Тайна наглой сороки

— Ага! — откликнулся Степанов, старавшийся вести машину как можно аккуратней, чтобы нас меньше трясло. — Тот редкий случай, когда мы с Зозулиным достигли взаимопонимания и стали действовать сообща... Теперь все мои бывшие дружки будут говорить, что я ссучился, — хохотнул он, — что подписался на сотрудничество с органами и больше мне веры нет! А мне плевать! Я им всем так вломлю по рогам, что забудут, по какой земле ходят!..

Кажется, он еще что-то говорил, но тут я наконец отключился.

Глава 11

РАЗВЯЗКА АУКЦИОНА

И у меня и у Ваньки действительно оказалось сотрясение мозга, но у обоих — легкое, и после осмотра в больнице нам разрешили отправиться домой, прописав две недели постельного режима. Две недельки отдохнуть от школы — это было, в общем, здорово, но, с другой стороны, обидно было лежать целыми днями, такая чудесная стояла осень, что только бы и гулять, заканчивать ремонт нашей лодки и вообще заниматься нужными делами. Но максимум, что нам позволяли — это час в день смотреть телевизор. А в первые дни и этого было нельзя, и еду нам приносили в кровати. Оставалось лежать и болтать. В чтении книг нас тоже ограничили — сказали, что в первые дни для нас будет опасна любая умственная нагрузка.

Разумеется, больше всего мы говорили о всех последних событиях. После того как мы «выключились из игры», еще много чего произошло. Удалось установить, что телефонограмма, по которой паровоз подали раньше времени, была и впрямь — как мы предполагали — отправлена Белесовым, одно стало цепляться за другое, дело разрасталось до размера тех, которые взрослые называют «скандальными». Как говорил отец, пересказывавший нам последние новости и постоянно державший в курсе событий, «такое дело о хищениях и коррупции раскручивается, что только держись!».

— Нашли куда влезать! — возмущалась мама. — Нет бы им быть как другие, нормальные мальчишки!

— «Нормальные мальчишки», — посмеивался отец, — взрывают самодельные бомбы и на пари прыгают с десятиметровой плотины или с подножки товарного поезда.

— И то спокойней и безопасней, — отвечала мама.

Между тем приближался день аукциона. Все ждали, что из-за грянувших скандалов банк откажется от участия в аукционе. А если еще и Степанов откажется, то аукцион вообще придется отменять. Но никто не отказался, претендентов так и оставалось трое. Видно, банку отступать было некуда, а Степанов, что называется, «закусил удила». Кроме того, мы знали, что Степанов «оказывает активную помощь следствию», что он даже создал фонд помощи для погибших при исполнении служебного долга работников органов и вообще, так резко рвет со своим криминальным прошлым, как будто рад, что наконец ему предоставился случай превратиться в стопроцентно чистого бизнесмена. Впрочем, его «быки» оставались при нем и всегда были готовы решить для него любую проблему там, где закон окажется бессилен. «Сколько волка ни корми, а все в лес смотрит», — посмеивался отец.

Понятно, с каким интересом и нетерпением мы ждали, чем закончится аукцион.

Весь день аукциона мы провели как на иголках, а вечером Степанов сам приплыл к нам.

Мама тут же кинулась накрывать журнальный столик в гостиной, который использовался для небольших «торжественных» посиделок, и когда ухмыляющийся Степанов сделал знак охраннику и охранник внес ящик с шампанским для взрослых и с соками для нас, мы с Ванькой затаили дыхание, предчувствуя какие-то сногсшибательные новости.

— Ну? — спросил отец с легкой улыбкой. — Кто купил завод?

