Мой папа — киллер

Музыка пропала (если только этот обстрел тяжелыми баллистическими ракетами можно было назвать музыкой) так же внезапно, как возникла. Первую секунду у Лехи в ушах звенело, а затем он услышал возмущенные крики.

Оказывается, кричали все, не только он один. «Охренел», «выключи», «с ума сошел», «придурок» и так далее, все эти фразы слились в одну — но совершенно не подействовали на Кренделя, который, скромно улыбаясь, прошел к своему монстру и гордо похлопал ладошкой по его лысой плоской макушке.

Неожиданно монстр зажужжал… Теперь он не выдвинул нижнюю челюсть, теперь он показал язык.

Вот, мол, как я вас!

Девчонки, Леха и металлисты — все ошеломленно затихли.

Мишка полез пальцем в ухо, поковырял и счастливо улыбнулся:

— Что-то оглох я малость. Ну что, повторить?

В ответ поднялась вторая волна криков, а девчонки соскочили с тахты и сделали вид, будто собрались уйти.

Крендель бросился наперерез:

— Ну, Анжелочка, ну, Светочка, я ж больше не буду. Ну, останьтесь, ну, красавицы. Как же мы без вас? Тут без вас одна лажа получится…

Жмойдяк и Трубецкая смилостивились, когда Мишка сбегал на кухню и принес им еще по одной порции «Чипа и Дейла».

Чтобы показать глубину своего раскаяния, Мишка вынул из аппарата «Блэк саб-бат» и вставил туда сборник скорпионовских медляков.

Тихая, мелодичная музыка наполнила комнату.

Она удивительно успокаивала нервы.

И страсти улеглись.

Девчонки занялись мороженым, пацаны вышли на балкон покурить.

Впрочем, к Королькову это не относилось. При первых же звуках скорпионовской музыки все его страсти вскипели в нем, как недосмотренный кофе на плите. Ведь это же были его «Скорпионы» — его, а не Мишкины…

Чтобы не слушать «Скорпионов», Леха отправился на балкон — к курящим.

Череп, Спид, Цыпа и Блэкмор не столько дымили, сколько прятались — ведь их могли засечь снизу. Они сидели на корточках страшно довольные и лишь изредка протягивали руки, чтобы стряхнуть пепел через ограждение балкона. Только Крендель задумчиво смолил, стоя в полный рост.

Леха положил ладони на перила, глянул вниз. Балконы на крендельском доме располагались, в шахматном порядке — нижний балкон был под окном Мишкиной комнаты.

— Дай, что ли, — Корольков посмотрел на Кренделя и лениво протянул пальцы к его сигарете.

— Э-э, нет… Корольков, — Мишка отстранился. — Ты у нас метким хочешь быть. Так что не кури.

— Особенно чужие! — хихикнул снизу Цыпа.

Леха посмотрел на него уничтожающим взглядом — а сам-то ты, парень, чьей сигаретой дымишь? — но еще раз просить не стал.

— Я думал, там, под окном, толпа соберется, — сказал Леха, заглаживая неловкость, — когда ты, Крендель, врубил свою тачку.

— Ха! — Мишка тряхнул гривой. — Никого там не было и не будет. У меня стекло на окнах тоже звукоизолированное, догнал? А еще оно полунепробиваемое. — Крендель стрельнул бычком. — А ты, Моче… Что-то ни фига ты не рубишь в таких делах, хоть и трендишь всем, что киллерский сынок!

Леха прыжком развернулся к Кренделю:

— Ты что же, не веришь, что у меня отец…

— Ладно, вот опять заладили. — Череп встал и выкинул бычок. — Пошли, Мишка, отличницы скучают.

Глава XV

КРЕНДЕЛЬ ПРОДОЛЖАЕТ ДАВИТЬ МОЩЬЮ

Черный «БМВ» несся по улицам Москвы. Трое в затемненном салоне сидели с зловещими лицами, которые ничего хорошего не предвещали.

В общем и целом они уже пришли к единому мнению и теперь молчали.

Один поворот, второй… Визг покрышек по асфальту… Двигатель гудит ровно и мощно. Мимо проносятся дома и деревья. Какая-то бабка выбежала на дорогу — к черту ее, бабку!

Водитель все-таки вывернул руль в последнюю минуту, и старушка осталась жива.

— Дура, — сказал носатый водитель, глянув в зеркало заднего вида. — Ей бы радоваться.

Старушка трясла вслед машине палкой.

Ни один мускул не дрогнул на физиономиях стриженого и того, что сидел сзади. Подумаешь, какая-то бабка.

