Тайна невидимого убийцы

— Я пытался протестовать.

— Ну что вы, не надо!..

— Нет, надо. Я непременно должен вознаградить вас за честность. Симон рассказал мне о вашем благородном поступке. Вы помните, как мой маленький крестик забрел к вам в комнату? Другой на вашем месте рассердился бы или потребовал объяснений… как будто можно объяснить вещи, совершающиеся вопреки нашей воле! Но вы, Франсуа, просто — напросто вернули мне сбежавший от меня предмет…

Шальмон зажал руки между коленями и задумчиво покачал головой.

— Эти вещицы, — проговорил он, — ужасные проказники.

Признаюсь тебе, эти слова заставили меня вздрогнуть. Мне стало не по себе; неприятно все же находиться наедине с сумасшедшим… Между тем Шальмон весьма любезно мне улыбнулся.

— Поскольку вы сумели оценить мою работу, я прошу вас принять вот это…

Он протянул руку и взял с полки небольшой предмет, заботливо укутанный в вату.

— Я закончил его вчера вечером. Мне пришлось поколебаться между трубой и горном — надо ведь соблюдать пропорции, — но в конце концов, я решил, что вам больше понравится горн.

Говоря это, он осторожно развернул изящную статуэтку, которую я узнал с первого взгляда. Попробуй угадать, что это было? Это был зуав [15], ростом чуть больше указательного пальца, безукоризненно выполненный. Я поставил его на ладонь. У него было все, что положено: красные штаны длиной до середины икры, заправленные в белые гетры, широкий голубой пояс, золотистый доломан, отделанный золотистым же сутажем (кажется, это называется сутаж, я точно не знаю, потом выясню); феска, надетая, естественно, немного набекрень, и, наконец, горн, блестящий, свежевычищенный, размером чуть больше ногтя. Но это еще не все! Для пущего правдоподобия солдат не просто держал горн, но и играл на нем! Выпятив грудь, он прижимал мундштук к губам и надувал щеки. Я просто не верил своим глазам! Мне казалось, я слышу, как он дует в горн, исторгая из него воинственную мелодию… Впрочем, ты сам сможешь все это увидеть, когда приедешь ко мне в гости.

Ролан замер. Он ждал моей реакции, как артист ждет аплодисментов публики.

— Потрясающе! — только и смог пробормотать я.

Его худое лицо засветилось радостью.

— Спасибо, — прошептал он.

Я хотел вернуть ему фигурку, но он отвел мою руку.

— Нет, это вам. — И тут же добавил: — Вам одному. Не показывайте его друзьям слишком часто. И хорошенько следите за ним. Кто знает, какая мысль придет ему в голову? Приехали бы вы месяцем раньше или месяцем позже, он был бы совсем другим…

Он помедлил, а потом, посмотрев мне в глаза, понизил голос.

— Дорогой Франсуа, я рассчитываю на вашу скромность. Ровно через три дня — годовщина смерти моего отца. Разумеется, это такой же день, как все другие, но в этом доме… Не подумайте, что я брежу. Знаете, вино в бочках бродит сильнее, когда приходит время собирать новый урожай… Или еще: многие морские животные угадывают ритм приливов… Так вот, здесь, в замке, происходит нечто подобное. Как только приближается эта дата, вокруг меня начинает накапливаться некое напряжение… не знаю, как сказать поточнее. Начинается это дней за десять и продолжается еще дней десять после годовщины. Словно сам замок оживает, и я ничего не могу с этим поделать. Например, как вы сами видели, некоторые вещи обретают собственную волю… Конечно, можно просто не верить во все это, но я — то знаю, что это правда… Итак, я вручаю вам моего зуава. В последний раз прикоснувшись к нему кисточкой, я сказал ему: «Я сделал тебя для Франсуа. Не забывай этого. Надеюсь, мне не придется за тебя краснеть».

Поль, старик мой дорогой, какое счастье, что ты у меня есть, и я могу все тебе рассказать! Без тебя я бы точно сбрендил. Конечно, есть еще папа… Кстати, я рассказал ему о своем визите к Шальмону и даже показал зуава. Не думаю, что таким образом я предал Ролана или нарушил тайну исповеди. Папа выслушал меня, не перебивая, а затем сказал:

— Дорогой мой Без Козыря, ты совершенно помешался. Я — то думал, ты уже взрослый, а ты, оказывается, еще совсем маленький мальчик.