— Я купил! — ответил Степанов, хлопнув ладонью по столу. — Понимаете, — стал рассказывать он, все больше заводясь, — я ж сначала остался в аукционе, только чтобы этих банковских прощелыг малость пообломать. Поквитаться с ними за все хорошее. И значит, как торг пошел, я все надбавляю и надбавляю! Там все пасти отвесили! Где другие по двадцать тысяч накидывают — я разом по сто! И, как ни странно, банк первым не выдержал, отвалился. Теперь вроде можно и торг прекращать. Этот псковский мужик прет как бешеный, ну а мне... мне, значит, шлея под хвост, и все тут! Нет, думаю, ведь хорошее дело человек задумал — так зачем хорошее дело в чужие руки отдавать! Сами справимся, понимаешь, без пришлых, а уж развернуть производство современного инструмента я и сам так сумею, что, понимаешь, всю эту Прибалтику за пояс заткнем! С немцами, конечно, рано нам тягаться, но только срок дайте, лет десять этак!.. В общем, озверел я — и сразу миллион накинул! А этот псковский, он малый не промах, попробовал к моему миллиону двести тысяч добавить! Я — разом пятьсот! Умыл его, в общем! И теперь завод — мой!.. Мой!..

— И за сколько ж вы его взяли? — поинтересовалась мама.

— За четырнадцать миллионов триста тысяч, — ответил Степанов, открывая очередную бутылку шампанского.

— Из которых Город получит те самые миллион триста тысяч, а остальное вернется в ваш карман? — ухмыльнулся отец.

— Ну уж нет! — ответил Степанов. — Я теперь честный! Выплачу Городу все до копейки! Но я и не лох. Лично буду следить, чтобы деньги шли по назначению. Если кто из чиновников попробует хоть рубль прикарманить, я его лично в асфальт зака... То есть, хочу сказать, пожалуюсь Михал Дмитричу, чтоб взгрели стервеца!

Когда Степанов уехал, мама сказала, пряча улыбку:

— Что-то мне это напоминает...

— Разумеется! — отозвался отец. — Это ж классика! Вечная русская действительность!

Он подошел к книжным полкам, достал томик Чехова, перелистал его и зачитал:

«Любовь Андреевна. Продан вишневый сад?

Лопахин. Продан.

Любовь Андреевна. Кто купил?

Лопахин. Я купил.

Пауза.

Я купил! Погодите, господа, сделайте милость, у меня в голове помутилось, говорить не могу... (Смеется.) Пришли мы на торги, там уже Дериганов. У Леонида Андреича было только пятнадцать тысяч, а Дериганов сверх долга сразу надавал тридцать. Вижу, дело такое, я схватился с ним, надавал сорок. Он сорок пять. Я пятьдесят пять. Он, значит, по пяти надбавляет, я по десяти... Ну, кончилось. Сверх долга я надавал девяносто, осталось со мной. Вишневый сад теперь мой! Мой!»

— Вот так! — Отец захлопнул книжку. — Чтобы было совсем по Чехову, нам надо было сказать Степанову под занавес: «А шампанское вы все-таки купили дрянное!» Но тут бы мы погрешили против истины. Шампанское, в отличие от Лопахина, он привез отменное... — Отец рассмеялся, потом повернулся к нам: — Вы еще здесь? Марш по кроватям! И так вам сегодня дали посидеть больше, чем вам пока можно.

— Значит, Степанов теперь исправился? — спросил я.

— Ну, не будем говорить «гоп», пока... — Отец хитро улыбнулся. — А что наивность в нем мальчишеская есть, это точно. Его не такие крупные жулики чуть не закопали, а он, вишь ты, рвется развивать бизнес в Москву и Санкт-Петербург. Да там такие акулы — съедят и не поперхнутся. Впрочем, кто его знает... Мужицкая сила в нем есть, и хватка тоже, может, и прорвется...

И на этом нас все-таки удалили по кроватям.

— Да, все эти торги, и прочее... — сказал я. — Это ж так интересно! Нет, я все-таки буду бухгалтером. А еще лучше — финансовым директором, а? Видишь, даже Чехов про это писал.

— Тсс!.. — сказал Ванька, поворачивая голову к окну. — Ты ничего не слышишь?

Я прислушался. Было еще светло, окно было открыто, и до меня отчетливо донеслось знакомое стрекотание.

А через минуту-другую Брюс приземлился на наш подоконник.

— Привет, Брюс! — сказал я. — Знаешь, как мы рады тебя видеть?