Сигнал бедствия

— И каждый из нас эту разницу видит! — Пахомыч поднял палец. — Тут уж всего себя собираешь. И самый маленький винтик в себе закрутишь намертво. Трудно тебе, немыслимо трудно, руки мерзнут, голова от голода кружится, а ты все-таки двигаешь дело, Василий Мироныч. Вот что помогает держаться. Слышишь? — Пахомыч указал в сторону занавешенного окна.

— Да уж, слышу…

В отдалении гулко разорвался снаряд.

— Напоминание нам! Горькое напоминание! Все бухает — «тут я, тут я». — Пахомыч глубоко вздохнул. — Ну, ничего, такое напоминание тоже все собирает в человеке, хоть и голоден человек, хоть и недоспал.

Они помолчали. Снова где-то далеко ударил снаряд.

Четвертая глава

1. Задержка

Тягач тащил за собой два прицепа, полные дров. Прицепы трясло на пружинящих и подпрыгивающих жердях, которыми в короткое время вымостили узкую лесную дорогу.

— Сворачивай! — сердито кричал хриплым голосом водитель тягача, приоткрыв дверь кабины. — Куда хочешь, а сворачивай! Не видишь, что ли?

Развернуться «пикапу» было негде. Он попятился, и задние колеса ушли в глубокий снег, тягач и прицепы почти впритирку — водитель опасливо глядел назад — прошли мимо.

— Сущее наказание! — проворчал водитель «пикапа». — Теперь придется вагу рубить. Глубоко машина села. На руках не вытащить.

Три бойца выпрыгнули из кузова на снег.

Спустя минуту в стороне от дороги была срублена надежная жердь. Водитель обтесал ее у основания, поддел под колесо. Бойцы навалились на машину сзади, подхватили. Наконец «пикап» вытащили.

Здесь начиналась зона лесных разработок. Фронт был недалеко. Прежде чем свернуть с Ладожского шоссе, Ваулин заехал в штаб воинской части, расположенной поблизости, где прихватил трех бойцов. Они отлично знали эту местность, изборожденную жердевыми гатями.

— Не дороги, а прямо качели, товарищ майор, — говорил Ваулину сержант Самойлов, разведчик. — И все проложили ленинградские девчата. Мы здесь воюем, а они рядом лес валят. Ничего, научились.

Несколько раз «пикап» снова оказывался в снегу. Наваливались на вагу, и Самойлов кричал звонким голосом:

— Гамузом, гамузом!

Через час добрались до конторы лесного хозяйства. Оттуда Ваулин с бойцами направился на лесной участок.

В провожатые им дали девушку. Она была в высоких сапогах, в ватнике, пригнанном к ее стройной фигуре, в ушанке, из-под которой выбивались светло-русые волосы.

— Как вас зовут? — спросил Ваулин.

— Для краткости зовите Нонной. Еще много будет вопросов?

— Не очень… Однако шапка у вас богатая, Нонна. Коричневый каракуль. Дорогая вещь!

— Для лесоруба слишком модно?

— Ну, не у всех же лесорубов…

— Представьте себе — у многих. Меховая фабрика для нас постаралась. Все, что у них было, мобилизовано для нас. Некоторым девчатам даже соболь на шапку достался. Лесоруб в соболях! Будто в Сибири лет двести назад.

— А что вы делаете? На какой операции?

— Теперь я инструктор.

— Санинструктор, конечно?

— Ну разумеется!.. Сколько раз я это слышала! У всех одно и то же. — Девушка засмеялась. — Я инструктор по работе лучковой пилой.

— Мало похожи вы, Нонна, на лесоруба. Вот и имя такое, непохожее… Что вы делали раньше?

— Лаборанткой была.

— А теперь на лучковой пиле?! — Самойлов, шедший сзади, широко усмехнулся.

Нонна обернулась к нему:

— У нас найдете кого угодно. Слесаря и счетовода, арматурщика, кондитера. Вон там путиловцы работают, а рядом обувщики. Текстильщицы есть. Работать начали обыкновенными пилами, а теперь лучковые. Если уж работать, то по-настоящему. Надо хоть немного отогреть Ленинград. Сколько холодных печурок в городе!.. — Лицо ее вдруг стало печальным. — Возле одной из них умерла мама… Я поехала сюда — подруги позвали. Поработала, присмотрелась, теперь других учу, как лучковой пилой управляться.