— Значит, так, кореша, — глухо произнес замшевый пиджак. — Берем пацана, и…

Стриженый с готовностью выхватил пистолет, оглянулся:

— Берем пацана — и?..

— Спрячь, — поморщился пиджак. — С дитём будешь дело иметь.

— А если дитё такое, как пахан? — огрызнулся стриженый.

Черный «БМВ» влетел на круговую развязку. Визг покрышек… Трое в салоне синхронно отклонились влево, через секунду, так же синхронно, — вправо… и снова выпрямились.

— Идиот его пахан, — медленно процедил замшевый пиджак. — Двести миллионов рублями — официально. Ему на лапу — пятнадцать косых зелеными. А он…

— А раньше брал, — заметил стриженый.

— Давить таких… — Водитель сплюнул в открытое окно.

Плевок улетел назад как пуля.

— Задавим, — хмыкнул замшевый пиджак, разглядывая несущуюся под колеса улицу— — С пацаном это проще выйдет… И дешевле. Пятнадцать косых при нас останутся.

— Зато пацан… — Стриженый махнул крест-накрест пушкой. — Дай-ка еще раз на его рожу полюбоваться.

Замшевый пиджак вытащил фотографию и передал ее стриженому. Тот стал внимательно ее разглядывать.

С фотографии на него глядел не кто иной, как Мишка Крендель.

…Матерые бандюги сидели в «БМВ». Стриженого звали Тюхтя, полосатого водителя — Косач. Замшевый пиджак отзывался на кличку Борман, он был правой рукой у знаменитого воровского авторитета по кличке Бэдя.

Бэдя?

Да, именно так. Сыграла судьба с Мишкой Кренделем злую шутку: рассказывал Крендель когда-то историю про выдуманного Бэдю, а оказывается, и на самом деле существовал реальный авторитет Бэдя.

Поймали Бэдю с неделю назад. И дело его вел Крендель-старший. Кореша хотели вызволить своего главаря под залог в двести миллионов рублей, и все уже было готово — и новый заграничный паспорт для Бэди, и билет ему на самолет до Франкфурта-на-Оде-ре. Но хоть бывали раньше такие случаи, когда даже крутых подследственных выпускали до суда под залог, уперся Крендель-старший, заявил Борману, что тарифы поднялись. Пятнадцати тысяч долларов показалось мало зарвавшемуся прокурору, и решили Тюхтя, Косач и Борман этого нахала проучить, решили использовать другой метод воздействия.

И подразумевал этот метод воздействия визит бандитов на Четвертую улицу академика Путятина.

Крендель объявил танцы. Вначале, как водится, стали в кружок — пацаны тихо переминаются ногами по ковру, девчонки — покручиваются более энергично… Все вполне интеллигентно. Присоединился к танцующим и Леха. А что он, хуже? В танце, говорят, характер проявляется.

Ум-ца, ум-ца, ум-ца, долбила музыка. Мишка поставил по просьбе девчонок какую-то попсовую ерунду типа Алены, как ее, Ляпиной… Нет, Тяпиной… От этой Тяпи-ной-Ляпиной отличницы просто тащились, а Корольков… Ну, Корольков просто терпел. Наконец песня закончилась.

— Ша! — сказал Мишка, переставляя диск. — Хватит, теперь металл пойдет.

И пошел металл. А ничего, и металл приятный бывает, вполне можно танцевать. Вперед!

Опять закончилась песня, опять небольшой перерыв — Мишка меняет диск… И снова по просьбе девчонок: ум-ца, ум-ца, ум-ца. Теперь другая, заграничная, тетка вопит, словно ее режут: «Ол раит, пуссикэт, пусси-кэт, пуссикэт!»

Леха отошел и присел на край тахты.

И закрыл глаза.

Как-то в старой его школе была вечеринка — то ли на двадцать третье февраля, то ли на Восьмое марта. Леха посреди какого-то танца тоже зажмурился и вдруг услышал: марширует рота солдат. Раз-два, раз-два, левой, правой. Открыл глаза — никакой роты. Обычная трясучка, одноклассники выламываются. Снова закрыл — солдаты. Удивительное дело.

— Корольков, ты что? Тебе плохо? — Леха услышал тревожный голос Анжелки.

— Нет, спасибо, все нормально…

— Ремонт, — чертыхнулся носатый водитель «БМВ».

— Кирпич? — очнулся от своих мыслей Борман.

— Объезд, — пояснил Тюхтя.

Они только что проскочили какой-то знак.