Собрание сочинений в 6 томах. Том 1. Эмиль из Лённеберги и др.

— Ты уверен, что опять не напроказничал? Вспомни-ка, ведь завтра к нам приедут гости из Ингаторпа!

— Они и так толстые, хватит с них! — спокойно ответил Эмиль. — Куда лучше, если еда достанется тому, кому она и вправду нужна.

Но все же он немного испугался, так как, судя по всему, к концу пиршества не останется и полпальта. То, чего гости не могли съесть, они распихивали по карманам и сумам, блюда и миски опустошались в мгновение ока.

— Ну вот, я слопал грудинку, — вымолвил Калле-Лопата, дожевывая последний кусочек.

— А я слопала селедочный салат, — сказала Пройдоха-Фия.

Они говорили «слопал», «слопала», и это значило, что они съели все до крошки и что на блюде было пусто.

— Теперь мы слопали все дочиста, — сказал в конце концов Придурок-Никлас, и правдивее этих слов он никогда в жизни не произносил.

Вот почему это пиршество прославилось на долгие времена как «великое опустошение Каттхульта», и о нем, к твоему сведению, долго не прекращались толки как в Лённеберге, так и в других приходах.

Лишь одно блюдо оставалось нетронутым — целиком запеченный молочный поросенок. Он лежал на столе и печально глядел своими сахарными квадратиками вместо глаз.

— Чур меня, нечистая сила, упаси и помилуй! Поросенок похож на крошечное привидение, — сказала Пройдоха-Фия. — Я и прикоснуться к нему боюсь.

Ни разу в жизни не пришлось ей видеть запеченного целиком молочного поросенка, да и другим беднякам тоже не выпадало такого случая. Поэтому-то и оробели они перед ним и даже не дотронулись до него.

— У вас случайно не осталось больше колбасы? — спросил Калле-Лопата, когда все блюда были уже пусты.

И тогда Эмиль ответил, что на всем хуторе уцелела лишь одна колбаска, да и та насажена на колышек, который торчит из его волчьей ямы. Там она и останется как приманка для волка, которого он с нетерпением ждет, поэтому ни Калле и никто другой ее не получит.

Но тут Виберша всполошилась.

— Блаженная Амалия! — запричитала она. — Про нее-то мы совсем забыли!

Она растерянно поглядела по сторонам, и взгляд ее остановился на поросенке.

— Пусть уж он достанется Амалии, а? Хоть он и похож на привидение! Как скажешь, Эмиль?

— Ладно, пусть ей будет поросенок, — со вздохом согласился Эмиль.

Тут бедняков так разморило от еды, что они не могли шевельнуться, а дотащиться до своей лачуги у них просто не хватило бы сил.

— А что, если взять дровни? — предложил Эмиль.

Сказано — сделано. На хуторе были дровни — длинные и вместительные сани. На них можно было увезти сколько угодно стариков и старушек, даже отяжелевших после такого угощения.

Наступил вечер, зажглись звезды. В небе светила луна, а вокруг лежал пушистый, только что выпавший снег. Стояла мягкая зимняя погода — чудесная пора для катания на санках.

Эмиль и Альфред заботливо рассадили гостей на дровнях. Спереди восседала Виберша с поросенком, затем по порядку все остальные, а сзади — Ида, Эмиль и Альфред.

— Эй, поехали! — скомандовал Эмиль.

Сани быстро заскользили по склону холма. Ветер свистел в ушах, и старички и старушки кричали от восторга — уже так давно они не катались на санках! Ой как они кричали! Лишь один поросенок молча несся, как привидение, в лунной ночи на руках у старой бабки и таращил немигающие глаза.

Ну а старостиха, что делала она? Об этом ты сейчас узнаешь. Я хотела бы, чтобы ты ее увидел, когда она возвращалась домой после прогулки за сырными лепешками в Скорпхульт! Вот она в серой шерстяной шали, толстая и довольная, подходит к дому, достает ключ, вставляет его в замочную скважину и посмеивается при мысли, что сейчас увидит своих покорных и запуганных бедняков. В самом-то деле, должны же они наконец уразуметь, что хозяйка здесь она — одна над всеми!

Она поворачивает ключ, переступает порог и входит в сени… но почему такая тишина? Спят они, что ли, или сидят и смотрят хмуро исподлобья? Луна заглядывает в окно и освещает все углы дома, но почему же ни одной живой души не видно? Потому что в доме никого нет! Так-то, Командорша, нет там ни одной живой души!

