Два пистолета и хромой осел

«Мы больше прославимся, если соберем вооруженную банду и отправимся освобождать захваченные англичанами земли, потому что там люди не люди, а рабы, с ними обращаются хуже, чем со скотиной», — вспомнил я слова какого-то бунтовщика, которые где-то вычитал.

— Ты, если хочешь, освобождай рабов, — ответил Минчо, — а я подниму болгарское знамя на мною открытом острове. Он будет в десять раз больше, чем Болгария, и мы тоже станем великой державой. Мы еще покажем всяким там англичанам и португальцам!

Но прежде, чем открывать острова, нужно было подумать о ночлеге. Я стучал зубами, но уже не от страха, а от холода. Насколько было жарко днем, настолько стало холодно сейчас. Мы не могли лечь прямо на холодный песок. Но маленький волшебник Анис опять придумал хитрую штуку. (Он оказался совсем не таким маменькиным сынком, как мне показалось вначале). Он прошептал какое-то арабское заклинание, и верблюд растянулся на песке. Тогда Анис лег так, что его голова и туловище оказались на верблюде и только ноги были на песке. Мы поступили так же. Тело верблюда излучало приятное тепло. Чудная кровать! Я понял, что этот «корабль пустыни» — славное животное, не то, что осел, упрямая скотина, которая никогда не позволит тебе использовать его вместо кровати.

Я лежал на теплом брюхе и соображал, какое имя придумать нашему доброму верблюдику, наверное, самому доброму во всей пустыне. Шептал разные имена… Буренка не подходит, Горбунок — обидно, Кривошеий — тоже… И незаметно уснул…

… Проснулся я весь мокрый от пота. Лицо горело. У меня, наверное, температура поднялась до сорока двух. Нельзя мне болеть в этой чужой стране! Минчо и Анис, спавшие рядом, тоже были красные, как раскаленная печка. Верблюд неспокойно вертел своей длинной шеей, но тело его было неподвижно. Доброе и умное животное не хотело нарушать сон ребятам. Я встал, осмотрелся и понял, почему горит лицо: африканское солнце висело в небе, как огненный шар.

Белые здания Каира просвечивали сквозь голубоватую знойную дымку. Высоко над ними торчали острия не менее тысячи минаретов. Они протыкали небо, как я протыкал свою синюю тетрадку по арифметике. (За это учительница надрала мне уши и поставила у доски). Глядя на мечети, я размечтался о том, что, если бы я стал сказочным великаном, я был вытащил самый высокий минарет и написал им на синем небе: ЛЮБО БИНЕВ НАХОДИТСЯ В ЕГИПТЕ, но такими громадными буквами, чтобы даже в Болгарии увидели. Ребята из нашего квартала прочли бы надпись и сразу поняли бы, каким великим путешественником я стал. А если Минчо согласится, чтобы я стал капитаном будущего нашего корабля, я напишу и его имя.

Синяя дымка, покрывавшая город, постепенно рассеивалась, небо становилось выше, и острия минаретов уже не могли коснуться его. Под лучами солнца город был похож на огромный странный дворец с тысячами блестящих окон, слепящих глаза.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

СТРАНА ЧУДЕС

Днем пирамиды и Сфинкс уже не казались мне такими загадочными. Каменный лев и правда страшно громадный, но при солнечном свете видно, что, несмотря на разбитый нос, он усмехается достаточно добродушно. Неподалеку от Сфинкса я заметил какую-то будку. Из нее клубился пар. Мне не нужно было гадать, что там делают. Запах пончиков мне был прекрасно знаком. Серебряные монеты, которые Анис взял из своей копилки, оттопыривали его карман. Он сбегал к будке и вернулся с десятком горячих пончиков. Мы проглотили их мгновенно.

— Только аппетит разыгрался, — проворчал Минчо. — Я мог бы съесть еще десяток. Разве это пончики — на один зубок! — Он жалобно посмотрел на Аниса, и египтянин снова отправился к будке.

— Ты, жадный грач! — рассердился я. — Из-за тебя мы потратим все деньги Аниса. А что будем делать, если не найдем сразу золотое сокровище?

— Слушай, сказано тебе не называть меня прозвищем, — угрожающе проговорил Минчо. — Считаешь, что ты больно хитрый. Будто не видно, что у самого слюнки текут.

Анис принес еще кучу пончиков. На дальнейшие объяснения не было времени — пончики вкусны, пока горячие.

