Мансарда на углу Бейкер-стрит

— Вам к нам надо было двигать, в заповедник! — сказал Ванька. — Уж у нас бы Алису точно никто не похитил, а отдохнули бы вы на все сто!..

— Может, еще воспользуемся вашим приглашением, — кивнул мистер Флетчер. — А, вот и они!.. Вот это да!..

Он прямо-таки глаза выпучил.

— Что такое? — спросил я. Я не мог заметить ничего особенного ни в Алисе, ни в Сьюзен.

— Да они за руку идут! — ответил мистер Флетчер. — А Алиса ни с кем за руку не ходит. Даже со мной — и то с неохотой. И как это мисс Форстер ее приручила, да еще так сразу?

Алиса и Сьюзен вернулись за стол, и мистер Флетчер кивнул нам:

— Что ж, теперь, когда мы в полном составе, можете рассказывать вашу историю.

И включил диктофон.

И мы стали рассказывать. Что могли, мы рассказывали по-английски, а что по-русски рассказывали, то мистер Флетчер или Сьюзен переводили Алисе, и она периодически хихикала, как ни пыталась сдерживаться и выглядеть насупленной и обиженной.

Когда мы закончили рассказ, Сьюзен и мистер Флетчер переглянулись.

— Well, — сказал мистер Флетчер, — те imagining a smuggler who used a quotation from Great Tom as a password… I dunno, really. It makes me dizzy.

— A smuggler? — сразу переспросила Сьюзен.

(«Ну и ну!.. Когда я пытаюсь представить контрабандиста, использующего как пароль цитату Большого Тома… Прямо не знаю. Голова кругом идет.

— Контрабандиста?..»

Как видишь, мы поняли и это, хотя мистер Флетчер и употребил такие разговорные обороты, которые еще час назад поставили бы нас в тупик. Я ж говорю, мы «набирали» в языке очень быстро.)

Сьюзи прежде всего взволновала и заинтересовала обмолвка о «контрабандисте». Кто такой «Большой Том» было для нее — как и для мистера Флетчера — само собой разумеющимся.

— Ну да, контрабандист, — проворчал мистер Флетчер. — На теплоходе один контрабандист засыпался, но курьер, который должен был забрать у него «товар», об этом не знает и, более того, убежден — этот товар контрабандист успел пихнуть кому-то из пассажиров с просьбой передать «друзьям, которые за ним заедут», как «маленькую невинную посылочку». Вот мы стараемся перехватить этого курьера.

— А засыпавшийся контрабандист — это дядя Витя? Шофер большегруза? — сразу же спросил Ванька.

— Он самый. А вы его знаете? — Мистер Флетчер оживился.

— Еще бы не знать! — сообщил мой братец. — Он с нами вовсю трепался! Столько баек рассказал, пока мы торчали на палубе и глазели на море! И про города рассказывал, в которых мы останавливались. Неплохой, в общем, дядька. Если контрабандист, то не очень вредный.

— А почему ты сразу решил, что засыпавшийся контрабандист — это он? — полюбопытствовал мистер Флетчер.

— А кому же еще быть! — ответствовал мой братец. — Сел в Стокгольме, сошел в Германии. В Лондоне, когда мы причалили, суеты вокруг засыпавшегося контрабандиста не было, уж мы бы такую суету не упустили, вот и выходит, что замели его раньше! — У Ваньки, уже вполне освоившегося, эта фраза прозвучала так: «There wasn't any fuss about a collared smuggler in the London haven, we woudn't've missed the fun, and he should'a'got his shit in his face earlier!» Ванька вообще схватывает весь разговорный язык быстрее меня, хоть я английский учу намного дольше — и я жду момента, когда он начнет пересыпать свою речь не только относительно невинным, по нашим-то временам (хотя и тоже за пределами «литературного» языка) «shit», но и словечками покруче — он на удивление хваток на такие выражения, и ты сама знаешь, что он подхватывает порой от местных ребят, чтобы взять и «запузырить» тираду в того, кто вызвал его ярость. А какие на моего братца могут находить приступы ярости, тебе тоже известно! Я потом спросил у него, откуда он взял это выражение, а он сделал большие глаза и ответил: «Так два парня объяснялись перед супермаркетом, мимо которого мы проходили по Бейкер-стрит, ты разве не слышал? А я не только слова, я и их выговор запомнил, чтобы потом использовать. Я сразу понял, что это должно быть нечто убойное!» Так что есть у него цепкость к языкам и к разговорной речи, а его увлечение «словесным сором», точно так же, как убойно безграмотные фразочки, которые он порой выдает и в устных разговорах, и в школьных сочинениях, — это обратная сторона этой цепкости. Я и прежде замечал, что Ванькины нелепые фразы приятно вспоминать, потому что в них почти всегда суть языка схвачена и мысль выпуклей звучит. Такие вот соображения пришли мне в голову сейчас, когда я это письмо пишу.