— Трудно? — помолчав, спросил Ваулин.

— Работа, что и говорить, тяжелая, непривычная. И все-таки здесь люди окрепли. Кормят лучше, чем в городе, и воздух чистый. Гораздо бодрее стали люди. А вы бы видели, какими они приезжали…

— У вас все молодежь?

— Молодежи много. Но есть и постарше.

— А почему в конторских списках возраст не указан? Я смотрел записи — небрежно они составлены.

— У них там порядочная путаница.

— Но вы-то знаете тех, кто постарше?

— Все через мои руки проходят.

Разговаривая, они быстро шли по извилистой утоптанной тропинке, задевая низкие елки. Близко перекликались женские голоса. Шурша обмороженными ветвями, падало подрубленное высокое дерево.

— Тут табачницы работают, — сказала девушка. — Дельная бригада. Хотите посмотреть их?

— Нет, пока нельзя. Торопимся…

— Пожалуйста. Только не понимаю, куда вы меня гоните? — Девушка пожала плечами. — Идем, идем, как скороходы, а куда?

Стук топоров, звонкий в морозном воздухе, стал затихать. Доносились далекие артиллерийские раскаты.

— На обед расходятся, — сказала девушка.

— Стрельбы не боятся?

— До нас снаряды не долетают. А девчата уже научились по звуку различать, когда легкие орудия стреляют, когда тяжелые.

Лесорубы собирались группами возле костров. Постукивали котелки, пахло горячим мясным супом.

— На вашем участке есть такие люди? — Ваулин назвал несколько фамилий.

— Да, они работают здесь. Совсем недавно пришли.

— Молодые?

— Не все. Трое будут постарше, лет тридцати пяти и больше. Я их свела в одну бригаду с такими же. А то с молодежью им неудобно работать — не те силы.

— Ведите меня в эту бригаду.

— Повернем. Вот к той землянке.

Люди, сидевшие за обедом, удивленно посмотрели на Ваулина, когда он вошел в землянку. Все они были средних лет. Вид у них был гораздо более бодрый, чем у людей на улицах Ленинграда.

— Работать к нам, товарищ командир? — шутливо спросил один из них.

— Не совсем, — в тон ему ответил Ваулин.

Он сразу почувствовал, что человека, которого ищет, здесь нет.

— Привет, старая гвардия! — поздоровалась Нонна.

— Привет, товарищ инструктор. Садитесь с нами. Ложка с вами?

Нонна торжественно объявила Ваулину:

— Перед вами и часовщик, и водопроводчик, и даже музыкант из оперного театра.

— Валторнист-концертмейстер, — представился приземистый человек в черном ватнике.

— Таким образом, полное культурно-бытовое обслуживание. Да, еще монтер есть…

— Монтера-то как раз и нет, — перебили ее.

— Как — нет? А где же Раукснис?

— Как его зовут? — быстро переспросил Ваулин.

— Раукснис.

Это имя было вписано в одну из трех регистрационных карточек — последних, которые отложил Ваулин.

— Так где же Раукснис? — поинтересовалась Нонна. — Он мне нужен.

— Пошел в медпункт.

— Странно, я была в медпункте и не видела его там.

— Разминулись, должно быть.

— На лыжах пошел? — вдруг спросил Ваулин.

— Да, на лыжах. Он привез с собой лыжи.

Ваулин был спокоен… Он ничем не выдал своего волнения. Итак, догадки сходились! Но и у последней черты, за которой, казалось, уже не оставалось ничего сомнительного, Ваулин не позволял сказать себе: «Да, это он, это тот, кто приходил к Снесареву! Он, и никто другой».

Сейчас не имело смысла расспрашивать, была ли у этого Рауксниса подчеркнутая, механическая чистота русской речи. Все должно было выясниться через несколько минут.

2. В Адмиралтействе

Снег под ногами звенел, как железо. По едва заметной тропке, которая вилась между сугробами, Снесарев и Пахомыч отправились в дальний цех, стоявший возле канала.

В цех попало несколько тяжелых снарядов. В крыше зияли огромные пробоины. На земле в беспорядке громоздились исковерканные стальные плиты, железный лом, обгоревшие кирпичи.

— Осторожней, расшибешься, — предупреждал Пахомыч, ловко карабкаясь по обломкам. — Пожалуйста, осторожней. Погоди-ка…