Занавес

— Ну и давай отдыхать вместе. — Он отчаянно добивался ее согласия. Она отошла к комоду, чтобы не видеть его умоляющих глаз.

— Я не могу, Джордж. В другой раз. Может быть…

— Ты все еще не в порядке из-за предыдущей ночи, да? — Его тон был скорее обвиняющим, чем извиняющимся. Услышав его, Рена решила быть еще более непреклонной.

— Я хочу повторить свою роль, а потом хорошенько выспаться.

— Мы же будем вместе играть, так что должны и повторять роли вместе. Можно спуститься вниз, к пристани, и…

— Нет, Джордж! Пожалуйста. — Она подошла к двери и широко ее распахнула — вполне понятный намек. На словах она добавила: — Я не могу таким образом повторять свою роль — я должна быть наедине с собой.

У Джорджа был такой вид, будто его смертельно ранили. Парень медленно слез с кровати и вздохнул.

— Послушай, Рена, если ты передумаешь…

— Увидимся вечером на репетиции, — оборвала девушка. — И прекрати делать вид, что кто-то только что убил твоего щенка!

Ей хотелось, чтобы это прозвучало шутливо, совсем не обидно. Но Джордж не обернулся и вообще никак не отреагировал. Когда он завернул за угол и исчез из вида, Рена закрыла дверь, с облегчением вздохнула и залезла в кровать.

Бакс выглядел плохо. Его щеки Санта-Клауса, обычно такие розовые, стали бледными. Лицо как-то вытянулось. Серый спортивный костюм был помят. На рубашке виднелись темно-коричневые пятна. Один ботинок был развязан.

Режиссер сидел на краю сцены, изучая пюпитр. Все постепенно собирались на вечернюю репетицию. Время от времени он поднимал глаза, приветствуя входящих актеров.

Рена чувствовала себя отдохнувшей и лучше подготовленной для встречи с Баксом и с остальным миром. Весь день она провела одна, отдыхая и репетируя. В посылке из дома ей пришла одежда. Возможность носить свои собственные джинсы и свитер, надо сказать, заметно облегчала жизнь.

Поэтому, когда вечер начался с оскорблений Хэдди на пороге театра, Рена не принимала их близко к сердцу. Она не злилась, не бесилась, не смущалась, как того ждала Хэдди.

— Позволь открыть тебе дверь. Ты выглядишь такой измученной, — сказала Хэдди, стремясь распахнуть перед Реной тяжелую деревянную дверь театра.

— Благодарю, — ответила девушка, быстро проходя и не глядя на Хэдди.

Та пошла за ней довольно близко. Она говорила, отчаянно пытаясь разозлить Рену:

— Боюсь, ты вообще не дотягиваешь до премьеры! Почему бы не поберечь силы и не дать мне возможность поиграть сейчас?

Рена повернулась:

— Хэдди, никакие твои трюки не заставят меня отказаться от роли.

— Трюки? Какие такие трюки? — Хэдди не сумела скрыть радости, что добилась хоть какой-то реакции от Рены.

— И ты, и я — мы обе знаем, о чем я говорю, — ответила Рена спокойно.

— Ты провалишься, Рена! Правда провалишься! Ты просто нуждаешься в длительном отдыхе, — в голосе соперницы даже послышалась печаль.

Рена отвернулась и, не ответив, пошла по проходу.

— Мне не нужно хитрить, чтобы получить эту роль. Потому что у меня есть талант! — крикнула ей вслед Хэдди, разозленная сдержанностью Рены.

Пропустив мимо ушей колкости, Рена села во втором ряду. «Я не доставлю ей удовольствия и не буду расстраиваться, — подумала Рена. — Я могу быть такой же сильной, как и она. Даже сильнее».

Несмотря на то что была уже середина лета, в театре стояла серость. К Рене снова вернулась нервная дрожь, засосало под ложечкой. Это волнение говорило о том, что скоро она будет играть, доказывая вновь и вновь себе, Хэдди, Баксу и всем остальным — она достойна играть главную роль в пьесе.

Через некоторое время режиссер встал и поднял над головой пюпитр, прося таким образом тишины.

— Публика, публика, — кричал он, но голос его звучал слабо. Слова не разносились эхом, как обычно. — Извините, что отрываю вас от летних радостей, но надо репетировать.

