Тайна приволжской пасеки

Ребята тихо ахнули. В Москве уже давно самые простенькие — совсем «малышовые» — аттракционы стоили не меньше пяти тысяч, а цена на хорошие доходила до двадцати, иногда подскакивая и выше!

— Угу. — Петькин отец кивнул и показал Николаю Христофоровичу пять растопыренных пальцев, вопросительно на него поглядев: спрашивал без слов, нормальная ли будет сумма для Автоматыча, не надо ли ее увеличить или, наоборот, уменьшить — ведь после многих «пустых» дней у Автоматыча может голова закружиться от слишком больших денег и, вообще, пойдут разговоры, что командор богачей привез — в таких маленьких городках слухи быстро разлетаются, а это совсем ни к чему. Когда Николай Христофорович кивнул, показывая, что с суммой Петькин отец угадал, все в порядке, Котельников-старший произнес: — Хорошо, я предлагаю вам пятьдесят тысяч, и до закрытия весь парк принадлежит вот этим пятерым обормотам! Сколько до закрытия — часа два?

— Да, около того, — ответил Автоматыч, поглядев не на часы, а на солнце.

— Так годится мое предложение?

— Еще как годится! — Автоматыч был, очевидно, доволен. — Вот только колеса обозрения не обещаю, я его только к завтрашнему дню налажу.

— Ничего, обойдемся без колеса обозрения! — великодушно согласился Петькин отец.

— Сейчас я вам все отопру, — сказал Автоматыч, принимая у Котельникова-старшего пять десятитысячных купюр. Он взял связку ключей и пошел открывать аттракционы.

— А в Москве тир стоит не меньше двухсот рублей за десять пулек! — восторженно шепнул Миша Сереже.

Сережа не менее восторженно кивнул.

— Да, сюрприз действительно класс! Вот уж сюрприз так сюрприз!

Ребята начали с автодрома. Так здорово было гонять на машинках, уклоняясь от столкновений или, наоборот, врезаясь в других. Состояние аттракциона было, конечно, не ахти: машинки помятые, и железная сетка, которой шесты касаются верхним концом и через которую идет ток к моторам, кое-где порвана, так что иногда машинка могла беспомощно остановиться, и шест торчал в воздухе, сквозь дыру, и надо было ждать, чтобы в тебя кто-нибудь врезался и толкнул твою машину так, чтобы шест опять коснулся сетки… Но разве в этом дело? Так было даже интересней!

И чертово колесо тоже было таким, какого во всем мире не сыщешь, пусть оно и скрипело, как немазаная телега! Саша, бедняга, слетел с него первым — и как же он переживал, стараясь не показать своих переживаний друзьям! Если бы еще Осы здесь не было, а то… Последними на колесе остались Петя и Миша — они держались довольно долго и слетели почти одновременно!

— Хорошо, что мы оставили Бимбо на яхте! — сказал Петя. — Вот бы он сейчас возмущался и лаял!

Пете можно было так говорить — он ведь был хозяином пса. Но всем его друзьям было жаль Бимбо.

— По-моему, если мы тут задержимся до утра, то надо обязательно привести Бимбо сюда! — сказала Оса.

Взрослые — Николай Христофорович и Петькин отец — сидели на лавочке, блаженно щурились на солнце, неспешно говорили о чем-то своем, сами радуясь, что им удалось доставить детям такую радость. Через какое-то время Котельников-старший закурил свой привычный «Кэмел» и стал внимательно слушать то, что говорил ему Николай Христофорович.

Ребята покатались на карусели — и даже этот простенький аттракцион доставил им ни с чем не сравнимое удовольствие. Они уже и забыли, как приятно чувствовать под собой прогретое солнцем кожаное седло деревянной лошадки. А Саша взгромоздился на важного двугорбого верблюда и сверху взирал на всех остальных друзей…

Потом ребята отправились на качели-«лодочки» — те самые, которые раскачиваются все выше и выше, до тех пор, пока не переворачиваются в воздухе! Только одна была беда — всего две двухместных «лодочки» имелось в этом аттракционе, и для пятого человека места ну никак не находилось! Петя великодушно уступил первую очередь друзьям, а сам отошел в сторону, чтобы полюбоваться, как они будут вопить и визжать, когда качели начнут совершать полные обороты.

