Шхуна «Колумб» (рис. Л. Лурье)

На песчаном холме вашего острова я нашел торианитовый песок. Мне казалось, что в нем много торианита, а следовательно, и гелия. Мои надежды оправдались. Это в самом деле высококачественный торианитовый песок. Он гораздо богаче торианитом, чем пески островов Индийского океана. Безусловно из него можно добывать гелий и еще одно вещество, мезаторий, которое замещает радий.

Для того чтобы наладить эти разработки, надо хорошо знать две вещи: во-первых, много ли здесь этого песка, а во-вторых, как быстро и дешево добывать из него гелий в больших количествах. Пока техника еще не знает такого способа добывания гелия, но я уверен, что этот способ мы скоро найдем. В данный момент важно выяснить, каковы на острове запасы торианитового песка. Геологическая разведка, особенно в условиях Лебединого острова, требует средств и времени. Заявка об открытии торианитового песка на вашем острове передана в Главное геологическое управление. Думаю, что там учтут все возможности и выделят необходимые средства. Тем временем я, по поручению университета, буду продолжать на острове изучение торианитовых россыпей. Одновременно я закончу теоретическое обоснование добычи гелия из торианита в больших количествах. Мне удалось найти формулу, которая принципиально разрешает этот вопрос. Остается только на основе этой формулы разработать схему добычи, и тогда можно будет приступить к организации рудников…

Потом профессор рассказал о перспективах Лебединого острова, если на нем будет создано предприятие по добыче гелия и мезатория.

Слушатели еще теснее обступили ученого. И только после полуночи, когда уже высоко поднялся полный месяц, они разошлись, возбужденные и увлеченные рассказом.

Раньше других ушли Марко и Люда. Они уже слышали то, о чем рассказывал теперь профессор.

Дойдя до моря, юнга и девушка уселись на небольших бочках из-под рыбы. Обоим хотелось поболтать, потому что шхуна должна была сегодня же уйти обратно в Лузаны: шкипер не хотел надолго задерживать непосоленную рыбу.

Теплая лунная ночь и величественное море располагали к задушевной беседе. Марко рассказал о последнем рейсе «Колумба» в Карталинский залив.

Люда вспомнила о букете и рассказала свои сегодняшние приключения. Марко с интересом слушал о Находке.

— Понимаешь, — сказала в заключение девушка, — она немного странная, совсем неразговорчивая и очень плохо одета. Впрочем, одежда зависит не от нее… Зато выглядит и говорит она совершенно нормально.

— Я видел ее лишь несколько раз, да и то издалека. Инспектор не пускает ее из дому, а к нему рыбаки тоже редко ходят. Не любят его, хоть и давно он здесь живет. Особенно досаждает он всем своими инструкциями и распоряжениями. Всегда возит их с собою и везде находит всякие зацепки. Он злее, чем его Разбой. О девочке всегда говорит: «Дефективная. Боюсь, чтоб беды кому не наделала».

— Знаешь, ее заинтересовали мои сандалии. Вот мне и пришла мысль: что, если купить в Лузанах и подарить ей сандалии?

Беседа кончилась, и рыбаки стали расходиться. Первым на берег пришел Левко. Увидев Марка и Люду, он спросил, почему они выбрали для свидания такое видное место.

— А мы тут о твоей крестнице разговариваем, — ответил Марко.

В Соколином иногда в шутку называли Находку крестницей Левка — в память о том, что он первый предложил спасать людей с «Дельфина». Левко одно время даже проявлял особый интерес к спасенной девочке, но первый год она не разговаривала, а бранчливый инспектор мог кого угодно отвадить от своего дома.

Люде пришлось рассказать вторично о своей встрече и разговоре с Находкой. Теперь она с еще большей горячностью говорила о девочке и о запрете Ковальчука подпускать кого бы то ни было к дому.

— Тоже миллионер! — презрительно сказал Левко. — Боится — ограбят. Специально из-за моря бандиты для этого приедут… Говоришь, в лохмотьях?

— На ней все целое, но это просто балахон, а не платье!

— Ну и гадина! — пробормотал по адресу Ковальчука Левко.

Люда повторила свое предложение подарить Находке сандалии. Марко поддержал ее.