Тут ее пробирает дрожь, она вся дрожит как осиновый лист: еще никогда в жизни ей не было так страшно. Как же они могли выбраться сквозь запертые двери? Никто, кроме ангелов Божьих… да, так оно и есть. Несчастная, обманом отняла она у них колбасу, пальты, табак, и теперь ангелы Божьи унесли их туда, где живется лучше, чем в богадельне. Только ее бросили одну в нищете и горе, ох-ох-ох! И Командорша завыла как собака.

Но вдруг слышится слабый голос. Он доносится из постели, где под одеялом лежит жалкая маленькая старушка.

— Чего это ты воешь? — спрашивает Блаженная Амалия.

Тут Командорша мгновенно преображается! Мигом выпытывает она у Амалии всю правду! На это она горазда!

И потом вприпрыжку несется в Каттхульт. Она снова загонит домой своих стариков, чтоб все было шито-крыто и никто в Лённеберге не болтал бы лишнего.

При свете луны Каттхульт так красив! Она видит, как сверкают в кухне огоньки, будто там зажжено множество свечей. И вдруг ей становится стыдно, и она не решается войти в дом. Сперва она хочет заглянуть в окно и удостовериться, вправду ли там пируют ее бедняки. Но для этого нужен ящик или другая подставка, чтобы забраться повыше. Старостиха идет к столярной в надежде увидеть что-нибудь подходящее. И в самом деле, она видит… Но не ящик, а колбасу. Вот так находка! На чистом снегу, освещенный луной, стоит колышек, а на нем небольшая колбаска, начиненная картошкой. Правда, сейчас старостиха так сыта, что чуть не лопается. Она вволю наелась сырных лепешек. Но вскоре ей снова захочется подкрепиться, и надо быть последней дурехой, чтобы колбаска зря пропала на морозе, думает она.

И, сделав шаг вперед, летит вниз.

Вот так ловили волков в Смоланде в стародавние времена.

В тот самый миг, в ту самую минуту, когда Командорша провалилась в волчью яму, праздник в Каттхульте закончился. Старички и старушки высыпали на двор и уселись в сани, чтобы ехать домой. Из волчьей ямы не доносилось ни звука. Поначалу старостиха не хотела звать на помощь. Она, видимо, надеялась, что как-нибудь выкарабкается сама.

А бедняки вихрем скатились с холма, и когда они подъехали к своей лачуге, то дверь — вот чудо — оказалась открытой. Они тотчас, шатаясь, вошли в дом и сразу повалились на постели, разморенные едой и катанием на санях, счастливые впервые за долгие-долгие годы.

Обратно в Каттхульт Эмиль, Альфред и маленькая Ида возвращались при свете луны. В небе мерцали звезды, Эмиль и Альфред тащили дровни, а Иде позволили сесть в них и ехать в гору по отлогому склону, ведь Ида была совсем маленькой.

Если тебе случалось лунной ночью ехать на санях по такой вот зимней дороге в Лённебергской округе, ты знаешь, какая там стоит дивная тишина — будто вся земля заснула и спит беспробудным сном. Представляешь, как жутко средь полного безмолвия и тишины услышать кошмарнейший вой. Так вот, Эмиль, Альфред и Ида, ничего не подозревая, взбирались со своими санями на последний холм, как вдруг из волчьей ямы донеслось завывание, от которого у кого угодно застыла бы кровь в жилах. Маленькая Ида побледнела и сразу захотела к маме. Другое дело Эмиль! От радости он запрыгал, как дикий козел!

— В яму попал волк! — закричал он. — Вот это да! Где моя ружейка?

Чем ближе они подходили к дому, тем отчаяннее становился вой. Эхо разносило его по всему хутору, и казалось, что лес вокруг полон волков и что они отзываются на жалобный вопль плененного собрата.

Но Альфред сказал:

— Чудно воет этот волк! Послушай-ка!

Они замерли на месте, освещенные лунным светом, и прислушались.

— На помощь! На помощь! На помощь! — вопил волк.

Тут у Эмиля радостно сверкнули глаза.

— Оборотень! — закричал он. — Правда, я не очень верю, что это оборотень!

Прыжок, другой, и он первым добрался до ямы. И тут Эмиль увидел, что за волка он поймал. И не оборотня вовсе, а злосчастную Командоршу!