Томек ищет Снежного Человека

– Надо терпеливо ждать до завтра. Я полагаю, что магараджа даст всему объяснение, – сказал Вильмовский друзьям. – В письме Смуга писал так: «Спросите обо мне у магараджи Алвара». «Спросите обо мне» – ведь это еще не значит «жду вас в Алваре». Я не вижу никакого повода для подозрений. Может быть, у него встретились трудности с получением разрешения. Смуга – человек опытный. Если бы не предательское убийство Аббаса, я бы вообще о нем не беспокоился.

– Ты прав, Андрей, и это меня несколько успокоило, – согласился боцман. – У нас есть прямое доказательство, что Смуга здесь был, потому что здешние индийцы знают нас по его рассказам. Это хорошо, что он не забывает друзей.

Обмениваясь взаимными утешениями, путешественники миновали обширный парк и очутились около довольно большого одноэтажного дома, построенного из толстых бревен. Это и был упомянутый раджпутом охотничий павильон. Маленькие окна массивного строения, помещенные высоко над землей, были затянуты плотной сеткой. В дом вела лишь одна дверь, к которой можно было подойти через открытую веранду.

Удивленные, белые путешественники остановились у павильона. Боцман прищурил глаза и пробурчал:

– Ах, чтоб их тайфун унес, эта хата очень смахивает на тюрьму!

– Я тоже хотел это сказать. Нам надо быть здесь настороже, – шепнул Томек.

Словно в ответ на тихие замечания путешественников, сделанные на польском языке, великий раджпут пояснил:

– Никакая опасность не грозит сагибам в этом доме даже ночью, если только дверь будет заперта изнутри на засов. Большое отверстие для вентиляции находится на плоской крыше. Отверстие это можно оставить открытым. Тигры часто приходят сюда с наступлением темноты, но ни один из них не сможет попасть на крышу.

Томек и боцман многозначительно переглянулись. Ага, охотничий домик построен так, чтобы предохранить его жителей от нападения хищных животных. Объяснение раджпута весьма логично. Как раз в этом месте огромный парк переходил в джунгли, за которыми вдали, на самой линии горизонта, виднелись горы. Хищники могли без всяких препятствий подходить к охотничьему павильону.

В доме оказались две удобные, хорошо обставленные комнаты, отгороженные друг от друга шелковой портьерой, и уборная с большой медной ванной. В отдельной пристройке была кухня. Несколько индийских служителей подогревали в печи воду для купанья и готовили ужин.

Раджпут сообщил, что завтра около полудня он придет за сагибами, чтобы провести их на аудиенцию к магарадже, а потом, пожелав им спокойной ночи, удалился. Друзья выкупались, переоделись и перешли в столовую. По всему дому распространились приятные для путешественников запахи кушаний.

В центре столовой стоял круглый стол, чуть-чуть возвышающийся над полом, покрытый белоснежной скатертью. Наши путешественники, уже знакомые с некоторыми обычаями жителей Индии, подвинули к столу низенькие табуретки и уселись на них, подвернув под себя ноги.

Прежде чем удовлетворить первый голод, боцман глазами знатока рассмотрел блюда, расставленные на столе. В центре его, в большой серебряной вазе, стояло индийское национальное блюдо из риса, рыб, овощей и баранины, приправленных жгучими пряностями; рядом, на блестящем подносе, возвышалась гора вареного риса, окруженная венком из специальных блюдечек, с разными к нему приправами. Кроме того, к столу были поданы вареная и жареная рыба, баранина, козлятина и сыры. Хватало также помидоров, лука и зеленых стручков перца для закуски после различных блюд. Вместо хлеба им подали лепешки «чапати». На отдельных подносах лежали фрукты: ананасы, манго, апельсины, финики, бананы, инжир, и разнообразные восточные сладости. Сервировку стола дополняли серебряные жбаны с пивом, сервиз, в котором на севере полуострова пьют чай с небольшим количеством молока, и несколько графинов с холодной водой.

– Ну-ну, ничего себе ужин! Я вижу, что мы не пойдем спать на голодный желудок, – похвалил боцман, удовлетворенный тем, что увидел на столе.

– Так давайте же приступим к трапезе, потому что я порядком проголодался, – сказал Вильмовский.

Томек и его отец ели довольно умеренно, но боцман Новицкий набирал себе на тарелку огромные порции каждого блюда, и поэтому вскоре потянулся за графином с водой, так как блюда с острыми приправами возбудили у него жажду.

