Миколка-паровоз (сборник)

Но — ничего не помогало. Янка не отрывался от самолета. Стропы парашюта зацепились за хвостовое оперение, запутались на костыле, и Янку болтало из стороны в сторону на буксире легкого самолета.

Оглядывается летчик назад и вниз, видит Янку и тяжело вздыхает: «Быть беде… А надо спасти мальчонку!.. Янка должен жить!..»

Внизу, на аэродроме, забегали, заволновались люди.

«В воздухе беда!»— думал каждый и спешил к своему посту.

Первым заметил, что в воздухе что-то неладное, Янкин отец. Закинув голову, он вглядывался в самолет и не мог сдвинуться с места. Ему казалось, что как только он оторвет взор от кружившей в небе машины, произойдет непоправимое несчастье. Заметив, что самолет кружит над аэродромом, Янкин отец вдруг стремглав побежал через все летное поле искать начальника парашютной школы.

— Что с вами? — недоуменно спросил тот, когда увидел белое-белое лицо товарища.

— Сынишка мой в беду попал… Прыгнул с самолета и, видимо, зацепился парашютом за хвостовое оперение машины.

Ничего не сказал в ответ начальник парашютной школы. Выбежал из комнаты дежурного, вскинул бинокль, нашел в небе самолет и тотчас помчался к ангару. Янкин отец не успел догнать его, как из ангара уже выползла маленькая крылатая машина с заведенным мотором. Тревожным блеском золотился круг вертящегося пропеллера. Солнце отражалось на небольших "крыльях самолета. И вот он уже взмыл в воздух, сделав короткий разбег, и с воем стал забираться в высоту.

А наш Янка тем временем в который раз совершил круг над аэродромом. Парашют крепко держался за хвостовое оперение самолета, и на туго натянутых стропах, как на качелях «гигантские шаги», раскачивался мальчишка в шлеме.

Янка уже справился с чувством страха и даже сорвать попытался парашют с хвоста, да только все усилия были тщетными. Янка уже сообразил, что всего три стропы и зацепились, но ничего сделать с ними не мог.

Хоть бы какой-нибудь завалящий ножик перочинный, что ли, захватил он с собою в этот полет! Отрезал бы тогда стропы и, отделившись от поводыря-самолета, раскрыл бы запасной парашют и спустился на землю. Да никакого ножа с ним не было. Подергал Янка стропы руками до боли в ладошках, — прочные, не поддаются. Не справиться с ними Янке: крепчайшие шелковые нити вплетены в стропы — не разорвать!

Тогда решил Янка подтянуться на стропах к самолету, чтоб как-нибудь добраться до спасительного борта машины. Сильный ветер сбивал его, тащил назад, бросал вниз. И опять больно горели его ладошки.

Возникла еще надежда — летчик на резких виражах сбросит парашют с хвоста машины, тогда Янка сможет опуститься на запасном, поменьше, что покоится в ранце. Но видел Янка, что летчику никак не удается сделать этого: основной парашют словно привязали морским узлом к хвосту машины.

«А что, если взять да и раскрыть запасной парашют сейчас? — подумал Янка. — Ветер подхватит меня и сорвет с хвоста. Вот я и полечу на землю по всем правилам…»

Легко так подумать, но нелегко решиться. Ведь это — последняя надежда, а запасной парашют — последнее средство спасения… Может быть, рано еще прибегать к самому последнему? Стоит ли так рисковать? А что, если и запасной возьмет и запутается, как основной, — тогда какие меры предпринимать?..

И чем дольше летал в небе Янка, тем все очевиднее становилось, что близится время предпринимать последнее средство. И снова стало страшно Янке, похолодело его мальчишечье сердце, и закрыл он глаза, рисуя себе трагическую картину окончания этого первого в жизни парашютного прыжка с настоящего самолета. Ведь не сутки же будет догорать бензин в моторе, ведь вынужден же будет летчик идти на приземление! Что тогда станет с ним, с Янкой? Одного и жди: никогда, никогда не видеть больше ни этого неба, ни теплой зеленой земли, ни добрых отцовских глаз… И голоса отца больше не услышать, и смеха его…

Подкатил комок к горлу, стало Янке тяжело дышать. И мерзнуть он начал, словно серыми хмурыми облаками заволокло перед ним яркое солнце и голубизну небес.