— Сандалии? — переспросил матрос. — Обязательно! И не только сандалии — я ей все привезу. Завтра в Лузанах все магазины переворошу. Пусть Яков Степанович попробует не позволить подарок крестнице сделать! А там еще проверим, правда ли, что она такая дефективная, как он рассказывает… Или это он ее такой сделал…

Послышались тяжелые шаги шкипера. Впереди него двигалась тень.

— Эй, команда! — закричал Стах. — Давай на корабль! Разводи пары, отходим!

Юнга и моторист распрощались с Людой и условились в следующий приезд вместе навестить Находку.

Девушка вернулась домой. Отец сидел в большой комнате, склонившись над широким блокнотом. Керосиновая лампа освещала лежавший на столе хлеб, нарезанную ломтиками кефаль и высокий кувшинчик с кислым молоком. Профессор, очевидно, за ужин еще не принимался. Он сосредоточенно производил какие-то вычисления. Между пальцами левой руки дымилась папироса. Дочь деловито подошла к отцу, взяла папиросу и выбросила в раскрытое окно. Андрей Гордеевич вздрогнул, сердито взглянул на дочь и сказал спокойным тоном:

— Прости, но будь осторожна: здесь от папиросы может возникнуть пожар.

Люда подошла к окну, посмотрела, куда упала папироса, и ответила:

— Пожара не будет. Но, папа, ты же дал слово врачу не курить в течение месяца! И почему ты не ужинаешь? Ты же обещал ложиться на Лебедином не позже двенадцати.

— Сейчас без пяти двенадцать, — сказал профессор, — а главное, я только что окончательно упростил мою формулу. Она теперь стала прозрачна, как чистая вода.

Он стал объяснять дочери процесс добывания гелия из торианитового песка. Девушка слушала с увлечением и, когда вспомнила об ужине, часы показывали четверть второго.

Глава XI

ДЕВОЧКА СО СВЕЧОЙ

В тот же вечер, около полуночи, в инспекторском доме пили чай. За столом, освещенным большой керосиновой лампой, сидели Ковальчук и его гость. Находка клевала носом в уголке. Она постлала фотографу постель, а теперь наливала чай или, когда ей приказывали, подавала на стол еду. Ковальчук рассказывал о рыбачьих делах, жаловался на скуку и однообразие жизни на острове. Анч, попыхивая папиросой, спокойно, но очень внимательно слушал. Временами он посматривал на девочку, точно ожидая, когда она уйдет отсюда. Наконец спросил:

— А почему девочка не идет спать? Она же вот-вот захрапит.

Ковальчук перевел глаза на свою воспитанницу:

— Находка, ступай спать!

Девочка вышла в маленькую каморку за стеной. Там стоял ее коротенький топчан. В каморке окон не было, и девочка зажгла свечу. Она постелила драную холстину, положила подушку, набитую морской травой, и стала раздеваться. Укрывшись рваным мешком, она взяла свечу, чтобы погасить ее, как вдруг долетавший сквозь дощатую перегородку разговор привлек ее внимание. На лице, озаренном свечой, появилось выражение настороженности. Девочка повернула голову и почти прижалась ухом к стене. Мерцающее пламя свечи покачивало тени на стене и отражалось в глазах Находки.

— Я ничего подобного… не знаю, — хрипел голос Ковальчука.

— Возможно, — слышался другой, иронический голос, — возможно, это ошибка, но, — голос стал металлически звонким, — может быть, вы знаете человека, изображенного на этой фотографии?

На полминуты воцарилась тишина.

— Фотография эта, — продолжал Анч, — сделана в 1918 году.

Находка услышала, как кто-то вскочил на ноги, уронив стул.

— Отдайте, — шипел Ковальчук, — отдайте!

— Во-первых, я сильнее вас физически, а во-вторых, это не единственный экземпляр. Успокойтесь! Вы очень возбуждены. Помните, что во всех случаях жизни надо быть спокойным, тогда легче найти выход из положения.

Было слышно, как инспектор сел на стул. Снова наступило молчание. Так продолжалось минуты полторы.

Находка слышала, как стучало ее сердце и как трещала свеча.