Кораблики, или «Помоги мне в пути»

Мы с Юджином часто бродили по развалинам, лазали по остаткам стен и башен, искали черепки посуды с черным лаковым узором и монеты, похожие на ржавые чешуйки.

А иногда мы купались и загорали на маленьком каменистом пляже под обрывом, сложенном из желтых пористых пластов. Я, несмотря на грузность, почти не отставал от чертенка Южки. И лишь когда схватывало поясницу или ноги, ложился пузом на горячую гальку и постанывал.

– Юж, ну-ка, пройдись по позвоночнику...

Он с удовольствием вскакивал на меня. Как ласточка на моржа. Но пятки у "ласточки" были твердые, словно костяные шарики. Он ими добросовестно пересчитывал мои позвонки. Наступит, да еще и крутнется! Я наконец не выдерживал:

– Ай! Пошел прочь!

Он прыгал с меня, крутнувшись напоследок сильнее прежнего.

– Хулиган!

– Конечно... – И он плюхался рядом со мной. – Мама, как только я родился, сказала, что я хулиган.

Родители Южки где-то у черта на куличках разведывали новые нефтяные месторождения, чтобы спасти нас, грешных, от очередного энергетического кризиса. Потому их сын и торчал тут, у деда, хотя это противоречило инструкциям о секретности...

Долго лежать Юджину мешала врожденная подвижность.

– Дядя Пит, давай еще окунемся! И пойдем крабов выслеживать!

– Ну да! По камням-то лазать...

– Тебе полезно побольше двигаться. А то вон какой... Как дирижабль.

– Нахал...

– А я знаю, почему тебя так зовут – Питвик. Такое многосерийное кино было: "Приключения мистера Питвика и его клуба"...

– Там не Питвик, а Пикквик... А со мной все проще. Петр – Питер – Пит. Викулов – Вик... Склеили, вот и получилось...

Он, откатившись подальше, критически щурился:

– Все равно ты как Пикквик. Такой же... объемный.

– Во-первых, не такой же! Он жирный был, а у меня мускулатура...

– Ох уж...

– Вот иди сюда, покажу "ох уж"... Кроме того, у него была лысина. А у меня еще вполне прическа...

– Лысина – дело наживное.

– Все на свете – дело наживное... Может, и ты вырастешь и будешь как я. Или еще объемнее...

– Ну уж фигушки!

– Когда мне было десять лет, я так же считал. А вот лет через сорок поглядим...

– У-у! Это еще сколько ждать...

На меня словно тень набегала.

– Это тебе "сколько ждать". А мне – пару лет...

– Ой, да... Я забыл... Дядя Пит, а почему время в "Игле" сжимается?

– Читай Эйнштейна и своего деда...

– У них ничего не понятно... Ну как это получается? Вперед лететь – кучу времени, а обратно – за одну секунду...

– Уж будто бы тебе дед не объяснял!

– Уж будто у него время есть объяснять! Только и знает: "Будешь приставать – вмиг отправлю к родителям!.." А сам даже адреса их толком не знает. Да и я тоже...

Тень пробегала и по Южке.

– Ну ладно, двигайся ближе... Смотри... – Я среди каменных окатышей расчищал песчаную проплешину. Втыкал в песок палец. – Представь такой бур... или лучше машину, которая роет туннель для метро. За день она проходит несколько метров.

– Несколько десятков...

– Ну, не важно... А потом по вырытому туннелю все расстояние можно промчаться обратно за несколько секунд...

– Значит, корабль оставляет за собой туннель в Пространство? – он был сорванец, но умница.

– Именно. И в этом туннеле уже не Пространство, а межпространственный вакуум. В нем нет ни расстояния, ни времени. По крайней мере, по нашим привычным понятиям... И от той точки, где находится "Игла", до базы можно будет перемещаться практически мгновенно. И обратно, разумеется... Ну, конечно, не всякому, а у кого есть специальная подготовка...

– А у тебя есть?

– А ты как думал!

У него опять появлялась вкрадчивая ехидность:

– А тебе не тесно будет в "Игле"? Она ведь совсем небольшая.

– Как-нибудь...

– Да еще твой этот... ос-те... дрозд...

– Сам ты дрозд... Это не играет никакой роли.

– А в космонавты ни с какими хворями не берут.

– Сокровище мое! Ты ведь знаешь не хуже меня, что сравнивать наше дело и обычную космонавтику – это все равно что...

– Арбуз и балет на льду, – услужливо подсказал он.

– Вот именно! Абсолютно разные принципы!..

– Но все равно ведь – путь к другой звезде...

– Но путь-то можно прокладывать по-разному! И космонавты не строят в Пространстве туннели... А у нас – Конус...

Про Конус Южка не спрашивал, он про него и так был наслышан. Спрашивал о другом:

– Дядя Пит, а почему ты летишь, а дед не летит?

– Потому что... на свете есть ты.

– Ну и что?

– Ты и твои мама и папа. И бабушка... А у всех, кто уходит, не должно быть семьи. Такое условие. С самого начала...

– И у тебя... никогда никого не было?

– Ну... по крайней мере, не женился. Пришлось выбирать...

– А дед... он, значит, не так выбрал?

– Да он и не собирался быть в экипаже, он ведь теоретик и командир базы... И кроме того, если бы он выбрал экипаж, не было бы на свете хулигана по имени Южка.

– Ой...

– Вот именно.

– Пошли тогда купаться. Я с тобой поныряю. А то...

– Что?

Но он молчал. И я догадался: "Скоро улетишь, и неизвестно, увидимся ли. А если и увидимся, то когда еще..."

Это была постоянная печаль, постоянная заноза в душе. У всех у нас. И у тех, кто в экипаже, и у тех, кто оставался на базе. Самым "юным" – уже за сорок, и каждый понимал: те, кто останется, едва ли дождутся тех, кто уйдет на "Игле".

А Юджин – он был как раз из тех, кто все-таки дождется. По крайней мере, если все будет хорошо. И, возможно, я именно поэтому в те летние дни проводил столько времени с Южкой. Словно старался сохранить последнюю ниточку между нынешней жизнью и той, будущей, – неясной и, наверно, чужой...

Юджин дождался. А больше никого не осталось. Дед его – Валентин Сергеевич Сапегин, – тот вообще погиб вскоре после старта "Иглы", когда местные гвардейцы и морская пехота ЮВФ начали выяснять, в чьем ведении должно быть побережье. Валентин попал под минометный огонь, пробираясь на базу...

Эх, Валька, Валька... Я вспоминал почему-то не долгие годы нашего совместного колдовства над Конусом, а совсем раннюю пору. Как вдвоем на сцене запевали мальчишечьими голосами: "А ну-ка, песню нам пропой, веселый ветер..."