Он оказался у самых кустов, росших с одной стороны скамейки, на которой сидели взрослые. Петя вовсе не собирался подслушивать, но взрослые сейчас говорили достаточно громко, и до него почти сразу же долетел обрывок их разговора!

И то, что Петя услышал, заставило его забыть обо всем на свете!

Глава 5

Командор бросает вызов судьбе

— Нет, Николай! Ты определенно сошел с ума! — довольно-таки резко возразил Петькин отец.

— Вовсе нет! — возразил Николай Христофорович. — Сам рассуди. Конечно, твоя версия, что от Никиты ушла жена, довольно правдоподобна, но есть странности, которые в нее не вписываются!

— Ну да, Бимбо залаял, вот и вся странность… — проворчал Котельников-старший.

— Не просто залаял, а надрывался! И очень зло рычал при этом. Бимбо не такой глупый пес, чтобы впасть в ярость от запаха коз или другой незнакомой живности — это я уже усвоил! Нет, он учуял постороннего, причем злого и опасного постороннего, и где-то совсем рядом. Возможно, этот посторонний хотел тайком проникнуть на яхту, увидев, что все ушли, и не зная о собаке — ведь Бимбо вел себя совсем тихо. Бимбо его спугнул — этому постороннему совсем не нужно было, чтобы его заметили! Вопрос: кто был этот посторонний?

— Если он вообще был, — не соглашался Петькин отец. — Бимбо хоть и умный пес, но ему что угодно могло почудиться!

— Хорошо, пойдем дальше. Почему Никита не проводил нас до самой яхты, а остался стоять у начала мостков?

— Мало ли почему! Настроение было такое, состояние, неохота провожать.

— Я знаю Никиту очень хорошо и твердо могу сказать, что в любом настроении или состоянии он бы обязательно проводил гостей до конца! Повторяю тебе, он боялся пройти с нами, потому что причал — открытое место, и тот, кто за ним наблюдал, не мог подойти достаточно близко, чтобы убедиться: Никита не улучил секунду, чтобы попросить нас о помощи, не дал нам понять, что он и его семья в беде! Никита боялся сделать лишний жест, лишнее движение, чтобы не навредить жене и детям. Почему? Ответ, повторяю, ясен: его жена и дети в заложниках, и держат их где-то на ферме, а от Никиты требуют выходить к приезжающим и делать вид, будто все в порядке! Это у него не очень получается, — но абы как…

— Не растравливай себя, это все твое поэтическое воображение, — урезонивал Николая Христофоровича Петькин отец.

— Брось ты про мое поэтическое воображение! Смотри еще раз, что получается. Выстрелов мы не слышали. Да, мы отошли довольно далеко, но по реке, в ночной тишине, они бы все равно до нас долетели. Это значит, что бандиты ушли от облавы. Один из них, как мы слышали, ранен. Значит, им надо хоть несколько дней где-то отсидеться. И вот они натыкаются на семью, живущую «а отшибе. Это ж для них находка! Жену и детей они берут в заложники, а мужа предупреждают: кто бы ни приплыл или ни приехал — всем отвечать, что все замечательно, что жена и дети уехали в город на несколько дней, а он тут один вкалывает, ни про каких бандитов не слышал и никого чужого не видел. И побыстрее выпроваживать всех гостей, чтобы никакой случайности не произошло. А если он их выдаст — они сами погибнут, но первым делом перебьют его семью! Вот так-то! Кроме прочего, им надо раненого подлечить, а у Никиты всегда полный запас медикаментов и средства первой помощи, ведь на ферме мало ли что может случиться! И тут плывем мы. Бандиты сперва узнают у Никиты, кто это сигналит выстрелом, потом, после обсуждения, может быть, они обсуждали, — перебить нас или дать нам уплыть! — велят Никите получше сыграть свою роль. Для того чтобы держать под присмотром в закрытом помещении жену и детей, достаточно одного бандита. Еще один ранен. Значит, остаются трое, находящиеся где-то там, где хотя бы один из них постоянно видит и слышит, о чем с нами говорит Никита, не подает ли он странных сигналов жестами, чтобы при первом подозрении перебить нас всех! Никита покорно играет роль — он боится за семью. Один из бандитов решает наведаться на яхту, осмотреть ее — и натыкается на Бимбо. Ему не с руки пристреливать собаку: ведь им, наоборот, надо, чтобы мы спокойно уплыли и, если нас спросят, рассказали, что на ферме все спокойно, что Никита один и тоскует, но чужих на ферме нет…