Тайна серебряного гусара

— Письма старинные перевести нужно.

— Чьи письма?

— Не знаю. Мы с Димкой у его бабки в сундуке нашли.

Мама удивленно приподняла брови:

— Французские письма у Димкиной бабушки? Никогда бы не поверила, что Лилия Ефимовна писала по-французски. Что-то ты крутишь, братец! Если хочешь помощи или совета, лучше рассказывай начистоту. А еще лучше, покажи письма.

Генка подумал и рассказал все по порядку, только о гусаре промолчал.

На маму его рассказ произвел довольно странное впечатление. Особенно когда она прочитала уже расшифрованные Генкой письма.

— Это было в маленькой сумочке? — вдруг спросила она.

— Да.

— А кроме писем? Там ничего не было, кроме этих писем?

— Было… — Генка секунду поразмыслил, нужно ли показывать маме гусара?

— Что? Серебряный гусар?

— Да. А ты откуда…

— Я знала ту женщину, которой принадлежали эти письма и статуэтка.

— Знала? Сонечку?

— Не Сонечку, конечно, а уже Софию Львовну. Но это долгий рассказ. Я так понимаю, всю историю с этой сумочкой раскручиваешь не ты один. Где твой друг Димка? Зови его. Я вам расскажу все, что знаю. А дальше будем думать все вместе. Эх вы, конспираторы! В первый день могли бы мне про эту находку рассказать!

Часть вторая ДЕТСТВО ОЛЬГИ ГРИГОРЬЕВНЫ

Глава I ОЛЯ И ИЛЮШКА

— Рая! Это невозможно! — высокая блондинка на каблуках держала за руку десятилетнюю Олю.

— Что случилось, Тома? — встревоженно всплеснула руками Олина мама и притянула дочку к себе.

— Твоя Оля порвала Илюшке рубашку! Новую! Только купленную! Посмотри на рукав! Теперь хоть выбрасывай!

Тетя Тома, Илюшкина мама, потрясла разорванной белой сорочкой.

— Это же не девочка, Рая! Это бандит!

— Извини, Тома, но Ольга первая в драку никогда не лезет, — строго возразила Олина мама. — Я думаю, твой Илья тоже хорош!

— Ты пойми, Рая, я не из-за рубашки. Я из-за принципа. На прошлой неделе — синяк под глазом, зимой — варежки обледенелые, сегодня — разорванный рукав. Серьезно советую, Рая, пригляди за дочерью. Наплачешься, когда вырастет!

— Спасибо, Тома, за совет, — спокойно ответила Олина мама. — С Ольгой я поговорю. Илюшкин рукав ей даром не пройдет.

Тетя Рая легонько втолкнула Ольгу в квартиру, закрыла дверь и, устало опустив руки, спросила:

— Ну?

— Илюшка — ябеда, — насупленно ответила Оля.

— Это понятно. Давай о рукаве. Зачем ты ему порвала рубашку?

— А зачем он сказал, что девчонки только и умеют, что косички заплетать? А сам хуже всех в классе бегает! И драться не умеет! И темноты боится!

— Погоди-погоди, — поморщилась мама. — Мы начали с рукава. Он сказал, что ты ничего не умеешь, и ты порвала ему рубашку?

— Да!

— А по-другому ответить было нельзя?

— Словами?

— Словами.

— Чтобы потом тетя Тома жаловалась тебе, что я ругаюсь?

— Ну, смотря какими словами отвечать, — улыбнулась мама.

Она присела перед дочерью на стул и обняла ее за плечи.

— Оль! — попросила она. — Не дерись ты с этим Илюшкой. Ну, если вас мир не берет, не водись с ним совсем.

— А с кем водиться? С Ксюшкой, что ли? Вот она только и умеет, что косички заплетать. Все в куколки играет и пятерки получает.

— Не вижу повода для язвительности. Девочка-отличница, играет в куклы, а ты и косы-то заплетать не умеешь. Есть чему поучиться.

— У меня стрижка короткая, — Ольга тряхнула непослушной копной волос. — А в куклы играть я не люблю. Больше во дворе никого нет. Фимке с Матвеем уже по пятнадцать, а Эллочка и Ленчик еще маленькие.

Олина мама вздохнула:

— Кроме Илюшки и нет никого. Что же вы тогда ссоритесь-то?

Оля не ответила. И тетя Рая помолчала.

