Тайна графа Эдельмута

И уже направлялся почетный эскорт к замку Нахолме, когда подоспел «граф Шлавино».

Бартоломеус от всего сердца поблагодарил слуг, дал каждому по монетке и отослал в замок. Марион же забрал к себе в седло и под строгим оком всех святых благополучно доставил обратно в лесок.

Весь оставшийся путь Марион помалкивала, про лишние головы больше не вспоминала. И все рвалась окружить Бартоломеуса заботой, как то: пришить болтающуюся пуговицу, почистить сапоги, заштопать, там, прохудившийся чулок — и тому подобные мелочи. И даже вызвалась сделать прическу самой любимой его голове.

Только под вечер, когда Эвелина уже подремывала в седле и свалилась бы непременно с лошади, если бы не сидевший сзади Бартоломеус, они подъехали наконец к стенам ее родного города Альтбурга.

Журчал в траве ручеек, стрекотали сверчки. На стенах города, тянувшихся в темное небо к темным облакам, там и сям поблескивали факелы. О-о, громада!.. Почему-то Эвелине показалось, что от стен родного города веет ласковым теплом.

— Сто-ой! — крикнули впереди. Из темноты вышел стражник и осветил факелом двух коней, трех всадников и кота с сундучком. — За проход в город с вас — два гульдена. С детей — по одному, с лошадей — по половинке.

— Скажите, пожалуйста, милейший, — качал головой Бартоломеус, раскошеливаясь, — и куда вам столько много?

— Прошу без шуточек, — хмурился стражник, пересчитывая деньги. — Эту пошлину платит всяк въезжающий в город. А также выезжающий, подъезжающий, объезжающий и разъезжающий. Что это вы везете с собой?

— Просто сундучок и кота.

— За провоз сундучков — четверть гульдена, котов — половина. А не бродячий ли то кот?

— Мой собственный родной.

— А не сироты ли эти дети?

— То мои дочери — Анна и Иоханна.

— Ладно, — почесал стражник в затылке и пошел открывать ворота.

— А скажите, милейший, — шел Бартоломеус следом, ведя коня в поводу, — не будет ли мне позволено заплатить пошлину за счастье услышать из ваших уст ответ на мой вопрос?

— Гм… — снова почесал затылок стражник, — будет.

— Благодарю! Так отчего вы спрашивали, не сироты ли эти дети и не бродячий ли это кот?

— Все очень просто, — впервые за весь разговор улыбнулся стражник, разглядывая круглую блестящую пошлину на ладони. — По велению графа Шлавино всех беспризорных сирот и бродячих котов отправляют под стражей к нему в замок. Не в этот, ближайший, что на холме — а в тот, другой, что на воде. — Помолчав, добавил таинственным шепотом: — Только не спрашивайте меня, с какой целью это делается.

Тьма, тишина, только скрипят отворяемые ворота да глухо лает вдалеке пес.

— Не смею спросить, с какой целью, — развел руками Бартоломеус, — но осмелюсь спросить — зачем?

— А затем, — охотно продолжает стражник, — что, ходят слухи, он их варит.

— …?

— Ага. Детей. И бродячих котов. Такие по городу ходят слухи. — Внезапно хлопнув по крупу коня, он перешел с шепота на обычный голос: — Ну, милейший, добро пожаловать в город Альтбург. Да приготовьте деньги, — крикнул он вслед удалявшимся путникам, — впереди мост!

…«Стой!» — кричали им на мосту через узенькую-преузенькую речку.

…«Стой!» — кричали им на широкой, окруженной высоченными трехэтажными домами площади.

…«Стой!» — кричали им возле монастыря Святых Гуркенов.

И всякий раз Бартоломеусу приходилось спешиваться и раскошеливаться, спешиваться и раскошеливаться, спешиваться и… Так что под конец не только наши путники, но и их лошади, встав на цыпочки, тихо-тихо прокрались к ближайшему гостиному двору — и торопливо постучавшись, спрятались на ночлег.

— Спрячьте свои веселые рожи и купите у меня черного крепа для ваших шляп.

Так сказал торговец тканями, в лавку которого они заглянули на следующее утро. Был яркий солнечный день, на улице суетился народ, громыхали повозки, на полосатом навесе у входа в лавку галдели галки.

