Опасный маршрут

В субботу, в двадцать три часа пятнадцать минут, с аэродрома где-то в Европе поднялся и исчез в черном небе тот самый самолет, о котором речь шла раньше. Остается только уточнить, что человек, прыгнувший в люк, был Григорий Окаемов.

Глава вторая

1

Майор Потапов хотел в субботу вернуться домой пораньше, чтобы вместе с женой ехать на дачу. Обещал ей прийти в четверть седьмого, а пришел в девять. На столе он нашел записку:

«Коля! Я не была бы твоей женой, если бы поверила, что ты придешь вовремя. Уехала одна. Звонил Гончаров, сказал, что удочки он захватит. Неужели опять рыбалка? Боюсь, что скоро наш Витька перестанет тебя узнавать.

Жду. Лена».

На дачу Потапов приехал в десять. На ночном столике лежала новая записка:

«Я у Валежниковых. Заболела Ольга Ивановна, кормлю ее ребят. Обед и ужин в кухне. Все остальное на веранде. Приду в одиннадцать. Гончаров тебя ждет, а я уже не жду.

Лена».

Витька уже спал, раскинувшись поперек кровати. Потапов уложил его на подушку – мальчишка недовольно поворчал, но не проснулся.

«К черту рыбалку!» – решил Потапов и прошел на веранду. В качалке лежал сверток с провиантом для рыбалки и коробка с крючками. Под шпагат, которым был перехвачен сверток, засунута еще одна записка:

«Обязательно возьми ватник, под утро у озера будет холодно. Отдыхай получше. Не забудь, что завтра воскресенье и к нам приедут мои предки, которые не видели тебя с прошлого века. Я не сержусь. Целую.

Лена».

«Да, рыбалку, пожалуй, надо отменить», – уже не так твердо, как минуту назад, подумал Потапов и пошел в кухню ужинать.

В открытое кухонное окно доносился смех и отрывистые восклицания: «пас», «беру», «хожу…» Каждую субботу на веранде соседней дачи резались в карты. Как только не надоест им это занятие! По шоссе пронеслась машина; от ее фар в гуще сада метнулись быстрые тени. Где-то далеко-далеко протяжно крикнул паровоз, и донесся, быстро стихнув, мерный рокот прошедшего поезда.

Потапов задумался… Сегодняшний разговор с полковником Астанговым настолько встревожил его, что, возвратясь от полковника в свой кабинет, он забыл обо всем на свете и об обещании жене быть дома пораньше. Почти два часа он мерил шагами кабинет. Полковник говорил с ним в своей обычной манере – резко и насмешливо. «Иные чекисты, – говорил он, – хотели бы уподобиться рыбакам, которые к удилищу прикрепляют звоночек, возлагая таким образом на рыбу обязанность будить их, если они вздремнут. Вы, Потапов, рыболовецкое дело знаете лучше меня, но я убежден, что рыбу надо искать. Нужно искать и изучать заводи, которые рыба любит. И тогда можно обойтись без звоночков…»

Этот неприятный разговор начался с того, что полковник Астангов спросил: «Как дела? Что нового?», а Потапов ответил: «Ничего. Полное затишье». Полковник, прищурясь, посмотрел на Потапова и попросил присесть. Потапов понял – сейчас будет нагоняй. Нет, нет, полковник голоса не повысит и прямых жестких слов не скажет, но легче от этого не будет…

Так и было. Полковник рассказал притчу о попе, к которому люди перестали ходить на исповедь, и на этом основании поп решил, что в его пастве больше нет грешников, и сообщил по начальству, что отныне его приход следует именовать раем. Начальство послало ревизию, но пока ревизоры ехали, попа-оптимиста убили разбойники.

– Вы понимаете меня, Потапов? – спросил полковник, продолжая насмешливо щуриться. – Это к вопросу о вашем «полном затишье»…

Весь их разговор сводился к тому, что бдительность для чекистов не оборона, а нападение.

– На-па-де-ни-е! – раздельно произнес полковник и пристукнул по столу ладонью…

Задумавшись, Потапов не замечал, что его друг, старший лейтенант Павел Гончаров, уже давно стоит перед окном кухни. Увидев его, Потапов непроизвольно отшатнулся.

