О маленьких рыбаках и больших рыбах

Очень горько мне стало. Все-таки давай, думаю, попробую. Размотал я свою удочку, насадил червяка, стал забрасывать и сразу же засадил лесу — за кору бревна зацепилась. Долго я с ней возился, отцеплял, чуть в воду не съехал. Освободил, наконец. Снова стал пробовать. Наконец, удалось мне опустить лесу в просвет между бревнами, и поплавок на воде встал. Ну, думаю, ладно, может быть, и возьмет еще окунь. Только успокоился, гляжу, просвет-то все меньше и меньше делается, и зажало мой поплавок между бревнами — хоть и нет течения, а все-таки они не совсем неподвижно стоят. Пришлось взять… шестик, что тут же на берегу валялся, порастолкать бревна, освободить поплавок… Нет, думаю, это не ужение. Надо в другое место идти.

Стал по сторонам оглядываться. Гляжу — прямо передо мной, на другом берегу прекрасный залив, чистый от бревен, и в нем куст из воды растет. Вспомнил я, что тут впадает в Ярбу ручеек, Баранов ручей называется, летом-то он маленький, а теперь воды много, вот он и стал большим. А что, думаю, пойду я на этот ручей! Авось…

А идти далеко надо — с километр, чтобы по мосту перейти реку. Все-таки пошел. Тяжело идти — берег сырой, глинистый, глина на сапоги липнет, а сапоги новые, неразношенные, и пальцы жмут и пятки подпирают. Порядочно я поустал, как до моста дошел. Зато около моста вижу чистое от бревен место и два каких-то мальчика сидят, удят.

Присел и я к ним. Забросил удочку — не клюет. К тому же и Федя должен скоро прийти на реку. Ведь он у заливчика будет искать меня. С ручья-то я его увижу, а здесь… Нет, надо скорее на ручей идти.

Перешел мост и направился напрямик кочковатым болотом. Еще хуже идти, чем по тому берегу. Раза два провалился выше колена. Пришлось снимать сапоги и воду из них выливать. Впрочем, когда к месту стал подходить, стало посуше. А около самого ручья совсем сухо. Коровы пасутся, и пастух лежит прямо на земле, на полушубке.

Присел и я около него отдохнуть — очень меня измучила ходьба по болоту, и есть мне здорово захотелось. Вынул из корзины хлеб и мясо, что Марьюшка мне чуть не насильно положила, да как начал за обе щеки!.. Даже пожалел, что мало. Поел, и лучше мне стало — и усталость как будто прошла, и приободрился я.

Ну, надо действовать! Вот только Феди все еще нет! А пора бы ему прийти. Спрашиваю у пастуха, сколько сейчас времени, по его мнению, будет. Посмотрел он на солнце.

— Да, поди, второй, а может, и третий час…

Скучно без Феди, да делать нечего. Встал я и пошел к кусту. Иду, а каждый шаг причиняет мне жестокую боль — совсем я испортил себе ноги новыми сапогами да ходьбой по болоту.

Подошел к кусту. Куст, действительно, в воде стоит. Только кругом него совсем мелко. Даже дно видно. И никаких признаков окуневого места — ни коряг на дне, ни болотной травы. Прекрасно видно, что это просто залитый высокой водой берег — та же самая травка на нем растет, что и на сухом месте.

Эх, думаю, и зачем я сюда пришел! Остаться бы мне у моста. Там хоть какой-нибудь мелочи наудил бы. А здесь ясно ничего не будет. Не идти ли опять туда? Ведь все равно по мосту придется возвращаться. Вот только ноги. Нет, надо пока здесь остаться, отдохну хорошенько и пойду домой. Да и Федя если придет, как я его здесь увижу.

Прошел я вдоль берега ручья. Нашел местечко немножко поглубже. Размотал удочку, забросил. Пяти минут не прошло — клюнуло. И как хорошо — поплавок сразу на дно пошел. Вытаскиваю — окунек небольшой. Но я и ему был рад — ведь первая в этом году рыбка. Давай, думаю, поставлю я жерличку с этим окуньком. Положил его в ведерко, захватил жерличку и пошел к кусту, хромая на обе ноги. Там выбрал сучок покрепче, привязал к нему жерличку, размотал аршина два бечевки с нее, как дедушка учил, зажал ее в расщеп, чтобы больше не разматывалась, зацепил крючком окунька за губу и бросил в воду. Посмотрел: — ничего, окунек хорошо ходит. И опять ожила у меня надежда: а вдруг — большой окунь схватит, а то и щука!