– Боцман, не пей сырую воду, – предупредил Вильмовский, – потому что в ней есть микроорганизмы, вызывающие у европейцев расстройство желудка. Я же предупреждал тебя об этом еще во время путешествия поездом.

Боцман поставил графин на место, но недоверчиво сказал:

– Как же это так, ведь индийцы всякое блюдо запивают водой, и ничего с ними не случается?

– Индийцы пьют эту воду уже многие сотни лет и приспособились к микроорганизмам. Безвредные для них амебы, находящиеся в сырой воде, весьма опасны для европейцев, приезжающих в Индию. Пей лучше пиво или чай, – посоветовал Вильмовский.

– Ну, если так, то я волью в свой живот солидную порцию пива, потому что эти пряности жгут его так, будто черти варят меня в котле с кипящей смолой. Теперь я вижу, насколько печальна судьба грешника в аду. Послушай Томек, достань-ка из моего чемодана бутылку ямайского рома. Он лучше всего утоляет жажду и предотвращает всякую заразу.

Ночная темнота, быстро наступающая в Индии, застала путешественников у стола. Зажженные служителями масляные светильники уже бросали на стены комнаты колеблющиеся тени, когда Томек, закончив обильный пир, взялся за сочные фрукты.

Сначала он решил попробовать неизвестный ему до сих пор плод манго, о котором он уже слышал множество странных рассказов. Ему, например, говорили, что среди манговых деревьев есть такие виды, которые дают плоды размерами от яблока до тыквы, причем некоторые из них вызывают «манговое бешенство». У людей, привыкших потреблять в пищу вредные плоды манго, уже от одного вида этого плода и его острого, похожего на скипидарный, запаха расширяются ноздри, глаза вылазят из орбит, а язык прилипает к небу.

Томек взял один из плодов размером не больше крупного яблока. Бархатная, твердоватая, зеленая скорлупа плотно прилегала к желтой, как шафран, сочной мякоти, которая, в свою очередь, плотно приставала к крупной косточке. Но как только Томек вбил в кожицу плода острие ножа, липкий сок брызнул ему в лицо и на сорочку.

– Лучше иди в ванную с этим индийским фруктом. При случае сможешь там постирать свою рубашку перед завтрашним визитом у магараджи, – насмешливо посоветовал боцман. – Меня уже от самого запаха этого плода порядком тошнит.

– И неудивительно, ведь вы за ужином съели столько, что и кит, которого вы так часто вспоминаете, не постыдился бы, – отрезал Томек, вставая из-за стола.

– Не обижайся, браток! Скажи спасибо этому фрукту-брандспойту за предупреждение. Ведь ты мог приохотиться к манго, а я слышал, что многие умирают, съев незрелый плод.

Томек умылся и, последовав совету боцмана, выстирал свою сорочку. Когда он вышел из ванной комнаты, отец, удобно растянувшись на циновке, уже спал, а боцман, тоже лежа, дымил короткой трубкой. Томек принялся искать, на чем бы ему повесить влажную сорочку.

Увидев Томека, моряк улыбнулся и посоветовал:

– Над плоской крышей нашего дома свисают ветви деревьев. Ты, браток, повесь рубашку на одну из них. Лучшего чердака для сушки белья не найти. Рубашка мигом высохнет. Дверь я уже запер. Часовых выставлять не будем, потому что разве что какой-нибудь дух сможет влезть к нам через зарешеченные окна. Жарища, как в бане!

– Ужасно жарко, – согласился Томек. – Умоешься – и полотенца не надо, потому что вода моментально высыхает. Спокойной ночи, боцман. Я тоже сейчас ложусь.

– Спокойной ночи, браток, – ответил моряк, широко зевнув. Отложив трубку в сторону, он повернулся лицом к стене, и через минуту уже храпел.

Томек отодвинул портьеру. Вошел в соседнюю комнату. Прислонил к стене бамбуковую лестницу и вылез на плоскую крышу охотничьего павильона.

Сквозь ветви раскидистого платана, росшего рядом с павильоном, на небе были видны ясные звезды. Влажный, жаркий ветерок веял из недалеких джунглей, принося с собой запах гниющих растений. Раздался пронзительный крик попугая, которого вспугнул какой-то ночной хищник. Томек замер и стал прислушиваться. Ему казалось, что он слышит шорох шагов, дикое, глухое ворчание, от которого мороз пробирал по коже, и звуки, похожие на тяжелые вздохи.