Народ успокоился. Бакс говорил сегодня так тихо, что всем приходилось напрягаться, чтобы разобрать его слова.

Рене показалось, что Бакс, может быть, и не болен, но он был, конечно, бледным и чем-то подавленным.

— Мне неприятно признаваться, но я чувствую себя не намного лучше, чем Король Лир в известной пьесе, — между тем произнес режиссер. — У меня ощущение, будто я готов раздать все свое королевство. Единственная проблема заключается в том, что у меня нет королевства. Поэтому, я полагаю, нам все-таки придется репетировать.

Он замолчал на некоторое время, пристально вглядываясь в галерку. Пюпитр выскользнул из его рук и упал на пол, но он даже не нагнулся за ним.

— Перед тем как приступить к «Занавесу», я хочу поговорить с вами немного о страхе, — произнес Бакс, тщетно стараясь откашляться. — «Занавес», насколько вы уже, наверное, поняли, — пьеса о страхе. О разных видах страха. Например, страха потерять контроль. Или страха от последствий этой потери. Страха неожиданно умереть. Страха быть убитым…

Словом, это пьеса о страхах. Более того, я уверен, что в театре вообще многое связано со страхом. Я лично сам в огромной степени движим страхом — страхом не найти спонсора для спектакля. Или страхом провала своей постановки. Страхом перед плохими рецензиями критиков…

Признаюсь, я использую страхи при работе с вами. Я пытаюсь вселить в вас, моих актеров и актрис, страх перед мнением проницательной аудитории. Страх насмешки, неодобрения. Я стараюсь использовать все эти страхи, чтобы подтолкнуть вас на создание яркого образа, на стремление блестяще выполнить работу.

Лекция, казалось, утомила Бакса. Его плечи опустились, он тяжело дышал. Вытащив большой носовой платок в горошек, он вытер вспотевший лоб.

«Какая странная речь, — подумала Рена, оглядываясь, чтобы убедиться, что все остальные члены труппы чувствуют себя так же. — Почему он считает, что нужно использовать страх, чтобы побуждать нас к хорошей игре? Почему бы не использовать ободрение, энтузиазм, поддержку? Достаточно страха уже тогда, когда ты поднимаешься на сцену, мое выступление, например, было бы лучше, если бы Бакс научил, как уменьшать мой страх, а не увеличивать его…»

Но времени на размышление у нее не было — Бакс вызвал Рену и Джорджа на сцену, чтобы еще раз отрепетировать надоевшую часть пьесы.

Переступив порог театра, Рена чувствовала себя отдохнувшей, в прекрасной форме и готовой встретиться лицом к лицу с любыми трудностями. Но после нападок Хэдди и лекции Бакса она начала жалеть, что вообще покинула свой домик.

Все ее сомнения вернулись. При виде ножа — ножа, который ей придется снова взять и использовать, — она возвратилась в ту страшную сцену с Чипом, а затем с Кенни. Везде была кровь! Девушку снова переполнил ужас. Весь ее бодрый настрой, вся сила вновь покинула Рену, едва она ступила на сцену и столкнулась с улыбающимся Джорджем.

Она ощущала себя здесь посторонней, несмотря на то что играла свою роль. Казалось, она сидит в третьем ряду и наблюдает за всем со стороны — за кем-то, кто произносит ее слова и совершает ее движения, а в результате хватает нож и вонзает его в спину Джорджа.

Хорошо ли она играла? Нашла ли она в себе тот страх, о котором говорил режиссер? Ощутила ли она в себе необходимое напряжение, неистовство, чтобы всадить в человека нож?

Она не могла ответить. Она просто играла свою роль.

— Стоп! Пожалуй, хватит, — с досадой сказал Бакс. — Я не в состоянии больше это терпеть.

Что? Что он сказал? Рена так сильно сжимала нож в руке, что ей было больно. Он прервал сцену? Кажется, он ее критиковал, кричал, чем еще больше напугал.

— Этого я не могу выносить больше, — повторил Бакс каким-то слабым, усталым голосом. Он швырнул пюпитр на сцену. Занавес, задетый им, медленно соскользнул на пол.

— Я трачу свое время на бестолочей! Бестолочей, у которых к тому же нет никакого желания играть! Я трачу свою энергию, жизнь, талант, наконец! И на что?! Извините, но я просто не могу больше продолжать…

И в это время свет в театре вдруг погас.