– Нервы, товарищ майор! – смеялся Гончаров. – И сдается мне, что разговор с полковником Астанговым не доставил вам большого удовольствия…

– А ну тебя… шастаешь по саду, как привидение.

– Да у вас все двери настежь, можно всю дачу унести. Ну как, идем?

– Я, пожалуй, не пойду.

– Да ты что – всерьез? Как же можно? Братишка целый день ловил для нас живцов и теперь их на помойку?

– Кого это на помойку? – из-за спины Гончарова неожиданно выглянула жена Потапова.

– Елена Романовна, – обратился к ней Гончаров, – это не вы, случаем, поломали нашу рыбалку?

– Я? И не думала. Я все собрала… Коля, что это с тобой? Ты не заболел?

– Здоров, как всегда.

– Тогда слушайся начальства. На веранде сверток с провиантом. Бери ватник и марш на озеро. Завтра ты мне нужен на весь день, приедут родичи. А сегодня ты все равно до рассвета проспоришь с Гончаровым. Так спорьте лучше не в табачном дыму, а на лоне природы. Словом, марш, и никаких разговоров!..

Друзья шли к озеру молодым сосновым леском, наполненным пряным ароматом хвои. Кругом была разлита такая покойная тишина, что ее не хотелось нарушать разговором.

Над уснувшим озером курился туман. В его белом молоке полоскала свои тонкие ветви склонившаяся над озером ива. Вода вкрадчиво хлюпала под корягой; казалось, там осторожно пошевеливалась огромная рыбина.

– Сперва кружки поставим, – тихо сказал Гончаров и вытряхнул из рюкзака целую кучу деревянных дисков.

Они пошли вдоль берега. Потапов нес кружки и ведро с живцами. Пройдя шагов десять, Гончаров брал новый кружок, крепил на крючок живца и исчезал в кустах. Потом они шли дальше. Поставив последний кружок, они вернулись обратно.

– Девятнадцать штук заброшено, не забыть бы, – сказал Гончаров и снова исчез в кустах.

Вскоре он появился с ворохом сучьев и начал ладить костер. Все он делал быстро, умело и с удовольствием. Когда костер разгорелся и его веселое пламя оранжевым бликом расплылось по озеру, Гончаров лег навзничь, подложив под голову сцепленные руки.

– И чего я пошел в чекисты – сам не понимаю, – улыбаясь черному небу в звездах, сказал он. – До двенадцати лет знаешь о чем мечтал? – Он посмотрел на сидевшего перед костром Потапова. – В кино раз увидел, как сибирские охотники белку промышляют, и прямо заболел. Каждый день матери твердил, что в Сибирь уеду. Потом решил: десятилетку кончу и уеду. Потом решил: институт кончу и уеду. Может, я и на педагогический пошел, думая, что учителя нужны и в Сибири. И вдруг вызывают в райком партии… и – здравствуйте, пожалуйста! – мы мобилизуем вас в органы безопасности. И все мои мечты о сибирской белке полетели в преисподнюю. Вот только на рыбалке душой и отдыхаю… – Гончаров притворно вздохнул.

Потапов молчал. Он продолжал думать о разговоре с полковником Астанговым, и то, что говорил Гончаров, его раздражало. «Сказал бы ты о своей мечте полковнику, – подумал Потапов, – он выдал бы тебе притчу о белочках».

Гончаров, точно подслушав его мысли, спросил:

– Полковник ругался?

– Он никогда не ругается… – неохотно ответил Потапов.

– Знаю. Лучше б уж ругался.

Потапов разговора не продолжал. Гончаров понял, что он о делах говорить не хочет, и больше ни о чем не спрашивал.

Костер догорел, уголья подернулись серой пленкой, и сразу чувствительной стала холодная сырость, которая ползла с озера на берег. Потапов расстелил ватник, и они легли на него, тесно прижавшись друг к другу. Поверх накрылись плащом Гончарова. И тотчас усталость от прожитого дня точно придавила их к земле. Они уснули.