Потом внимательно посмотрела на дочку и чуть заискивающе сказала:

— Оль… Я тебя с одним человеком хочу познакомить…

Оля приняла ее слова спокойно, и мама, осмелев, торопливо закончила:

— Его зовут Максим. Он очень хороший. Он тебе понравится.

— И тебе он нравится? — довольно равнодушно поинтересовалась Оля.

— Мне? Да. Очень.

— Хорошо, — Оля тряхнула копной волос. — Пускай приходит знакомиться. — Мам! Я на улицу! Ладно?

— А уроки, Оля?

— Потом, мам! Вечером! Нам мало задали!

И Ольга, перескакивая через две ступеньки, с грохотом помчалась с третьего этажа на улицу.

На скамейке уже сидел Илюшка. Он исподлобья глянул на Ольгу, отодвинулся к краю и настороженно засопел.

— Ябеда! — презрительно сказала Оля, усаживаясь на другой край.

— Дура! — ответил Илюшка.

— Все равно — ябеда! — повторила Оля. — Побежал мамочке на меня жаловаться!

— Она рукав разодранный увидела, — объяснил Илюшка.

— А ты сразу про меня рассказал, — съязвила Ольга.

— А что я скажу? — уже виновато пробубнил Илюшка.

— Сказал бы, за ветку зацепился.

Илюшка посопел.

— Недодумал что-то… — признался он, просительно заглянул Оле в глаза и предложил: — Мир?

— Мир, — сурово ответила Ольга. — Если ябедничать перестанешь.

Илюшка радостно улыбнулся и тут же предложил новую забаву:

— Пошли к Ведьме в окна заглядывать!

В общем-то, забава была не новая. Они часто заглядывали в окна к странной старухе, живущей на первом этаже.

Ведьмой ребята прозвали Софию Львовну Прозорову — худую, прямую как палка старуху.

Она всегда высоко держала голову и чуть презрительно поджимала уголки морщинистых губ. Она смотрела на всех строго и даже как-то насупленно.

В любом случае, она никогда ни с кем не разговаривала и не сиживала, как все старушки, вечерами у подъезда. Честное слово, Оля с Илюшкой даже никогда не видели, чтобы София Львовна ходила в магазин.

Короче, вела она себя очень даже по-ведьмински, а когда сидела у своего полукруглого окна и были видны ее выточенный профиль с ровным носом, старомодная высокая прическа и белый жесткий крахмальный воротничок на темном платье, то и вовсе казалась привидением из старинных-старинных рассказов про барынь.

Никто ничего толком про Софию Львовну не знал. Ни родители, ни соседи, ни дворник, ни дядя Ваня, подстригавший кусты на аллейках двора.

Знали только, что она за деньги обучает детей музыке и французскому. А за деньги музыке и французскому у «старинной барыни» могли обучаться только дети богатых начальников.

Каждый день в арку въезжали черные «Волги» и высаживали аккуратненьких, прилизанных мальчиков и девочек с папочками и модными немецкими портфельчиками.

Никому из взрослых эти автомобильные заезды не нравились, особенно дяде Ване, потому что блестящие «Волги» нет-нет да и обламывали нижние ветки яблонь. Он ругался с молчаливыми начальническими шоферами и грозился закрыть чугунные ворота на арке.

Оле с Илюшкой «Волги» как раз нравились. Им не нравились одинаковые дети в белоснежных рубашечках, по-хозяйски выскакивавшие из машин.

Посмотри-ка на них! Обыкновенных музыкалок им не хватает! У Ведьмы музыке учиться нужно!

Оля и Илюшка даже прозвали этих учеников ведьменышами.

Только Ольга не говорила Илюшке, как она хочет научиться болтать по-французски. Лучше, чем Ксюшка-отличница. И даже лучше, чем учительница.

А Илюшка не рассказывал Оле, что его самая любимая пластинка — фортепианная музыка. Он нашел эту пластинку летом, на даче, на пыльном чердаке. Она поцарапанная, и иголка проигрывателя без конца подскакивает и шуршит, но звуки получаются почти такие же, как из наглухо закрытых полукруглых окон Софии Львовны.

Заглядывать в окна к Ведьме было интересно. Увидеть удавалось немного: только вечный полумрак, изогнутую бронзу светильников, краешек открытого черного рояля с резным пюпитром и огромные картины в тяжелых золоченых рамах.

Но это был другой мир. Совсем другой.

И самыми удивительными и волнующими в этом мире были картины. Каждая из них занимала стену. От пола до потолка.