И не увидел Янка, а угадал всем своим сжавшимся в комок телом, что где-то поблизости набирает высоту, ревя натужно мотором, новый самолет. Оглянулся Янка — так и есть. Правда, летит вдогонку за Янкой второй самолет. Вот уж он совсем близко. Видно даже лицо пилота. Пригляделся сквозь слезы Янка, узнал — начальник парашютной школы за штурвалом машины. И сразу отлегло от сердца, и дышать стало легче, и потеплело вроде вокруг.

А начальник парашютной школы делал какие-то знаки, подавал команду летчику Янкиного самолета. И стали обе машины в воздухе сбавлять скорость. Ровнее и глуше выли моторы. И самолеты сошлись вместе, едва не коснувшись друг друга крыльями.

Совсем близко лицо начальника парашютной школы. Улыбается он Янке, подбадривает. Сложил руки в кожаных перчатках рупором и кричит что-то. Напрягает слух Янка и слышит каждое слово в отдельности:

— Держись! Не бойся, дружище! Все будет хорошо!

И стало Янке до того легко, когда услышал он от начальника парашютной школы это мужское, твердое и ласковое слово: «Дружище!»

А голос, преодолевая гул ветра и рев моторов, совсем близко:

— Раскрывай, Янка, запасной парашют! Не медли! Ну!

Снова стали набирать самолеты скорость. И опять запел пронзительный ветер в ушах Янки. А он нащупал кольцо запасного парашюта, собрал все силы, рванул — ив тот же миг что-то треснуло, хлопнуло, словно купол неба распахнулся над Янкой. И оба самолета пропали из виду. А он, Янка, остался один, вроде бы остановился на одном месте, между небесами и землею. Да только это так лишь казалось. Земля медленно приближалась снизу к нему. И зеленый простор леса, и черные поля, и серебряная лента извилистого Днепра. Глянул наверх Янка, белый шелк прикрывал его от палящих лучей солнца. И тогда закричал Янка во весь голос:

— Папа! Видишь: я лечу к тебе! Верно, никогда в жизни не забудет Янка,

как хлынула в его грудь какой-то щемящей песнею небывалая радость. Мог бы он, так в пляс бы пустился там, в воздухе. Он летел на крыльях, плавно и уверенно, и улыбка не сходила с его лица.

А на летном поле — это видел Янка — со всех сторон сбегались к нему навстречу люди, махали руками, фуражки подбрасывали кверху. Наперегонки неслись ребята с нашего двора. А он все ниже и ниже спускается. И уже слышит заливистые голоса:

— Янка-а! Левей держи! На березы не попади!

Да только разве страшна теперь нашему славному парашютисту какая-то там береза! А правду сказать, так и не очень он умел управлять парашютом в настоящем прыжке.

Ему скорей бы приземлиться, а куда — не все ли равно! Подтягивает Янка стропы, скользит в сторону. Промелькнула веселая листва березы. И опустился он прямо на соломенную крышу деревенской избы, а парашют зацепился за старый вяз. Сбежались люди, сняли Янку с крыши, помогли парашют снять, тормошат, обнимают:

— Вот это герой так герой! — несется со всех сторон. — Из такого переплета жив-живехонек выкарабкался! Ай да Янка, ай да парашютист!

Никаким героем себя Янка не чувствовал, он был просто самым счастливым человеком на земле. Во-первых, совершил первый в жизни самостоятельный прыжок с настоящего самолета! Во-вторых, не растерялся и вышел живым-здоровым из большой беды! И все страхи остались где-то там, в небе, далеко-далеко отсюда! А сердце стучало-пело в груди от радости, от того, что довелось Янке пережить такое сказочное, удивительное приключение!

А тут еще встреча с отцом!

Никогда прежде не видел Янка слез у своего папы. А тут — на тебе! Летчик — и плачет… Где это видано! Скажи кому-нибудь, так засмеют тебя, скажут, что плачущих летчиков не бывает на свете…

А Янкин отец крепко-крепко прижимал к себе сына, шершавой ладонью гладил непокорные вихри мальчишки и глубоко дышал: видно, спешил очень, когда бежал. И приговаривал папа:

— Сынок ты мой дорогой! Ну, с приземлением тебя счастливым…