Словно холодным душем обдал. Я понимаю, он просто пошутил, чтобы помочь мне вернуться в нормальное состояние, и все же я ужасно разозлился. Он тут же сменил тон.

— Франсуа, завтра я посажу тебя в парижский поезд, и ты вернешься домой. Тебе совершенно незачем оставаться здесь. Поверь мне, то, что тут происходит, это не сеанс черной магии, а самая настоящая драма. Ты воспринимаешь все соответственно своему возрасту, а действительность куда менее чудесна.

— Ты уже во всем разобрался?

— Почти. И мне очень жаль.

— Ты знаешь, кто убил старика Шальмона?

— Пока нет. Но предчувствия у меня самые печальные.

Я, естественно, начал спорить. Не могу же я уехать, не забив гол чести! Я использовал все аргументы: мое здоровье, которое явно улучшилось; мое привилегированное положение в замке, поскольку ко мне благоволит сам Ролан Шальмон; сведения, которые я мог бы собрать, если бы мне не вставляли палки в колеса! А что подумает мама, если я вернусь один? Короче, я добился отсрочки при условии, что буду держаться в стороне от событий.

Увы! Отсрочка, похоже, будет недолгой. Это и есть мой второй сюрприз. Я знаю, что ты ждешь его с самого начала письма, но я был вынужден продвигаться медленно, описывая тебе события в том порядке, в каком они происходили. Будь спокоен, впереди тебя ждет рассказ о пожаре! Но сначала я изложу свой разговор с Нуреем. Это важно, потому что его мнение о событиях совпадает с моим. Я встретился с Нуреем в Сен — Пьере, где он покупал пленку для своего «Кодака». Он сказал мне:

— Мсье Робьон, я изменил свои планы. Я буду писать роман о Бюжее.

И потащил меня к пляжу. Вкратце расскажу тебе, что он мне говорил. Во — первых, он уже не винил во всем Мишеля; Нурей решил, что провоцирует всякие неприятности в замке не кто иной, как сам Ролан Шальмон. Пережив в день смерти отца сильнейшее потрясение, этот человек занял по отношению к окружающему миру оборонительную позицию. Он, словно аккумулятор, заряжен загадочной силой, которая и повинна во всех таинственных событиях.

— Дальше будет еще хуже, — продолжал Нурей. — Я почти уверен, что все это началось задолго до нашего приезда, но, вероятно, не было так ярко выражено. А потом понаехали постояльцы, они нарушили покой Ролана, и в нем стала копиться ненависть. Уверен, впереди нас ждет нечто ужасное, и я хочу быть рядом. Это невероятно увлекательно!

Ненависть? У этого одинокого старика, который был так добр со мной? Что за глупости!

— Я не сомневаюсь, что…

Нурей не дал мне договорить.

— Впрочем, скоро все прояснится. Мсье Рауль только что, после длинного предисловия, сообщил мне, что был вынужден уволить кастеляншу, официанта и даже беднягу Мишеля: платить им нечем. Кажется, он очень расстроен. Через месяц начинается туристский сезон, а он не может выпутаться из своих трудностей. Я пробуду здесь еще несколько дней, затем подыщу другую гостиницу; надеюсь, за это время тут что — то произойдет.

Мы долго еще гуляли по великолепному пляжу, который тянется далеко — далеко, в голубую бесконечность. Остальное я расскажу тебе после ужина. У меня уже рука устала, а мне еще писать и писать. Сейчас меня ждет совсем непривлекательный ужин: холодные закуски и холодные же блюда на второе. Причем мы перешли на самообслуживание. В общем, полный упадок.

До скорого!»

6

«Привет! Это снова я!

Ужин, вопреки ожиданиям, оказался отменным. Мидии, креветки, крабы, и все это прекрасного качества. Плюс великолепное мясо! Особенно баранина. Не подумай, что я тебя просто дразню: все это очень важно… Затем мы все собрались в гостиной: Рауль, кузен Дюрбан, папа и я. Рауль пил кофе; бедняга, он выглядел ужасно. Дюрбан заказал анисовку, а мы с папой — чай с вербеной. Все было спокойно.

— Напрасно я тебя побеспокоил, — сказал Рауль папе.