Война за погоду

й сунул в карманы несколько толстых плиток.

Это он угостит маму…

И Леонтия Иваныча угостит…

«Вот как удачно получается, – судорожно глотая слезы, думал он. – И сам приду, и приведу Белого… И принесу шоколад…» Он вдруг всей душой поверил: не мог затонуть «Мирный»! Не из таких капитан Свиблов! Он самый осторожный капитан на Севере. По приказу осторожного капитана ударили матросы по фашистской подлодке из спаренных пулеметов, заставили нырнуть в море…

О боцмане Вовка старался не думать.

12

Он медленно плелся по плотному, убитому ветром снегу.

Низкое полярное небо густо забило ледяными кристалликами.

Все плыло, хребет совсем помутнел и скрылся. Хорошо, если вообще видно на двадцать метров. Шоколад таял во рту, но из-за слез Вовка не чувствовал вкуса. В Перми, вспомнил он, в эвакуации бывало иногда страшно холодно… И там все время хотелось есть… Вместе с другими, такими, как он, золотушными пацанами, Вовка жил от одного сообщения Совинформбюро до другого. А мама возвращалась с работы поздно. Садилась на кровать, поправляла потертое одеяло. «Ох, как там отец, на Врангеле?» – «Да ему-то что, – сонно бормотал Вовка. – Они медведей едят. Это же не на фронте.» – «Дался тебе фронт, – сердилась мама. – Будто на зимовке легче!»

Но пусть бы мама сердилась!

Пусть бы у него опять нечего было есть!

Глотая слезы, Вовка брел вдоль низкого заснеженного берега и думал о том, как сильно не повезло боцману Хоботило… Неужели это тот самый остров, на котором когда-то побывал тот радист, про которого рассказывал Леонтий Иваныч?… Гора рыбы нетронутая, а на доске – человек… Не просто скальп… Всю кожу, все мышцы, весь жир… Все сняли… Это мне повезло… Только щеку обжег, да плечо выбил… Зато Белый со мной… И сухари есть… И прятаться надо… А вот боцман…

Голова кружилась, когда вспоминал череп.

Ну, не бывает же так! Нигде и никогда не бывает!

Будто желая остановить Вовку, дать ему одуматься, куда это он бредет? – впереди проявилась из призрачной снежной мути чудовищная каменная стена, иссеченная толстыми черными слоями. Будто бросили на снег огромную стопу школьных тетрадей, потом сдвинули их, переложив черной копировальной бумагой.

Ну, прямо как угольные пласты.

А под ними – брезентовая палатка.

Вид у палатки, правда, оказался нежилой. Полы зашнурованы. Тент порос инеем, как белой шерстью. И шест торчал, наверное для антенны.

– Эй! – завопил Вовка.

И Белый залаял, помчался рядом.

Холодя пальцы, Вовка торопливо расшнуровывал обмерзшие петли, сопя, лез в палатку. Ударился об уголок вьючного ящика. Прямо у входа – примус, канистра с керосином… Свернутый пуховой спальник.

Откинув крышку ящика, Вовка увидел рацию.

Тут же лежали наушники, пищик, аккуратно свернутый бронзовый канатик антенны, батареи. И целых четыре коробки спичек «Авион».

«Рация…»

Вовка застыл.

Рацию просто так не бросят.

Значит, это что-то вроде резервной станции.

Значит, в любой момент сюда могут явиться люди.

И вообще… Я только немножко