Опасный маршрут

Вольский извинился перед Окаемовым и набрал телефонный номер:

– Заведующий горсобесом? С вами говорит депутат Верховного Совета Вольский… Здравствуйте. Сейчас к вам с моей запиской придет персональный пенсионер товарищ Сугробов. (Окаемов отметил про себя: «С моей запиской».) Примите его, пожалуйста, без очереди и внимательно выслушайте – ваши люди обидели старика… Ну вот и хорошо. До свидания. – Вольский положил трубку и повернулся к Окаемову: – Я слушаю вас.

Идя на прием к Вольскому, Окаемов до мельчайшей детали продумал, как и о чем будет с ним говорить. Он решил по возможности уклониться называть свою какую бы то ни было фамилию, но на случай, если это придется сделать, он по старым газетам узнал округ, где баллотировался Вольский, и в списке жильцов одного из домов выбрал себе простую фамилию – Егоров – и запомнил адрес этого Егорова. Если бы Вольский начал проверять, он убедился бы, что такой человек действительно существует. Вдобавок Окаемов придумал хитрый повод для посещения депутата…

Положив сцепленные руки на стол и рассматривая их, Окаемов заговорил со сдержанным волнением и подкупающей искренностью:

– Я человек маленький. Всего-навсего бухгалтер в промартели. Но у маленького человека могут быть большие страдания… Все началось около года назад, когда к нам в артель прибыл новый технорук. Человек этот оказался ловкий, знающий, как делать деньги и для государства и для себя. Сперва все шло нормально и ничего нечестного не делалось. Но затем пошли делишки скверные. И, признаюсь, я не сразу в них разобрался. Все понял только тогда, когда он вручил мне первый подарок – пятьсот рублей. Семья у меня немалая – восемь душ. Мал мала меньше. Старшой в этом году пойдет в десятый класс. Мишкой его зовут. И вот с ним-то и произошла вся драма… – Окаемов вздохнул и продолжал: – Получив первый подарок, получил и второй и третий. Словом, в доме появились небольшие, но деньги. И вот однажды жена пристала ко мне с ножом к горлу – откуда деньги? А я возьми и скажи ей всю правду. А Мишка этот разговор случайно услышал. Вскоре он словил меня с глазу на глаз и говорит: «Я комсомолец и не желаю, чтобы отец у меня был вор. Одно из двух, говорит, или ты пойдешь куда следует и все расскажешь, или я уйду из дому…» Да, легко ему это сказать, а каково мне это сделать? Это же означает суд и тюрьму, и семья останется без кормильца. В общем, сын на прошлой неделе ушел и живет у товарища. Говорят, ищет работу. Я пришел к вам, Сергей Дмитриевич, просить совета – как быть?…

Вольский слушал Окаемова несколько растерянно: впервые к нему пришел избиратель с таким неожиданным и сложным делом. Он совершенно не представлял, как можно помочь этому человеку.

– Право, не знаю, что вам и посоветовать, – сказал Вольский. – Я понимаю и вашего сына и понимаю вас. То есть я, конечно, не оправдываю вас…

– Я и сам знаю, что виноват, – вставил Окаемов, – и знаю, что наказания мне не избежать. Но семья… четверо одних ребят…

– Вот-вот, именно это… – Вольский подумал и спросил: – Много вы так… заработали?

– Много не много, а тысячи три перепало.

– А если вы эти деньги внесете одновременно с заявлением в прокуратуру?

– Вы думаете? – Окаемов в упор смотрел на Вольского с таким выражением лица, будто он напряженно обдумывал это предложение депутата.

– По-моему, это единственный выход. И тогда смогу вам помочь и я. Позвоню прокурору, попрошу его отнестись к этому делу не формально, а по-человечески. Ведь и законники не имеют права не подумать о вашей семье.

– Вот именно. Вы это сделаете? Правда?

– Да, да. Твердо вам обещаю.

Окаемов встал:

– Сергей Дмитриевич!.. – Глаза его стали влажными. – Вот чувствовал я, что встречу здесь человека, которому можно сказать все. Огромное вам спасибо. Я еще зайду к вам, как сделаю все по вашему совету. Можно?

– Обязательно. Я прямо при вас и позвоню кому надо.

