Тигр наступает

— Шевелись, шевелись, молодцы! Тракторы скоро подойдут!

Настало утро, а тракторов все не было. Слева огонь приближался особенно быстро. Часть людей лесник отправил вверх по логу, туда, где ручей делился на два рукава. Наташа и Виктор работали рядом. Виктор орудовал топором, Наташа оттаскивала хворост. Дышать становилось нестерпимо трудно. Над вершинами деревьев пронесся черный шквал. Впереди заплясали языки огня.

— Всем отойти на правый берег ручья! — передали по цепочке. Ребята начали отходить.

Виктор замешкался возле высокой ели. Топор глубоко входил в мягкую древесину. Удар, удар, еще удар. Щепки летели во все стороны.

— Витька, Витька! — кричала Наташа, но он не слышал. Тогда она бегом бросилась к нему.

Удар, удар, еще удар! Что-то треснуло внутри дерева, и оно, прощально взмахнув вершиной, начало падать. Витька глянул туда, куда должна была упасть ель, и увидел Наташу. Он рванулся к ней, но поздно… Темно-зеленая вершина с шумом, круша и ломая ветви соседних деревьев, накрыла девушку.

Витька подбежал к вершине, упал на колени и раздвинул колючие ветви: Наташа лежала вверх лицом с закрытыми глазами. В уголке глаза светлым шариком поблескивала слезинка. Губы плотно сжаты. На тонкой шее мерно пульсировала синяя жилка. Жива!

Витька стал звать, тормошить Наташу, но она не отвечала. Тогда он, переступив через ствол дерева, схватился за сучья обеими руками и стал тянуть. Ствол слегка спружинил, он уже не давил на тело Наташи, но сдвинуть его в сторону Виктор не мог. Огонь бушевал совсем рядом. «Еще минут десять, и нам уже не выбраться!» Решение пришло внезапно: обрубить вершину, оттащить ее в сторону, и тогда Наташа свободна. Он схватил топор, взмахнул им и замер: «Каждый удар будет причинять ей боль!» Но выбора не оставалось. Виктор начал рубить. Он старался наносить удары вдоль ствола, рубил с боков, как бы затесывая елку. Вдруг мимо него промчался какой-то серый зверь и скрылся в дыму. Витька видел его лишь краешком глаза. «Все боятся огня», — подумал он. Но зверь появился снова, уже с другой стороны. Заметив Виктора, он остановился как вкопанный, вильнул хвостом и радостно взлаял. Ну, конечно, это был Тропка, остроухий пес Сережкиного деда.

Через минуту рядом был Сергей. Он все понял с одного взгляда. Не сказав ни слова, лишь грозно сверкнув на Виктора глазами из-под опаленных бровей, он подбежал к вершине ели, ухватился за ствол и потянул на себя. Подрубленная вершина не выдержала и обломилась. Ребята попытались сдвинуть ее в сторону, но не тут-то было. Толстый, обломанный на конце еловый сук насквозь проткнул Наташину спортивную куртку и глубоко ушел в землю. Виктор с Сергеем схватились за вершину с обоих концов, высоко приподняли ее, сук вышел из своего гнезда, и вершина отлетела в сторону. Ребята подхватили Наташу и кинулись к ручью. Вокруг уже все горело. Тропка облизывал лапы и, повизгивая, скакал впереди…

Прошли сутки.

Наташа проснулась в избушке. Свет смутно проникал в маленькое оконце. О стекло бились красные, отъевшиеся комары. Рядом на нарах храпел какой-то обросший черной щетиной мужчина. Дверь была плотно прикрыта. Наташа хотела подняться и почувствовала боль во всем теле. Голова была тяжелой, остро саднил левый бок, ныли смозоленные ладони. Превозмогая боль, она встала и, слегка прихрамывая, вышла из избушки. Удивительная красота встретила ее за порогом.

Был почти полдень. Солнце ярко светило, и пестрые блики его ползли меж деревьев. На просторной поляне перед избушкой нежно-зеленым ковром стлалась трава-мурава, птичья гречишка.

Наташу всегда удивляла способность этой травы с малюсенькими скромными цветочками приживаться там, где никакая другая трава не растет. На дорогах и тропках, возле домов и на стадионах — везде, где люди вытаптывают растительность, на смену ей приходит птичья гречишка.