— А кто умер? — осведомился Бартоломеус.

— Еще не знаете? Об этом говорит весь город. Ее сиятельство Эвелина скончались позапрошлой ночью в замке Нахолме.

— Невероятно! — изумился Бартоломеус. — От чего же она умерла? От скарлатины?

— Нет.

— От ангины?

— Нет.

— От сердечного удара? — догадалась Эвелина.

— Как в точку попали. Сказывают, не пережила счастья, попав из сиротского дома да прямо в графский замок. Это одни говорят. А другие…

Туг лавочник прикрыл дверь лавки и перешел на шепот:

— …другие болтают другое. Что встретила сиротка в замке ночью Безголового Монстра. Тем Монстром оказался сам управляющий. Проник он будто в спальню девочки — да так напугал! Что не выдержало детское сердечко — и удар с ним приключился. Да, вот как оно было на самом деле.

— Неправда, — прошептала Эвелина.

— Не верите? Тому подтверждение — на следующее утро управляющий сбежал, а в комнате его нашли полочки, а на полочках… сами думайте, что. Головы! Настоящие, человеческие. Вот и голова ее сиятельства там бы тоже оказалась, не спугни ночью монстра оказавшийся поблизости граф Шлавино. Хотел граф монстра зарубить — да нечем было. Похватал монстр свои головы, какие успел, — да вон из замка. Теперь ходит среди нас. Жуть! Примите к сведению… Да, приметы Монстра — сегодня глашатай на рынке кричал:.. глаза карие, нос длинный… м-м… в этом духе. И главное, обещана награда в триста золотых гульденов. Не встречали такого? Если встречали, то сообщите мне. А пока купите черного крепа — и вы сможете присоединиться к похоронной процессии, которая пройдет вон по той улице завтра в полдень.

Купили не только черного крепу. Но также и широкие плащи с капюшонами для обеих девочек, делавшие их похожими на кого угодно, только не на сбежавших госпожу со служанкой. А Бартоломеусу — скромный плащ, подбитый мехом черной крысы и бархатную шапочку на новую голову — глаза голубые, нос горбатый.

Теперь все трое выглядели точь-в-точь как группа с полотна неизвестного художника «Отец с дочерьми выгуливают кота».

Хотя Фауля, по правде, тоже стоило бы переодеть. Но поскольку переодеть кота было не во что, его просто сунули в корзину и накрыли шалью.

Позавтракали в таверне ячменными лепешками с молоком — и бегом-бегом к монастырю св. Гуркенов, куда уже направлялось немало народу.

«Скончалась, встретив монстра»… Это вам не умереть от скарлатины. И даже не погибнуть от ангины. Толпы горожан с самого утра осаждали монастырские ворота, жаждя взглянуть на бедную кроху.

— Лежит, как ангел, — рассказывали, задыхаясь от волнения, очевидцы, — кудри золотые, щечки розовые. А во всем лике — будто мольба невысказанная: «убейте, люди, монстра, дабы душа моя успокоилась!»

Нет, пробиться было невозможно. Фамильного графского склепа было не видать из-за пестрых шляп и голов честных горожан, обступивших ее живой стеной.

Но Эвелина прямо таки сгорала от желания узнать: кто же, кто же там лежит в гробу вместо нее?

Прочно стиснутая со всех сторон толпой, она медленно продвигалась вперед.

— Вот уж и вправду незадача, — шептал на ухо, двигаясь позади маленькими шажками, «Безголовый Монстр». — Если ваше сиятельство «похоронят», поди потом докажи, что вы — это действительно вы.

Вот миновали монастырский двор — и углубились в тенистый монастырский сад. Впереди средь деревьев, огороженный аккуратной оградой и обсаженный ярко-алыми розами, высился каменный графский склеп. Мощные каменные глыбы маленького строения и вырезанный над входом большой крест внушали невольный трепет.

«Там захоронены мои предки», — подумала Эвелина. И с любопытством принялась разбирать надпись под крестом.

«Врата смерти» — было написано на стене. Девочка вздрогнула.

Из-за ограды склепа взметнулись черный плащ и шляпа графа Шлавино. Эвелина и Марион пониже опустили капюшоны.

— Конечно, я всегда готов засвидетельствовать личность вашего сиятельства… — продолжал Бартоломеус.