В общем я ждал что на эту фразу — первую английскую фразу, выстроенную моим братцем от начала до конца, — взрослые напрягутся, а Алиса смутится. Но нет, Алиса, после секундной паузы, прыснула так, что чуть опять не обрызгала свою одежду мороженым, а взрослые, переглянувшись, изобразили шутливо вытянутые лица и тоже засмеялись.

— Да, к языкам у тебя талант! — сказал мистер Флетчер, а Сьюзен кивнула.

— Так вот, — продолжил Ванька, когда все отсмеялись (и, по-моему, довольный произведенным эффектом). — Арестовали его, выходит, раньше Лондона, а у этого шофера дяди Вити такой большегрузный трейлер, в котором очень удобно провозить контрабанду, к тому же у него, как у шофера-перегонщика, проставлены какие-то там особые визы на все страны Европы, он сам нам об этом говорил и даже паспорт показывал, а людей с этими шоферскими визами не очень обыскивают, потому что все привыкли к шоферюгам, колесящим туда-сюда, и потом намного удобней забирать маленький сверток с контрабандой не в России, а в Швеции, чтобы следы запутать! Вот и выходит, что он — самый лучший кандидат в контрабандисты, и чуть ли не единственный!.. — И Ванька отправил в рот огромную ложку мороженого.

Все теперь смотрели на Ваньку с уважением. А мистер Флетчер задумчиво почесал свой подбородок.

— Да… — сказал он. — Соображаешь…

— Это что! — великодушно отозвался Ванька. — Вы бы видели, как соображает мой брат! Это ведь он догадался, что «профессор» пойдет к нашему фокуснику, к этому Запашному, который Непроливайко, а не к кому-нибудь еще!

— В общем оба молодцы, — сказал мистер Флетчер.

— Только объясните все-таки, что за история с кошками, с цитатой и с этим, как его, Большим Томом! — взмолился я. — Вы говорите так, как будто нам все понятно, но нам-то ничего не понятно!

— Все очень просто, — улыбнулась Сьюзен. — Вы мюзикл «Кошки» знаете?

— Конечно, знаем, — ответил я. — У нас и компакт-диск имеется, где самые красивые куски из всех самых знаменитых опер Эндрю Ллойда Вебера, и из «Иисус Христос — суперзвезда», и из «Кошек», и из «Призрака оперы»…

— Угу! — кивнул Ванька. И пропел, вкрадчиво-зловещим голосом, про то, что «Призрак Оперы живет в твоем собственном уме…»

Алиса опять хмыкнула: ей это явно понравилось. Похоже, наши с ней вкусы во многом совпадали.

— Так вот, — продолжала Сьюзен, — мюзикл «Кошки» создан на стихи «Кошачьей книги Старого Опоссума», которую написал великий поэт Томас Стернз Элиот. Большой Том, как называли его некоторые друзья — и за высокий рост, и, в первую очередь, за то, что он был потрясающим, крупнейшим поэтом. С тех пор и многие люди, любящие его стихи, говорят о нем вот так, ласково, что ли — Большой Том… Он считается у нас лучшим поэтом двадцатого века, лауреат Нобелевской премии и так далее. Его стихи у всех на слуху, и, например, его «Старого Опоссума» — его детскую книгу — английские дети читают так, как в России читают… ну, кого бы?.. — Она взглядом обратилась за помощью к мистеру Флетчеру.

— Чуковского и Маршака, — подсказал мистер Флетчер.

В общем, знают «Старого Опоссума» чуть не наизусть, — сообщила Сьюзен. — И Ллойд Вебер его знал, он говорил в одном из интервью, что это была одна из любимых книг его детства. Вот он и создал потрясающее, феерическое представление, с такой красивой музыкой и такими великолепными героями, что это стало сенсацией. И книжку стали заново издавать огромными тиражами — они всегда были у нее не маленькими — но успех мюзикла подтолкнул многих перечитать ее заново… Все это к тому, сколько значит Элиот для англичан. Но, естественно, взрослых стихов у него намного больше, и знают их не хуже. И в одной из его крупных вещей, в поэме «The Waste Land» — не знаю, как перевести на русский… — Она опять вопрошающе поглядела на мистера Флетчера.