Промах гражданина Лошакова

И здесь автор должен, конечно, отметить редкую способность знаменитых часов: приспособляемость к обстоятельствам.

– Мурку играют? Всё равно, твоё-то время истекло. – И Пахан сунул часы в собственный карман. – Не знаю, откуда ты, да только мне ты живой не нужен.

Он зевнул и достал пистолет. И самое страшное показалось Васе именно то, что он зевнул.

– Нет, нет, – сказал Вася. – Я ещё живой пригожусь.

– Только не мне, – сказал Пахан и сразу нажал курок.

Грянул выстрел – и пуля-дура полетела в открытую Васину грудь. И последнее, что слышал Куролесов, был глупый и неуместный сверху крик:

– Только не по огурцам!

Глава девятая. Уходящая галоша

По маслятам да по моховикам капитан со старшиною добрались до улицы Сергеева-Ценского.

– Помню, брали тут двух самогонщиков, – сказал старшина. – Трудное было дело: они из самогонных пулемётов отстреливались, но мы их пустыми бутылками забросали…

– Ищите след, – прервал капитан неуместные воспоминания. – Грибов больше не видно.

– Как же не видно? Вон он гриб, висит на заборе. – На заборе висела свинуха, тот самый гриб, который называют дунькой и лошадиной губой.

– Из-за этого самого забора они нас сивухой поливали, – задумчиво вспоминал Тараканов. – Инспектор Нахабин в обморок упал, но мы…

– Хватит, – сказал капитан. – Ищите следующий гриб.

Но больше, сколько ни оглядывались, грибов они не нашли ни пустым глазом, ни подзорной трубою. Единственное, что бросалось в глаза, была рваная галоша, лежавшая посреди дороги.

– Прекрасно помню эту галошу, – сказал старшина. – Она как раз болталась на ноге у самогонщика, когда инспектор Нахабин достал пистолет, но полковник Двоекуров сказал: «Не стрелять», – и галоша от ужаса упала. Только раньше она валялась вон там, у забора. Так-так…

– Это Васькина лапа! Галоша как подручное средство! Талантливый паренёк! Нам надо идти в направлении галоши.

– Пошли, – сказал капитан.

И они двинулись в ту сторону, в какую как бы шла эта галоша.

– Интересно, что будет дальше? Опять галоша?

– Ну нет, – сказал старшина, – вторая галоша осталась у самогонщика. Когда полковник Двоекуров приказал брать их живыми, мы с инспектором короткими перебежками…

– Хватит о самогонщиках! – приказал капитан. – Ищите след!

– Слушаюсь… так что второй галоши не будет… молчу, молчу… Итак, Куролесов хватает первое попавшееся под руку. Ему некогда, он торопится, надеясь на нашу смекалку. А уж смекалка-то у нас есть. У нас много смекалки. Вот глядите – консервная банка! Вот она где, смекалка-то!

– Не вижу здесь особенной смекалки, – заметил капитан.

Он, кажется, немного ревновал к такой большой таракановской смекалке.

Кроме того, капитан чувствовал, что Тараканов своей неумеренной смекалкой защищает право на ношение рыжих усов.

– Баночка лежит ненатурально! Она лежит донцем к нам, а дыркою чуть правее. Надо и нам подаваться правее.

Они подали правее и скоро наткнулись на бутылку из-под «Нарзана», чьё горлышко забирало ещё правее.

– Так, – сказал старшина, – глянем по направлению бутылочного горлышка. Так, так. Улица Сергеева-Ценского, дом 8.

– Надо проверить, – сказал капитан.

Здесь автор должен на всякий случай отметить, что капитан и старшина были в штатском.

– Нехороший дом, – сказал капитан, принюхиваясь, – от него чем-то пахнет.

– Не укроп ли?

– Да нет, чесноком и, кажется… порохом.

– Папиросы пятого класса… вон окурок валяется.

Долго и нудно капитан стучал в дверь. Профессиональный стук капитана растряс английский замок, в нём что-то пискнуло, и дверь отворилась.

Капитан осторожно ступил в дом. Усы Тараканова потянулись за ним. В сенях было пусто. Оцинкованные баки валялись в углу и разбитые умывальники, а в комнате капитан сразу увидел большой шкаф-гардероб.