– До свидания, Сергей Дмитриевич… – Окаемов направился к двери и вдруг остановился. – Чуть не забыл. Тут такая еще беда – ушел-то я к вам в рабочее время, могут в артели шум поднять. Не дадите ли мне записочку, что был я у вас на приеме? Очень прошу.

– Это можно. – Вольский придвинул к себе депутатский блокнот и задумался, как писать. – Кому же писать? Директору?

– Да. Председателю промартели имени Первого мая…

– Так… Председателю промартели… имени… Первого… мая, – повторял вслух Вольский, надписывая адрес.

– А знаете, почему я решил идти именно к вам? (Вольский оторвался от записки и слушал Окаемова). Вспомнил, как вы, выступая перед избирателями, – он и это вычитал в старых газетах, – сказали, что у депутата не может быть дел больших и малых, все – большие!

– Ерунда! – резко произнес Вольский и положил ручку на стол. – Я этого никогда не говорил!

– Как не говорили? Что вы, Сергей Дмитриевич? Я же сам слышал. – Окаемов улыбался.

Но в выражении его лица Вольский видел непонятный испуг.

– Да вот так – не говорил, и всё. Это в газете такую чушь написали! Я говорил совсем другое: что для депутата не может быть разделения избирателей на людей больших и маленьких. Людей – понимаете? – Вольский разозлился. Он вдруг вспомнил эту историю, как ругался с газетой, как редактор обещал поместить поправку и не поместил. Одновременно ему вдруг и этот посетитель показался в чем-то неприятным, а его дело какой-то достоевщиной для бедных. – Вот так… И если у вас там в артели заговорят по поводу вашей отлучки сегодня, пусть мне позвонят по телефону, я скажу все, что надо. Писать не обязательно.

– Хорошо, хорошо, – поспешно согласился Окаемов. – До свидания.

Окаемов вышел из кабинета злой и растерянный. Идя сюда, он предусмотрел многое, но никак не ожидал, что его план сорвется из-за недобросовестной работы какого-то газетного репортера. Он успокаивал и утешал себя тем, что все же польза от этого визита есть – он повидал и поговорил с человеком, ради которого сюда послан. Это ведь все пригодится.

Окаемов вышел на улицу. У подъезда, сверкая на солнце лаком, стоял темно-синий ЗИМ.

«Наверно, его машина, – решил Окаемов. – Надо проверить».

– Дорогой товарищ, – обратился он к шоферу, – вы, случайно, не с нашим депутатом ездите?

– А что такое? – насторожился шофер.

– Да вот был сейчас у него на приеме. Горе у меня – сына потерял. Велел мне в субботу заявление принесть. Что Вольский и что Сергей, это помню, а как по батюшке – не знаю. Спросить не решился. Неудобно, вроде…

– Дмитриевич.

– Вот спасибо, дорогой. Ну да, Дмитриевич. Как выбирал его – помнил, а тут враз вылетело.

– Бывает…

«Так. Машина – его, – думал Окаемов, медленно идя по улице. – Номер десять сорок семь… десять сорок семь. Водителю лет тридцать. У правого глаза маленький шрам. На разговор идет…»

Потапов уже давно имел в виду депутатские приемы Вольского и сейчас торопился в райсовет, чтобы посмотреть, в какой обстановке они проходят и не может ли здесь оказаться удобная щель для врага.

– Товарищ начальник, можно вас на минуточку?

Потапов сделал вид, что ничего не слышит, и обернулся, только открывая дверь райсовета, – его звал сидевший в машине шофер Вольского.

– А, товарищ Ильин! – Потапов вернулся к машине. – Здравствуйте. Что нового?

– Сейчас подходил ко мне гражданин – интересовался отчеством профессора. Сказал, что был у него на приеме насчет пропавшего сына и что ему надо заявление профессору писать.

– Так, так. И давно это было?

– Ну, минут пять как ушел.

– Куда он пошел?

– Вон туда. Откуда как раз вы шли.

– А как он выглядел?

– Да ничего особенного. В сером пиджаке, брюки в сапоги.

– Так… так… – Выработавший в себе привычку запоминать все, что попадается на глаза, Потапов вспомнил, что на перекрестке он только что повстречал рослого человека в сером пиджаке и как раз заметил, что был этот человек в сапогах, но лица человека память не отметила. – Спасибо, товарищ Ильин. Подумаем…