Наевшись, мы вспомнили про верблюда. Кинулись искать его возле Сфинкса и пирамиды Хеопса. Но как же узнать наше доброе и ласковое животное, гревшее нас всю ночь? Вокруг было полно верблюдов, украшенных разноцветными монистами и серебряными седлами. На шеях у них висели гирлянды маленьких колокольчиков, которые при каждом движении мелодично пели «дзинь… дзинь». Аллах отобрал свой подарок… Везде толпилось множество туристов, очень смешно одетых: пожилые мужчины с солидными брюшками в шортах и маечках, а женщины — в брюках и ковбойских шляпах. Многие из них ехали верхом на верблюдах, которых вели за серебряные уздечки арабы со смуглыми лицами. Эта пестрая толчея у древних египетских пирамид напомнила мне замечательные ярмарки, которые устраивали в нашем городе, — самое чудесное время в году. Чего на них только не было! Качели и тиры, цирк со знаменитыми акробатами и клоунами, фокусники, изрыгавшие пламя, стена смерти, горы сахарной ваты, самая толстая женщина в мире — Тересита. Но нам с Минчо ярмарки приносили и много огорчений. Однажды, например, после долгих размышлений о том, что делать с единственным левом, мы купили билеты и отправились в балаган смотреть самую толстую женщину в мире. Тересита сидела на низком деревянном стуле и что-то жевала. Мы ужасно расстроились! Куда Тересите до тетки Гины из нашего квартала! Притом мы видели ее каждый день, и нам это ничего не стоило. Выйдя из балагана, мы решили сразу вернуться домой, чтобы еще раз убедиться в превосходстве тетки Гины над знаменитой Тереситой. Тетка Гина сидела у ворот и лущила кукурузу. Под ее вздутым фартуком, казалось, было спрятано не меньше десяти футбольных мячей. Мы уставились на нее.

— Вам чего? Ну-ка, убирайтесь отсюда! — прикрикнула на нас тетка Гина. Но мы не тронулись с места.

— Тетка Гина, если тебя показывать на ярмарках, заработаешь кучу денег. Истинный крест, — сказал Минчо и перекрестился.

— Правда, тетя Гина, ты потолще знаменитой Тереситы, а на нее только посмотреть лев стоит, — добавил я и шагнул поближе.

Вдруг она резво вскочила с лавки, схватила меня и стала колотить по голове нелущенным кукурузным початком. Потекла кровь. Как раз в это время возвращался с работы мой отец. Он тоже мне добавил. С тех пор, когда мне встречается толстяк, я даже не смею улыбнуться.

По каменным склонам большой пирамиды, словно муравьи, ползли люди.

— И я полезу на самый верх. Кто трусит, пусть остается внизу! — нахально заявил Минчо.

— Нечего задаваться, — ответил я, — я тоже полезу. Могу поспорить, что доберусь до вершины быстрее тебя.

Мы побежали к пирамиде, Анис — за нами. Взобравшись на первый же блок, (пирамида сложена из больших каменных блоков), я понял, что до вершины добраться будет трудно, но ни за что на свете не отказался бы от этого. Минчо лез передо мной и делал вид, что ему очень легко. А чуть впереди карабкался высокий рыжий человек, ему помогал какой-то араб. Когда они остановились передохнуть и рыжий обернулся, мы узнали в нем Красного Джо, нашего старого знакомого с корабля «Олимпия». Мы добрались до них, уселись рядом на широкий ровный камень. Англичанин вынул из кармана носовой платок и вытер пот с лица. Ну и красное было лицо! — как спелый арбуз. Он тоже узнал нас и улыбнулся. Заговорил с нами по-французски, произнося слова медленно, протяжно и запинаясь, так что даже мы с Минчо хорошо его понимали.

— Вам не страшно лезть сюда самим?

— Мы бесстрашные! — гордо ответил Минчо. — Самые бесстрашные из болгар!

— О-о-о! — проговорил англичанин, хотя явно ничего не понял.

— А я — египтянин, — напомнил о себе Анис.

— Он наш друг.

Англичанин снова полез в карман и достал красивую зеленую коробочку.

— Угощайтесь, — предложил он, — это американская жвачка.

Минчо взял коробочку и открыл ее. В ней лежало несколько бобов. Он недоверчиво посмотрел на англичанина: не насмехается ли тот? Анис взял два боба и отправил их в рот. То же самое проделал и я. Я хотел взять три боба, но англичанин смотрел на меня, я застеснялся и положил один обратно. Осталось еще четыре. Минчо беззастенчиво забрал все, а пустую коробочку положил себе в карман. За такую красивую коробочку ребята из нашего квартала дадут самое меньшее пять шариков. Бобы были сладкие и напоминали конфеты. Потом сладость исчезла. Это в самом деле была жвачка, но совсем не такая, какая продавалась в лавке дяди Христаки. Чаще всего я жевал смолу. Считалось, что она хорошо чистит и отбеливает зубы.