Мой братишка

Костер мы разжигаем у карьера. Вот весело, когда приезжают наши родители и привозят нам сардельки, а иногда мы запекаем просто хлеб. Однажды ребята взяли яйца, разбили несколько штук в кастрюльку и поставили на огонь. Но получилось нечто черное и невкусное, невозможно было есть.

Над карьером поднимается лес, еще выше — вырубка, а над ней на большом раскидистом дереве мы устроили себе смотровую площадку. Мы с Кимом любим туда залезать, когда нам нужно поговорить о серьезных вещах или помечтать. Например, о том, что именно на этом месте мы построим себе дом, когда станем взрослыми. Дом с башней, а в ней две комнаты: одна окнами на восток, другая — на запад. В восточной комнате поселится Ким — будет вставать раненько, слушать, как поутру поют птицы. В комнате с окнами на запад обоснуюсь я, ведь мне до позднего вечера придется писать. На крыше мы построим террасу. Там Ким разложит разный корм для птиц, можно накидать ветви и сучья, чтобы птицы могли вить гнезда, если им понравится. В ствол дерева он вмонтирует микрофон, и тогда можно будет, находясь в комнате и не нарушая спокойствия птиц, записывать их трели. Наверное, я буду зарабатывать больше денег, чем Ким, но это неважно. Ему никогда ничего для себя не нужно. Брат не обращает внимания на то, какой на нем свитер — старый или новый. Он безразличен к еде. Ким мечтает стать учителем природоведения. Это интересней, чем работать в какой-нибудь лаборатории, как папа. Он мог бы жить в Олешнице целый год. А мне приходилось бы несколько недель в году путешествовать — набираться впечатлений. Когда нас будут навещать мама с папой, они смогут гулять по лесу или загорать на верхней террасе.

Только над одним мы пока еще серьезно не задумывались: на какие средства мы построим этот дом. Тут ведь надо много денег накопить, а на это уйдет немало времени. У меня, как правило, из тех денег, что дают нам родители, ничего не остается. А вот у Кима есть коробочка, в которой у него уже насобиралось более пятисот крон, но однажды он взял и купил мне на них спальный мешок. Не знаю, как это пришло ему в голову.

Было это год назад. Наш класс отправлялся в двухдневный поход, а дома у нас был только старый потертый спальный мешок. Я рассердился и в сердцах пожаловался Киму, что у других ребят вещи намного лучше, чем у нас, и потом еще добавил, что наши родители вообще не интересуются, как мы одеты и в чем я буду ночью спать во время похода.

Ким мне на это ответил, что слышал, как мама с папой спорили, нужно ли покупать новый ковер в прихожую. Старый-то сильно потерся, а без ковра нельзя: живо весь паркет испортим. Я был сильно не в духе и сказал Киму, что слышать не хочу ни о каких коврах, раз у меня нет самого необходимого. Спального мешка, например. Мне и в голову не могло прийти, что, наслушавшись моих обид, Ким достанет свои деньги и купит мне к празднику спальный мешок. А родители и вовсе удивились. Они все спрашивали, откуда у него взялись такие деньги.

А Ким только радостно смеялся: он и сам был поражен, когда посчитал, сколько крон накопилось в коробке. Как раз стоимость спального мешка. В этом поступке весь Ким. Он был таким счастливым, когда увидел, как я обрадовался, не мог сдержаться от улыбки и веселого смеха, охотно помогал мне разложить спальный мешок на полу и был безмерно рад, когда я в него залез.

Должен сказать, что мне в эту минуту было не по себе. Я понимал, что Ким купил превосходный спальный мешок, но он был нужен мне всего на одни сутки в году, когда в школе организуется поход. У родителей явно не было лишних денег, если они спорили, стоит ли покупать ковер в прихожую. И ведь Ким заплатил за спальный мешок свои деньги, а мы всегда получали от родителей поровну. А вот совсем недавно брат купил мне сборник песен для гитары и новые цветные карандаши. На себя у него остается очень немного, но он никогда не жалуется.

Да, я еще не досказал о доме в Олешнице, где мы собираемся с Кимом жить, и о себе. Мама частенько повторяет, что из меня, наверное, получится писатель: вечно я что-нибудь сочиняю. Неуемной фантазией объясняет она и мои страхи. Мама считает, что порой я сам себя пугаю, нафантазировав бог знает чего.

