Кот, который сигналил

Выйдя из ателье, Квиллер усмехнулся, предвкушая реакцию, которую вызовет у котов гротескная безделушка. Они замечали любую новую вещь, появлявшуюся на их территории.

Следующую остановку Квиллер сделал в конторе «Мак-Вэннел и Шоу». Был один вопрос, который ему не терпелось задать шотландцу.

Большой Мак, как его называли в округе, приветливо пожал руку Квиллеру:

– Я только о тебе вспоминал, Квилл. Мы собираемся устроить «шотландскую ночь» в ложе и хотели бы снова видеть тебя нашим гостем.

– Спасибо. В прошлом году мне всё очень понравилось, даже телячьи рубцы с потрохами.

– Я доложил комитету, что твоя мать – из Макинтошей, и Горда Шоу сочла, что тебе непременно надо стать официальным членом клана, отдать, так сказать, дань памяти матери. Ты ведь знаешь, Шоу связаны с кланом Макинтошей.

Это предложение задело Квиллера за живое. Он рос без отца, и теперь, уже в зрелом возрасте, понял, как много мать для него сделала. Разве мог он забыть об уроках фортепьяно, о вытирании посуды и об играх в домино вдвоём! Он многим был ей обязан.

– Как всё это будет выглядеть?

– Судя по тому, что сказала Горди, ты заполняешь анкету, платишь членские взносы и периодически получаешь бюллетень новостей. Затем ты, возможно, начнёшь посещать «шотландские сборища» и «игры шотландских горцев».

– Всё это звучит весьма заманчиво, сказал автор колонки «Из-под пера Квилла», почуяв возможность написать интересную заметку. – Попроси Горди прислать мне анкету.

– Что это я всё болтаю и болтаю, – спохватился бухгалтер. – У тебя, может, ко мне дело?

– Ответь мне на один вопрос Мак. Что ты думаешь о ламбертаунском мошенничестве – или о приписываемом им мошенничестве?

– К счастью, из моих клиентов никто не пострадал, но вкладчикам Содаст-сити я сочувствую. Когда в обществе, состоящем практически целиком из рабочих, совершает преступление чиновник, это особенно достойно порицания, – по крайней мере, я так думаю. Не спрашивай почему.

– Ещё спрошу, рискуя прослыть наивным в финансовых вопросах. Каким образом такой тип, как Тривильен, смог скрыться с миллионами своих вкладчиков? Уверен, в чемодане он их не выносил.

– В принципе он должен быть мошенником, – сказал Мак-Вэннел, – но если ты имеешь в виду пути и средства, то м-м-м… есть способы вроде подделки бухгалтерских книг, документов, фальсификации финансовых отчётов и так далее.

– Флойд по профессии – плотник, – заметил Квиллер. – Думаешь, в его коробке с инструментами нашлись бы такие мудреные штуки?

– Да, но у него был сообщник, не так ли? Дело обещает быть интересным. При сегодняшних информационных возможностях его очень быстро обнаружат.

Выйдя из бухгалтерской конторы, Квиллер направился к универмагу Ланспиков и у входа увидел Кэрол, которая, размахивая руками и что-то крича, руководила оформлением выставки одежды в главной витрине.

Заметив отражение Квиллера в плоском стекле, Кэрол обернулась и проговорила:

– Тот, кто между стекол, слышит того, кто на улице, но не наоборот. – Она махнула помощнице, стоявшей между рамами, и предложила ей передохнуть. – Это наша последняя витрина перед началом нового учебного года, Квилл. Как летит время! А ты, наверно, потрясён новостями из Содаст-сити? Некоторые наши работницы оттуда и являются вкладчиками Ламбер-тауна. Что с ними будет? Когда такое происходило в других штатах, это было настоящим бедствием.

– Если этот тип действительно мошенник, – сказал Квиллер, – разве нельзя конфисковать его имущество для покрытия долгов и растраченных денежных средств? У него есть большой дом в Хаммоке, недалеко от тебя, и коллекция моделей поездов, весьма ценная, и Прогулочный поезд стоимостью в миллионы.

– Но правоохранительные органы работают так медленно, Квилл! А жертвы – это семьи с детьми или фабричные рабочие, которых могут уволить по сокращению штатов, или пенсионеры, которые откладывали на чёрный день. Что они будут делать, если им вдруг срочно понадобятся деньги?