Пока я жерличку ставил, набралась в сапоги вода. Пришлось снимать, выливать воду. Снял — и так приятно ногам стало — легко, свободно и не больно. И не холодно.

Пошел к удочке своей… Опять ее забросил, жду. Не клюет. Сидел, сидел, даже вздремнул немного. Нет, думаю, надо домой идти: ничего не будет. А жерличку оставлю здесь. Может быть, ночью окунь или щука возьмет. А завтра мы с Федей после школы придем и посмотрим.

Захватил я свое добро и пошел к пастуху — там суше, надевать сапоги удобнее.

Уселся около пастуха, натянул с трудом один сапог, привстал, чтобы лучше нога вошла, да так и ахнул — боль невероятная. Пришлось снять сапог. Что делать? Без сапог идти — страшновато, не привык я к этому, да и от мамы попадет, если узнает. Сижу и размышляю.

В это время подходит парень какой-то. Одет в новый пиджак и в белую рубашку с вышитым воротом. Под левой рукой гармонь, а на ногах сапоги большие, выше колен. Поздоровался с пастухом. Поговорили они. Сказал ему парень, что в город собрался.

И вдруг вижу я, что идет этот парень прямо к реке, шагает с берега на первое бревно, с него — на другое, с другого — на третье… и пошел! Бревна у него под ногами, как клавиши у рояля, скачут, а которые потоньше — совсем под воду уходят. Но это его нисколько не смущает — под одной ногой бревно утонуло, а другая нога в это время уже на следующем бревне. И через какие-нибудь три минуты оказался он уже на другом берегу и в город ушел.

— Вот ловко! — говорю я с восхищением.

— Так ведь он — плотовщик, — отвечает пастух, они умеют, плотовщики-то. Они даже на одном бревне по реке плыть могут!

— А это трудно? — спрашиваю.

— Известно, трудно, — бревно-то ведь вертится.

Позавидовал я такому умению. А потом думаю: а что, не перебраться ли и мне таким же способом? Уж очень не хочется идти на мост, а потом с моста опять сюда же возвращаться по тому берегу. Далеко, да и ноги-то у меня болят. А здесь так близко! Вон и улица наша видна — только перейти реку да пройти пойму — вот я и дома.

А страшно! А если я провалюсь между бревнами? Нет, не провалюсь — парень-то вот какой большой, да и то его бревна удержали. А я маленький. Да если и провалюсь, не утону ведь: за бревна-то всегда можно ухватиться и вылезть на них. Пойду! Так вот без сапог и пойду, без них прыгать легче.

Взял я в одну руку корзинку с удочкой, а в другую — сапоги и пошел к реке. Пастух спрашивает:

— Куда ты?

— На ту, — говорю, — сторону.

— Что ты, ведь утонешь!

— Не утону! Парень-то перешел ведь.

— Ну, и смел ты, а не то глуп. Вернее, что глуп, — решил он и больше не пытался меня останавливать.

Спустился я к самой воде. Попробовал ногой первое ближайшее бревно — так и заходило оно ходуном. Опасно! Не лучше ли на мост идти? Нет, далеко. А здесь — вот он, наш берег-то, в каких-нибудь в пятидесяти-шестидесяти шагах. Ну, что будет, а я пойду.

Пошел. И оказалось, не так-то уж это и трудно идти по несплоченным бревнам, только не надо останавливаться, потому что как задержишься на одном бревне, оно и начинает под ногой разные фокусы выделывать — и тонуть, и куда-то в сторону ползти, и вертеться, как будто сознательно хочет тебя утопить.

На середине реки я уж совсем осмелел. И движения мои стали уверенны и точны. Как по полу иду. И скоро до берега осталось уже шагов пятнадцать-двадцать, не больше. Ну, думаю, теперь-то уж я дойду!

И дошел бы. Только вдруг вижу прямо на моем пути — большая полынья между сплошными бревнами и прямо поперек ее лежит большущее толстое бревно. Уперлось концами в крайние бревна, и кажется, что с места его не сдвинуть, так оно прочно и основательно лежит.

Мне бы, конечно, надо было обойти полынью, а я по неопытности вздумал перейти ее по этому толстому бревну. Уж очень оно мне прочным показалось. И прыгнул на него.