Посреди поляны, отражая солнце, блестела большая глинистая лужа. По краям ее, у самой воды, сидело множество бабочек. Те из них, что сидели распластав крылышки, были ярко-голубыми, а те, у кого крылья сложены, — перламутровыми. На краю поляны мирно паслась вороная лошадь. Скакнув раз-два спутанными передними ногами, она принималась есть траву, отгоняя слепней.

В траве жужжали мохнатые шмели. Теплый ветер шелестел в листве старых берез и гнал по синему небу легкие облака.

Такой красотой и покоем была насыщена вся окружающая природа, что и ночной переход, и лихорадочная работа впотьмах, и пожар, и даже падающая ель показались Наташе дурным сном, привидевшимся ей в душной избушке. Но боль в боку и ссадины на ладонях убедительно доказывали, что все это было на самом деле. «Потушили пожар или нет? И куда делись ребята?» Наташа ощупала большую шишку на затылке. В волосах запутались хвоя и всякий лесной сор. Прихрамывая, Наташа обогнула избушку и по крутику спустилась к реке.

Речка была небольшая. Звалась она Талицей за то, что и зимой в самые суровые морозы не замерзала. Студеная и совершенно прозрачная вода стремительно скатывалась по каменистому ложу. Каждый камешек на дне был отчетливо виден. Маленькие серебристые рыбки с темно-серыми спинками, словно искорки, брызнули в стороны от камня, на который ступила Наташа. Опустившись на корточки и расплетая косу, она пристально вглядывалась в свое отражение. Из воды на нее глядела совсем взрослая девушка. Глаза у нее были большие-большие и почему-то очень темные. До сих пор глаза у Наташи, даже когда она очень сердилась, бывали голубыми.

«Семнадцатый год!» — вовсе без радости подумала Наташа. Она опустила руки в холодную воду. Быстрые речные струи ласкали израненные ладони, вода щекотала их и успокаивала боль. Наташа еще раз взглянула на свое отражение и, радостно засмеявшись, ударила по нему рукой. Радужные брызги осыпали ее с ног до головы.

— А в речке весело плескалась местная, уральская Лорелея! — раздался сзади нее Витькин голос. — Чесать свои золотые кудри ей было нечем. К сожалению, брюки, в которых щеголяют наши Лорелеи, лишены карманов, и расческу носить негде, — продолжал Витька весело, спускаясь с обрыва. Он протянул Наташе расческу. — Ну как, жива? Бок здорово болит?

— Чепуха! — отмахнулась Наташа. — Ты скажи лучше, как пожар? Потушили?

— Почти что. В логу огонь задержали. Сейчас там бульдозеры землю ковыряют. К вечеру все будет кончено. Ты бы видела, как они, словно танки…

— А где Сергей? — перебила его Наташа. — Он здоров?

— Не знаю! — Виктор лукаво прищурился. — Во всяком случае пять минут назад, когда отправлялся прореживать кобылий хвост, был здоров! Может быть, она уже успела его лягнуть…

— Что ты ерунду городишь! — возмутилась Наташа. — Какая кобыла? Какой хвост?

— Кобыла обыкновенная, вороной масти. Пасется на поляне. Серега пошел у ней из хвоста выдернуть несколько волосков, чтобы сплести леску. Хариусов ловить будем. К вечеру сюда все пожарники соберутся голодные, как звери!

К речке спустился Сергей. Он серьезно оглядел Наташу и стащил с головы вылинявшую солдатскую пилотку. В пилотке у Сергея был настоящий склад. Порывшись среди крючков, маленьких блесенок и еще каких-то рыболовных принадлежностей, он достал большую иголку с толстой ниткой и протянул Наташе:

— На, зашей куртку! О здоровье не спрашиваю: раз прихорашиваешься, значит, здорова!

Наташа взяла иголку и улыбнулась:

— Ты бы на себя поглядел! Ну и видок!

— А чего же не поглядеть! — Сергей, ухватившись за черемуховую ветку, склонился над водой. Вид у него действительно был подпорчен. Волосы на голове и на бровях опалены, на шее пунцовая царапина, перепачканная в смоле ковбойка разорвана в нескольких местах.

— Что и говорить, не Ромео, а рядовой товарищ! — сказал Сергей печально, отпуская спружинившую черемуху. — Своим видом я после займусь, а пока рыбачить будем — людей кормить надо!

Сергей и Виктор принялись вить лески из конского волоса.

— А мне что делать? — спросила Наташа, укладывая косу.

— Если дохромаешь, то помоги лошадке от слепней избавиться, — ответил Сергей.