любой чужой идее прилепиться. Да так, что становилась соавтором.

—Садись на багажник — предложил я, и мы помчались к учителю пения, руководившему нашими духовиками.

Нам повезло. Мы застали всех музыкантов в зале на репетиции. Иначе вряд ли успели бы собрать оркестр.

Михаил Харитонович не торопился разделять наши со Стеллой суетливые восторги.

— Вы не могли предупредить заранее? — сердито выговаривал он. Но Стелла была неудержимой.

— Ну Михаил Харитонович!..— взмолилась она. — Ну миленький... Вы поймите... Васька же наш ученик. Мы же не за себя — за всю школу просим. Там и Никитенко уже стоит, с фотоаппаратом. Оркестр нужен. Вы поймите!

Михаил Харитонович развел руками и сдался. Он умел командовать оркестром. Зато наша Стелла явно умела дирижировать... дирижерами.

Когда оркестранты усиленной рысью подходили к парикмахерской, я приналег на педали, ибо увидел издалека, что Васька уже у самых дверей, и значит миг триумфа близок. Когда я подъезжал к дверям парикмахерской, Васька сделал шаг вперед, и все зааплодировали. За ним юркнул и Андрей — с расчехленным аппаратом и снятой с объектива крышкой. И в то же мгновение раздались вступительные аккорды торжественного марша. Я оглянулся. Нет, это играл не духовой оркестр — наши ребята лишь только прилаживали мундштуки к своим гулким трубам.

Из парикмахерской лился марш Мендельсона, Свадебный марш,— видать, желая обставить событие поторжественнее, администрация приготовила проигрыватель, а в соседнем Доме бракосочетаний — он в одном здании с парикмахерской — одолжила по такому случаю свадебную пластинку.

Васька стоял посреди парикмахерской с пухлым букетом хризантем. С его шеи свисала на грудь алая лента, к концам которой был приделан огромный шоколадный кругляш. Видать, добрых пять плиток шоколада растопили в баночке из-под рыбного паштета, чтобы отлить шоколадную чушку медали. Андрей непрестанно щелкал, запечатлевал для истории мгновения Васькиной славы. Васька растерянно оглядывался. Словно Свадебный марш Мендельсона заставил его подумать, что он не в парикмахерской, а почему-то на собственной свадьбе. Он озирался по сторонам, словно удивлялся — куда вдруг запропастилась невеста... Пожалуй, Стелла была права. Приведи мы духовиков чуть раньше, и тогда вместо смешной свадебной музыки наши ребята выдули бы что-нибудь более подходящее. Победное, героическое. Ну, хотя бы просто туш или даже футбольный марш.

А потом наступил самый торжественный миг — юбиляр Васька важно уселся в кресло и жесткая накрахмаленная салфетка укутала его свитер по самую шею. На мгновение парикмахер, склонившийся над Васькой с машинкой, ровно зудевшей в его руках, заслонил собой Ваську. Я видел лишь широкую спину парикмахера.

И вдруг произошло удивительное. Парикмахер дернулся, отступил вправо, а машинка почему-то вылетела из его рук и, брякнувшись на пол, продолжала гудеть и там, медленно вращаясь на месте и словно выбривая пол, проросший вдруг бородой. В то же мгновение раздался истошный, непонятный крик, из кресла выпрыгнул Васька, срывая с себя салфетку и тараща испуганные глаза. «Что с ним?— подумал я.— Заболел, что ли?»

И тут я невольно перевел взгляд на голову юбиляра и не поверил глазам. Слева, пропалывая в васькиной прическе глубокое ущелье и прихватив по пути добрый кусок легендарного чуба, тянулась широкая полоса. Невероятно! Парикмахер покусился на «па мятник природы». Его машинка, вместо незаметного полета над чубом, злостно въехала в прическу, как бульдозер в заповедник,

Васька в страхе охлопал голову и, когда пальцы, скользнув с пышного джайляу, нащупали горячий пустырь, обернулся, глянул в зеркало и дрожащим голосом прошептал:

—Что... Что вы сделали?

Парикмахер, оскорбленный буйным поведением юбиляра, поднял с пола все так же звенящую машинку. Подрагивающими от обиды губами осведомился:

—Что случилось, молодой человек? Чем вы недовольны?

Васька пощелкал по свежескошенной полосе:

—Что это? Зачем? Кто вас просил?!

Парикмахер пожал плечами:

— Как это — кто просил? Ваш главный, Он же первый вошел и сразу за всех десятерых вперед заплатил.

— За каких десятерых?— Васька едва не заплакал.

— Ничего не понимаю...— парикмахер не скрывал растерянности.— Тот парень, что первым был, сказал, что военком велел всех вас постричь под нуль. Наголо, одним словом. Всех десятерых. А ты был восьмой. Я хорошо считал.

— Зачем мне под нуль, зачем? — только тут Васька вспомнил, как уговаривал незнакомых взрослых мальчишек разрешить ему встать среди них. Так значит они призывники?! Ну и дела... Но он-то, семиклассник, при чем? Зачем его-то под нуль? За что?.. Ваське было ужасно жаль себя. Поняв, что в спешке совершил жуткую оплошность, растерялся и парикмахер.