Помню, мы с братом впервые отправились к дедушке одни. В то время уборная у деда находилась не в доме, а во дворе. Когда становилось темно, туда вместе со мной всегда ходил Ким. Он стоял у двери и посвистывал, поджидая меня, а потом мы вместе возвращались в дом. Надо сказать, Ким ни разу не посмеялся надо мной. К моим фантазиям он относится, как мама. Но мне было стыдно: шестилетний Ким не боялся темноты, а мне, восьмилетнему, подавай охрану!

Как-то я спросил папу: что он думает, могу я стать писателем? Я ведь люблю фантазировать, и научная работа, стало быть, мне не подходит.

— Ты полагаешь, ученым фантазия не нужна? — удивился папа.

— Конечно! — кивнул я.

— Сомневаюсь! А как же возникли теории о движении Земли и планет, теория земного притяжения, теория о происхождении жизни на Земле? Думаешь, великие ученые, создавшие эти теории, не были великолепными фантастами?

— Да… Но ведь все это давным-давно известно, — возразил я ему.

— Известно теперь, — сказал папа. — А тогда? То, что сегодня кажется нам само собой разумеющимся, должен был кто-то когда-то открыть людям. Тысячи ученых работают над какой-нибудь проблемой, и вдруг кого-то осеняет — и появляется открытие. Думаешь, человек, сделавший открытие, не обладал огромной фантазией? Ведь он не только сумел сконцентрировать в себе все, что знали до той поры люди, но и увидеть это явление совершенно по-новому.

— Ученые — да, — ответил я. — Но ведь писатели выдумывают все из головы. Писатель пишет, что захочется. Наверное, его фантазия немного другая?

— Разумеется. Хотя все не так просто. Писать книги — не значит болтать. У писателя должна быть идея, которую он несет своему читателю. Фантазия — только инструмент, к которому он прибегает и который служит тому, чтобы писатель мог сказать людям правду о них самих. Если он не в силах сделать этого, он плохой писатель.

А я? Смог бы я писать хорошо? Папа только пожал плечами. Мне это было неприятно, и я спросил, почему он так неуверен во мне.

— Знаешь, Мариян, — ответил мне папа, — ведь ты иногда не понимаешь сам себя. Часто уклоняешься от ответа, говоришь неправду или стремишься выглядеть лучше, чем ты есть. Пока ты не разберешься в себе самом, ты не сможешь понимать людей. Как же ты собираешься писать?

— Ты думаешь, Ким мог бы это сделать лучше меня?

Я ждал, что папа скажет: «Отчего же?» А он взглянул на меня, улыбнулся и проговорил:

— Тебе кажется, что Ким слишком рассудителен и у него вообще нет фантазии. Но это не так. Я поражаюсь, какие он иногда высказывает мысли, как он умеет во все вникнуть. Временами мне кажется, что у него не пять, а шесть органов чувств, а без того, шестого, не может обойтись ни одно научное открытие. Думаю, он сумеет и писать, и вести научную работу.

Я не очень хорошо понял, в чем заключается разница между моей фантазией и фантазией Кима, но что правда, то правда: у Кима воображение богаче. Например, когда мы читали «Маленького принца», ему совсем не мешало, что Маленький принц попал к нам с неизвестной планеты.

— Это же вздор, — говорил я. — Неужели тебе это не мешает?

— Нисколько, — отвечал брат. — Сказка есть сказка! Просто я все представил себе. Так же, как когда мы с тобой играем.

И потом я снова перечитал страницы о деловом человеке, который все время считал звезды, а ни на что другое у него уже не оставалось времени, о короле, который приказывал только то, что можно было выполнить, о том, как приручить Лиса. И тут вдруг я понял, что имел в виду папа. Ким знает наизусть целые куски из «Маленького принца», хотя не всегда ему удается быстро вбить в голову стихотворение, что задают нам в школе. Ему очень нравилась картинка с удавом и слоном. Я твердил, что это глупая картинка и вместо нее надо было нарисовать что-либо другое. А Ким не соглашался, называл картинку замечательной, а ящик с барашком нравился ему еще больше.