– Слушай, разреши тебе поведать кое-что, что тебя удивит, – сказал Квиллер. – Сегодня утром я помогал делать кое-какие звонки в редакции, а наши репортеры в это время брали интервью у людей на улице, и жертвы, как ты их называешь, вовсе не клеймили Тривильена – они обвиняли правительство в жульничестве и несправедливости! Они называли то, что случилось, интригой, тайным сговором, грязным обманом! Они отказывались верить, что Флойд удрал с их денежками. Они говорили, что в школе он был отличным футболистом, а потом стал хорошим плотником; его фотография висит в вестибюле Ссудного банка; он выплачивает ежедневные дивиденды; он помешан на поездах.

Кэрол покачала головой:

– Должно быть, в Содаст-сити все рехнулись от повышенной загрязненности…

Перед тем как пойти вечером на репетицию, Квиллер вслух прочёл первые сцены «Сна в летнюю ночь». Коты с удовольствием слушали его: они наслаждались звуком его голоса независимо от того, читал ли он великие литературные произведения или сводки бейсбольных матчей. Сегодня Коко слушал особенно внимательно и иногда даже подавал реплики.

В первой сцене негодующий отец тащит свою непослушную дочь к герцогу, чтобы тот вразумил её: Я в огорченье, с жалобой к тебе на Гермию – да, на родную дочь! [3]

– Йау! – сказал Коко.

– В тексте этого нет, – запротестовал Квиллер. Герцог с мягкой рассудительностью возражает на напыщенную, но бессвязную речь отца: Ну, Гермия, прекрасная девица, что скажешь ты? Обдумай хорошенько.

– Йау! – опять встрял Коко.

Молодую женщину хотят принудить выйти замуж за того, кого избрал ей отец, или уйти в монастырь, или умереть: Ты ж, Гермия, старайся подчинить свои мечты желанию отца.

– Йау!

Квиллер закрыл книгу со словами:

– Вы несколько однообразны, сэр, позвольте вам заметить.

Позже, направляясь через Чёрный Лес к театру, Квиллер истолковал ответы Коко как слепое увлечение определённым звуком. Возможно, слово Гермия было наполнено для него неким тайным смыслом. Опять же возможно, Коко просто разыгрывал: этот кот обладал чувством юмора.

Театр К. – бывшее жилище Клингеншоенов – представлял собой огромный трехэтажный каменный особняк, переделанный в театр на двести мест. Из просторного вестибюля две изогнутые лестницы вели в верхнее фойе и зрительный зал, устроенный амфитеатром. Когда Квиллер вошёл в зал, труппа прогоняла текст уже без книги, а режиссер, сидя в третьем ряду, смотрела и наскоро отмечала что-то в блокноте. Другие члены труппы разбрелись по залу, ожидая своего выхода. Квиллер бесшумно уселся позади Фран Броуди.

На сцене стояли «невежественные ремесленники»: медник, аортной, столяр, починщик раздувальных мехов, плотник и огромного роста ткач, подававший заключительную реплику сцены: Хоть удавитесь, а будьте на месте.

– Перерыв! Пять минут! – выкрикнула Фран. Квиллер тронул её за плечо:

– Я так до конца и не понял эту строчку насчёт будьте на месте.

– Думаю, она означает «объединимся» или что-то в этом духе, хотя, может, я ошибаюсь. Спроси Полли. Она наверняка знает.

Актёры пробирались между рядами к выходу, чтобы выпить в фойе воды, некоторые останавливались что-то спросить у Фран. Но как только они с Квиллером остались одни, Фран, понизив голос, сказала:

– Нашли машину Флойда. Она была на площадке для машин коллективного пользования. Она стояла там всю неделю, и шериф об этом знал, но машина Флойда не значилась в списке пропавших.

– Думаешь, кто-нибудь предупредил его о готовящейся ревизии? Кто бы это мог быть?

– Похоже, что некий сообщник – или сообщница – подобрал его по дороге из Индейской деревни, например Нелла. Они ведь оба исчезли.

– Но как она могла узнать о ревизии?

– Вопрос, конечно, интересный…

– Если они отправились в Мехико, то у них есть фора в три дня, – сказал Квиллер. – Так как она из Техаса, она должна хорошо знать Мехико.