В шкафу что-то слышалось и шевелилось.

«Там кто-то есть!» – знаками показал капитан Тараканову, который постепенно всасывался в комнату.

«Надо брать!» – ответил усами старшина.

«Валяйте!» – взглядом приказал капитан. Старшина подкрался к шкафу, распахнул дверь и просто крикнул:

– Вверх!

И тут же из шкафа – руки вверх! – выступил человечек с небритым подбородком.

– Меня сюда запрятали, – сказал он улыбаясь.

– Кто вы? – сбоку с револьвером в руке спросил капитан.

– Я – Носкорвач. Носки рву. Мне мама как купит носки, два дня поношу, глядишь – уже дырка на пятке. «Тебе, говорит, надо железные носки». Но я и железный разорву. Пойдёмте в шкаф, я покажу, сколько там рваных носков валяется. Даже неудобно.

Минуты через три, как потом подсчитали, капитан Болдырев и старшина Тараканов поняли, что перед ними круглый сумасшедший. Он совал им под нос рваные носки, зазывал их в шкаф, просил подобрать пару какому-то подозрительному носку в полосочку – в общем, валял большого дурака.

– Слушай, Носкорвач, – раздражённо сказал старшина, – кто тебя в шкаф запрятал?

– О! – напугался Носкорвач. – Это большая тайна!

Тут он принялся раскачиваться, читая стихи Редьярда Киплинга:

– А вы ведь не обезьяны, – неожиданно трезво заметил он. – Вы – оперативники, вам рассказать я никак не могу.

– Мы тебе новые носки подарим, – заманивал старшина. – С шерстяною пяткой.

– Правда? – обрадовался Носкорвач. – Ну, тогда скажу: «Пахан». Только мне носки сорок третьего размера.

– Для тебя хоть сорок четвёртого.

– Ну, тогда я всё расскажу. Пришёл человек. А Пахан чай пил. Вот они вдвоём и убежали, а меня в шкаф запрятали. «Сиди, говорят, пока за тобой не придут». Нет ли у вас пирожка с печёнкой? А ещё я люблю жареные грибы, и вообще мне надо побольше снеди. У вас есть снедь?

– Снеди нету! – строго отвечал старшина.

– Как же так? Оперативные работники, а снеди не имеют! Странно!

– Куда же они убежали? – спросил капитан.

– Туда, где шарики катаются.

Глава десятая. Взгляды в полной темноте

Пуля-дура, как уже говорилось, вылетела из пистолета и полетела в открытую Васину грудь. Быстро, стремительно преодолевала она сантиметр за сантиметром и скоро должна была вонзиться в сердце.

Она летела и по дороге немножечко умнела. Не всякая же, чёрт возьми, пуля – дура! Я знаю, кстати, немало дур, но не все же они – пули!!!

Надо сказать, что эта пуля была умней других, интеллигентней. Она понимала, что вонзаться в грудь беззащитного Васи нехорошо, подло, безнравственно, в конце концов. Она хотела немного изменить направление, да сделать это было очень трудно.

«Пороховые газы толкают, чтоб им пусто было, – думала пуля, летя. – Вася, Васенька, увильни. Ну хоть на пару сантиметров».

И Вася почувствовал её немой призыв, дёрнулся в сторону и потерял сознание, а пуля пробила его пиджак и вонзилась в груду брюквы. Как потом подсчитали, она пробила одну за одной 49 брюкв и два кило моркови.

Вася дёрнулся и затих.

– Этот готов, – сказал Пахан, схватил совковую лопату и завалил Васю брюквою.

Муть, великая муть навалилась на Васю. Брюква погребла его тело, великая муть окутала душу. И тяжко стало его душе. Она металась, раздваивалась и не знала, как дальше быть. И особенно отчего-то тяжело было этой душе, что перед нею в будущем только два пути: или работать трактористом, или идти в милицию. Где же третий настоящий, истинный путь? Ну, не под этой же тяжёлой и грязной брюквой?!

И тут мы, конечно, должны отметить, что Васина душа была не права. Ну чего такого плохого работать в милиции? Ходи себе да арестовывай, кого надо. Никакого особого напряжения, не дрова колоть. Или трактористом – сидишь да пашешь! Красота! Не права была душа, потрясённая выстрелом, вовсе не права.